– В прошлый раз я рассказал тебе о случае с нашей коллегой, работавшей в девяностых в Сенегале с местной девочкой. Та говорила только по-французски, а потом под гипнозом заговорила по-итальянски.

– Помню. И коллега молчит о том, что сказала девочка.

– Думаю, тебе следует с ней поболтать, – заметил Заккария, не вдаваясь в объяснения. – Если, конечно, она захочет с тобой говорить. Она почти никого к себе не подпускает. Занимается крайне любопытными штуками из тех, на какие мало кто из психологов отваживается. Ее зовут Эрика Де Роти, сейчас объясню, как с ней связаться…

…Магнолия…

– Не знаю, не уверен, что к этому готов, – нервно перебил старика Джербер.

Ему совершенно не хотелось вляпываться в область лженауки, где, как ему казалось, царят суеверия.

Под потолком загорелась красная лампочка, извещая о посетителях.

– Матиаса привезли, мне пора, – выпалил он, обрадовавшись предлогу закончить разговор.

Но Ашер отступать не собирался.

– Если все же отважишься с ней проконсультироваться, будь добр выслушать все, что она скажет, и не перечить, – проворчал старик и бросил трубку.

В камине горел огонь. Матиас, привезенный из дома в пижамке, лежал на кушетке, укрытый пледом. В руке он сжимал свой талисман. Джербер сидел рядом. На столе размеренно тикал метроном.

– Как прошел день? – спросил психолог у мальчика.

– Мы с папой ходили в кино на старый фильм про ковбоев. Мне понравилось.

– Мама с вами не пошла?

– Она осталась готовить чивито, мы с папой их обожаем. Я люблю, чтобы в сэндвиче было много бекона, только без лука.

Похоже, воскресенье ребенок провел спокойно.

– Ты сегодня вспоминал о Молчаливой Даме? – спросил Джербер.

Следовало выяснить, не преследует ли она его и наяву.

– Иногда, – признался Матиас.

– Ты все еще ее боишься?

Мальчик замялся, потом кивнул. Что же, Пьетро мог сказать то же самое и о себе.

– А ты никогда не видел ее наяву? – прямо спросил он.

Ответ был крайне важен, особенно теперь, когда выяснилось, что сонное видение – женщина из плоти и крови. Джербер уже всю голову сломал, гадая, где и как мальчик и Молчаливая Дама могли пересечься.

– Мне ты можешь все рассказать, я тебя не выдам, – добавил он, заметив нерешительность на лице ребенка.

Значит, родителям он не признался. У детей тоже есть секреты, как говаривал синьор Б. Джербер надеялся, что ему Матиас откроется.

– Почему вы спрашиваете, доктор Джербер? Думаете, Молчаливая Дама может выйти из моих снов?

Почувствовав страх в голосе пациента, Джербер поспешил его успокоить:

– Нет-нет, просто хочу помочь тебе ее прогнать. Для этого мне нужно понять, как она залезла тебе в голову, понимаешь?

Мальчик на несколько секунд задумался, потом проговорил:

– Наверное, я об этом забыл.

По сути, он наполовину сознался. Джербер мог бы повторить вопрос под гипнозом, однако, скорее всего, получил бы тот же ответ. Гипноз – не сыворотка правды, как думают профаны. С его помощью можно проникнуть в потайные комнаты разума, но не без причины запертая дверь так и останется запертой, какие ключи ни подбирай.

Предположительно, в жизни этого ребенка что-то произошло. Родители, судя по всему, искренне заботились о сыне, но Джербер с самого начала почувствовал некую недосказанность в их словах, и это ощущение лишь крепло. Еще одна загадка, которую следовало разгадать.

– Закрой глаза, – велел он Матиасу, когда тому пришло время засыпать.

Пьетро задумчиво наблюдал за спящим мальчиком. Вот наконец мышцы его напряглись, а глаза задвигались под опущенными веками. Фаза быстрого сна.

– Ты меня слышишь? – спросил он.

– Да.

– Где ты сейчас находишься?

– Дождь идет, – уклонился от прямого ответа Матиас. – Странно, а из окна кухни никакого дождя не видно.

– Ты в желтой высотке? – уточнил Пьетро.

– Да, – подтвердил мальчик. – Сейчас ночь. Молчаливая Дама сидит за столом и что-то пишет в тетради.

– Можешь к ней подойти? Попробуй прочитать, что она пишет.

