– Мама, мне нужна помощь. Скорее!

Миссис Метьярд окинула меня долгим холодным взглядом и молча ушла.

Самое время начать работу.

Этот корсет будет без лямок. Из двух частей. Застежка спереди. Косточек будет совсем немного. Отделаю кружевом снизу и сверху. А потом вышью на нем коричневым, лиловым и зеленым павлиньи перья, на груди и по бокам. Это будет настоящий шедевр. Как сказал бы папа: искусство, в котором отразилось твое настоящее я. Смертоносная красота.

Мне не нужно было никаких замеров: я прекрасно знала фигуру Кейт и тот самый обхват талии в двадцать дюймов. А может быть, сделать восемнадцать? Или даже шестнадцать? Размозжить эту бессердечную, раздавить ее, чтобы между паутиной моих стежков не осталось уже ничего.

Синий цвет. Уходящие за горизонт волны синего передо мной. Как море, то самое море, по которому Мим могла бы плыть со своей мамой к далекой жаркой родине. Мим могла бы стать свободной и счастливой, если бы не Кейт. Теперь она должна почувствовать всю ту боль, которую причинила Мим. Кейт получит сполна, и Мим поможет мне в этом.

Потому что в этом корсете будет не только китовый ус. Я добавила туда кое-что еще: маленькие кусочки той рыбки, с которой не расставалась Мим. Теперь они станут сдавливать ту, что убила их владелицу. Мим будет душить свою убийцу единственным доступным ей сейчас способом. И еще я зашила туда кусочки своего старого корсета, на которых остались следы моей крови. Мы вдвоем с Мим против Кейт.

За все долгие часы, что я сидела над этим корсетом, моя рука не дрогнула ни разу. И глаза не болели. Я не ходила есть со всеми. Прокрадывалась на кухню, когда там уже никого не было, быстро жевала несколько кусочков хлеба и делала пару глотков воды. Ну как я могла есть там, зная, что спрятано в подполе?

– Что ты делала весь день? – набросилась на меня Айви, когда мы уже ложились спать. – Ты что у нас теперь, избранная? Зазналась?

Я рассмеялась ей прямо в лицо.

– Да она совсем рехнулась! – съязвила Дейзи.

– Да отстаньте вы от нее! – послышался усталый голос Нелл.

Они ни разу не спросили, зачем в тот день я с моими инструментами потребовалась Кейт. И их не тревожила кровь бедняжки Мим, взывающая к справедливости.

Интересно, а они слышали, как я, потрескивание по ночам?

Может быть, это трещал мой старый корсет у меня под подушкой.

А может быть, это было мое сердце, которое постепенно превращалось в камень.

Скорее всего, это переутомление. Я ничем больше не могу объяснить мое плохое самочувствие. Последние несколько дней я какая-то вялая и рассеянная. Боюсь, что у меня разыгрались нервы, – что, как я всегда полагала, бывает только у глупых, взбалмошных девиц. Не думала, что когда-нибудь такое постигнет и меня…

Но сегодня, сидя в коляске рядом с Тильдой, я не могла заставить себя наслаждаться живописными пейзажами или трелями птиц. Я, что называется, ушла в себя и не обращала никакого внимания на то, что происходит за окном.

Я прикоснулась к лифу платья, где было спрятано письмо сэра Томаса Бигглсуэйда. Нет-нет, я спрятала его туда не потому, что стала сентиментальной и хотела носить его у самого сердца. Но Тильда видит и замечает все, поэтому я не смогла придумать ничего умнее, чтобы скрыть от нее конверт.

Бедный сэр Томас! Он пишет очень красноречиво, гораздо лучше, чем я ожидала от такого мужчины. Я не верю в то, что на предложение мне руки и сердца его подвигла безмерная любовь ко мне. Мы же виделись всего два раза! Но все-таки он заслуживает самого лучшего обращения, и я ни в коем случае не хочу обидеть его. Может быть, мне стоит признаться ему в том, что у меня давно есть тайная любовь – мой Дэвид? И что он и является истинной причиной моего отказа сэру Томасу. Почему-то мне кажется, что он бы все понял и вошел бы в мое положение. Но… Нет! Это было бы слишком безрассудно и неосмотрительно. А вдруг он проговорится о Дэвиде моему отцу?

Если Дэвиду удастся получить место в Лондоне, я смогу сбежать с ним уже в следующем месяце!

Назойливое чувство вины мучит меня, словно больной зуб. Мне так хочется быть хорошей дочерью и приносить папе лишь радость. Любая другая девушка на моем месте была бы очень признательна своему отцу за то, что он отыскал ей такого достойного жениха, как сэр Томас. Ведь он действительно достойный, а не какая-нибудь Синяя Борода. Ох, лучше бы он был Синей Бородой! Тогда было бы не так тяжело писать ему письмо с отказом.

Когда мы подъехали к высокой железной решетке, огораживавшей территорию Оакгейтской тюрьмы, я сразу увидела, что леса с мужского крыла сняты. Его свежеокрашенные белые стены блестели на ярком солнце. И к нему все подвозили и подвозили материалы для внутренней отделки. Ворота отворились еще до того, как наш кучер остановил лошадей.

– Такого оживления я здесь давно не видела, – сказала я Тильде. – Как ты думаешь, что случилось?

Тильда на миг оторвалась от своего вязания и взглянула на меня:

– Понятия не имею, мисс!

Словно с тюрьмы сняли какое-то заклятие. Даже воздух показался мне иным: чище и не таким тяжелым, с легким приятным запахом свежей глины.

Неужели эпидемия прошла?

В нетерпении я взлетела по ступенькам в кабинет главной надзирательницы. Она сидела за столом и писала характеристику на кого-то из заключенных. Она кивнула и поднялась, с едва уловимой неохотой, которая, однако, не ускользнула от моего взгляда.

– Ну что? Был доктор? – запыхавшись, выпалила я. – Что он сказал?

– Он приходил вчера. Я как раз собиралась писать вам об этом. Но вы приехали сами, так что я имею удовольствие сообщить вам новости лично.

Я в нетерпении кивнула.

– Это была цинга, мисс Трулав!

– Цинга?

– Вы же помните, что в рацион заключенных внесли изменения после того бунта? Так вот им стало остро не хватать питательных веществ. С сегодняшнего дня мы снова включили в рацион апельсины и уже подали прошение в комитет о разрешении вернуть в него и мясо. Надеюсь, скоро заболевшие пойдут на поправку. Очень жаль, что все выяснилось уже после смерти бедняжки Дженни Хилл.

Я была готова прыгать от радости. Только упоминание о кончине Дженни Хилл сдерживало меня от этого.

– Цинга? Ну да, конечно же, цинга! И как мы сами не догадались?

Главная надзирательница нахмурила брови и смерила меня изучающим взглядом. Мое поведение, наверное, казалось ей странным, но я ничего не могла с собой поделать. Волна радости просто захлестнула меня. А я ведь, грешным делом, уже подумала…

Пустяки, не важно!

– Вот почему никто из работников тюрьмы не заразился, – продолжала главная надзирательница. – И вот почему некоторых заключенных недуг обошел стороной. Ваша Баттэрхэм, например, пышет здоровьем!

Улыбка мигом сползла с моего лица.

– Вы, наверное, пожелаете навестить ее? – спросила она, позвякивая связкой ключей на поясе.

– Нет! – неожиданно поспешно и резко ответила я. – Не сегодня. Я заехала сейчас просто узнать, как здесь обстоят дела. Слава богу! Какие хорошие новости!

– Ну не знаю, насколько цингу можно считать хорошей новостью, мисс Трулав, но теперь мы хотя бы знаем, что справимся с этой болезнью. Это лучше, чем лихорадка!

Да, конечно. И гораздо лучше, чем тайное проклятие.

Корсет Розалинды получился таким смертоносным, что пострадала и я сама: у меня начались сильные головные боли, ногти на руках пожелтели, а указательный палец на правой руке и вовсе покрылся мелкими язвами. Даже пушок на моих руках приобрел зеленоватый оттенок. А вот от корсета Кейт на моих руках не осталось и следа. Кожа на ладонях осталась бледно-розовой, без трещин и прочих изъянов, если не считать мозолей.

Я оставила его на видном месте в торговом зале. Положила в красивую коробку, но крышкой накрывать не стала. Как благородно он смотрелся на фоне дешевого ситца василькового цвета, которым была выстлана коробка изнутри! Глазки павлиньих перьев я вышила золотой нитью, и они словно подмигивали.