Какое-то время мальчик молчал, потом спокойно проговорил:

– В тетради написано: «лимонад, туфля, смерть».

Пьетро сжал кулаки и неосознанно напрягся.

– Спроси у Молчаливой Дамы, зачем она написала эти три слова?

Вновь пауза. Она разговаривает со мной мыслями.

– Она просит, чтобы я пошел за ней. Хочет мне что-то показать.

– Что именно?

– Все, что произошло в тот день, когда она перестала говорить.

Лимонад, туфля, смерть. Лимонад, туфля, смерть. Лимонад. Туфля. Смерть. Молчаливая Дама вернулась в детство.

Она просыпается в том же сундуке, где уснула, когда Огромный Таракан опустил крышку и ушел. Девочка зажмуривала глаза, чтобы не видеть его, но теперь она знает, что на самом деле это человек, а не насекомое. Зачем же мама говорила неправду? Выбравшись из сундука, она видит ужасный беспорядок. Стулья и прочая мебель повалены, по полу разбросаны осколки и черепки. Сломано все, что у них было.

Осторожно, чтобы не поранить босые ноги, девочка идет по коридору. Дойдя до порога кладовки, она видит маму, стоящую на коленях. Та отмывает липкий пол. С полок сброшены и перебиты все банки с вареньем. Девочке хочется расспросить о том, что случилось, но она не решается.

Женщина оборачивается, и девочка невольно отшатывается. Лицо у мамы страшное: один глаз заплыл, на скуле огромный фиолетовый синяк, на лбу подсохший порез. Нижняя губа разбита и вздулась посередине. Девочка не успевает поднять рев – мама ей улыбается. У нее теперь не хватает зуба, но она говорит, что все хорошо, ей совсем не больно и плакать не надо. Девочка знает: мама говорит так нарочно, чтобы ее успокоить. Знает не из-за ран и синяков на шее, руках и ногах. Она видит это по маминым глазам. Свет в ее глазах потух.

Та спрашивает, не хочет ли дочка есть. Не дожидаясь ответа, говорит, что сейчас приготовит что-нибудь, а потом, если девочка захочет, она может покататься на велосипеде. А когда вернется, в доме будет полный порядок, мама обещает. Девочка чувствует, как по щекам текут слезы. Она кивает, украдкой вытирая их ладошкой.

Женщина ставит на плиту ковшик с молоком, нарезает хлеб. Девочка сидит за столом в кухне. Перед ней стакан. Придется пить молоко из стакана, все их красивые чашки разбиты вдребезги. Мама снимает ковшик с огня, выключает газ, прихрамывая, подходит к столу и наливает молоко. Она говорит, глядя только на стакан, потому что не хочет пугать дочку: «Теперь он не оставит нас в покое, раз уж нашел».

У девочки першит в горле. Так хочется, чтобы это было неправдой, просто неудачной шуткой. Потом женщина говорит, что, прежде чем ехать кататься, дочке придется кое-что сделать: взять корзинку, выйти в сад и собрать лимонов. Девочка уверяет, что это пустяк, все мигом сделает. Окунает ломтик хлеба в молоко. Есть не хочется, но она заставляет себя, чтобы порадовать маму.

Поев, она не выдерживает и спрашивает: «А когда вернется Огромный Таракан?» Да когда угодно, хоть сегодня вечером, отвечает мать. Глянув в окно на чистое летнее небо, она добавляет, что к ночи пойдет дождь.

Лимонад, туфля, смерть. Лимонад, туфля, смерть. Лимонад. Туфля. Смерть. Солнце садится, а небо затянули облака. Усталая девочка возвращается домой, объехав на велосипеде всю округу. Мама велела ей не торопиться с возвращением, дала с собой бутерброд и бутылку воды. Прежде чем отправиться кататься, девочка собрала в саду корзинку лимонов.

К ее возвращению они превратились в кувшин лимонада, который почему-то стоит на столе рядом с мойкой, а не в холодильнике. Все же знают, теплый лимонад – это гадость. Наверное, мама просто забыла. Зато она не забыла вымыть голову и расчесать волосы так, как нравится дочке. На ней блузка с длинными рукавами и белые льняные брюки, они скрывают ссадины. На шее шелковый платок, на щеках румяна, синяк над глазом замазан тенями, губы ярко накрашены. На вкус дочери, макияж слишком ярок, но она ничего не говорит.