Вернувшись в зал суда через коридор перед кабинетом судьи, я подошёл за Берг, которая на этот раз шла впереди.

— Ты знала, что Оппарицио мёртв, ещё до того, как мы туда вошли, — сказал я. — Если всё это было просто отрепетированной попыткой отвлечь присяжных, почему ты так на него набросилась?

— Потому что я вижу, к чему ты приближаешься за километр, Холлер, — ответила Берг. — И мы были готовы к Оппарицио, живому или мёртвому. Ты, очевидно, нет.

Она продолжала идти, а я замедлил шаг, чтобы Мэгги могла меня догнать.

— О чём это было? — спросила она.

— Ни о чём, — ответил я. — Просто ещё одна чушь. Итак, как ты думаешь, каковы наши шансы с повесткой?

— Пригласить агента на свидетельское место? — переспросила Мэгги. — Где‑то между нулём и нулём. Думаю, всё будет зависеть от тебя и того, как ты расположишь к себе присяжных. Так что будь готов и покажи себя с самой лучшей стороны.

После этого мы шли молча. Я знал, что какие бы риски ни ждали впереди, все они лежат на мне. 

После того как присяжные были отправлены домой, а в зале суда стало темно, нам с Мэгги Макферсон разрешили поработать в комнате для адвокатов и клиентов в зале суда, пока не придёт время моего личного трансфера обратно в «Башни‑Близнецы».

Мы многое успели сделать. Вместо того чтобы сосредоточиться, как предлагала судья, на заключительном слове, мы работали над вопросами для последних двух свидетелей — специального агента Дон Рут и меня. И это было особенно важно для агента Рут, потому что именно эти вопросы, скорее всего, содержали информацию, которую мы хотели донести до присяжных. Мы предполагали, что, если нам повезёт вызвать Рут на свидетельское место, она в лучшем случае будет неохотным свидетелем. Мы не стали бы спрашивать: «Был ли Сэм Скейлз информатором ФБР?» Мы бы спросили: «Как долго Сэм Скейлз был информатором ФБР?» Таким образом, присяжные получили бы необходимую нам информацию, независимо от того, были ли даны ответы на сами вопросы.

Было решено, что я буду допрашивать Рут, если она ответит на распоряжение судьи, а Мэгги, конечно же, будет допрашивать меня. Во время рабочего заседания она убедила меня дать показания. Преодолев это внутреннее препятствие, я с энтузиазмом принял эту идею и начал думать о вопросах и ответах, которые мы сочиняли вместе.

Я оставался в костюме, пока мы работали, не желая проводить это время с Мэгги в арестантской форме. Это было мелочью, и ей, вероятно, было всё равно, но мне — нет. Помимо нашей дочери, она всегда была самой важной женщиной в моей жизни, и мне было важно, что она обо мне думает.

Я знал, что нас всё время снимают на камеру, и прикосновения запрещены, но в какой‑то момент я не смог сдержаться. Я потянулся через стол и накрыл её руку своей, пока она пыталась записать один из вопросов, которые задаст мне на следующий день.

— Мэгги, спасибо, — сказал я. — Что бы ни случилось, ты была рядом со мной, и это значило для меня больше, чем ты можешь себе представить.

— Ну, — сказала она, — давай вернёмся к «эн‑джи», как ты это называешь, — и всё будет хорошо.

Я убрал руку, но было слишком поздно. Из динамика рядом с камерой раздался голос, потребовавший, чтобы я больше к ней не прикасался. Я сделал вид, будто не слышал его.

— Всё ещё думаешь вернуться в офис окружного прокурора после всего этого? — спросил я. — Теперь, когда ты увидела завесу высокорискованной работы защиты?

Я добродушно улыбнулся, желая немного передохнуть.

— Не знаю, — сказала она. — Уверена, начальство получает от Даны сплошные жалобы на меня. Колодец может быть отравлен — особенно когда мы выиграем. Может, мне стоит привыкнуть к тому, чтобы ставить на место этого человека, — сказала она с полным сарказмом.

Но она улыбнулась, и я улыбнулся в ответ.

В шестнадцать ноль‑ноль я получил пятнадцатиминутное предупреждение от заместителя шерифа Чана о том, что меня переводят в шаттл и мне придётся снять костюм. Мэгги сказала, что она тоже пойдёт.

— Когда выберешься отсюда, позвони Сиско, — сказал я ей. — Сними копию видео с парня из обслуживания номеров в Аризоне и принеси её завтра в суд. Она может нам понадобиться.

— Хорошая идея, — сказала она.

Через двадцать минут я сидел в патрульной машине, которую вёл к «Башням‑Близнецам» заместитель шерифа Пресли. Он поехал обычным маршрутом от здания суда, пересёк шоссе сто один по Мэйн‑стрит и спустился по авеню Сесара Чавеса к улице Виньес.

Но на Виньес, вместо того чтобы повернуть налево к улице Боше и тюрьме, он повернул направо.

— Пресли, что случилось? — спросил я. — Куда мы едем?

Он не ответил.

— Пресли, — повторил я. — Что происходит?

— Просто успокойся, — сказал Пресли. — Скоро узнаешь.

Но его ответ меня не успокоил. Вместо этого меня охватило сильное беспокойство. Рассказы о том, как помощники шерифа совершают или организуют зверства в тюрьмах, пронизывали местную систему правосудия. Ничего невообразимого. Но, правда это или вымысел, все эти истории происходили внутри тюрьмы, где всё контролировалось и не наблюдалось посторонними свидетелями. Пресли увозил меня из тюрьмы, и мы ехали за железнодорожным комплексом Юнион‑Стейшен, подпрыгивая на путях, и въезжали на ремонтную станцию, где рабочие закончили работу ровно в пять.

— Пресли, ну же, — сказал я. — Тебе не обязательно этого делать. Я думал, мы договорились. Ты же говорил мне быть осторожнее. Зачем ты это делаешь?

Я наклонился вперёд, насколько позволяли ремень безопасности и наручники между ног. Я увидел лёгкую улыбку на его лице и понял, что он меня разыграл. Он не был сочувствующим. Он был одним из них.

— Кто тебя подговорил, Пресли? — спросил я. — Берг? Кто?

Снова молчание моего похитителя. Пресли заехал в открытый бокс, накрытый гофрированной и ржавой металлической крышей. Затем он открыл замки задних дверей и вышел из машины.

Я следил за ним, пока он обходил машину спереди. Но он остановился и посмотрел на меня через лобовое стекло. Я был озадачен. Он собирается меня вытащить или как?

Задняя дверь напротив открылась, и я обернулся и увидел, как специальный агент Дон Рут скользнула на пластиковое сиденье рядом со мной.

— Агент Рут, — выпалил я. — Что, чёрт возьми, происходит?

— Успокойтесь, Холлер, — сказала она. — Я здесь, чтобы поговорить.

Я повернулся и снова посмотрел через лобовое стекло на Пресли. Я понял, что только что совершенно неправильно его понял.

— И я должна задать вам тот же вопрос, — сказала Рут. — Что, чёрт возьми, происходит?

Я оглянулся на неё, немного обретая самообладание и хладнокровие.

— Вы знаете, что происходит, — сказал я. — Чего вы хотите?

— Во‑первых, этого разговора не было, — сказала она. — Если вы когда‑нибудь попытаетесь сказать, что он был, у меня будут четыре агента, готовые обеспечить мне алиби, и вы будете выглядеть лжецом.

— Хорошо. О чём именно идёт разговор?

— Ваша судья вышла из себя. Приказывает мне явиться для дачи показаний? Этого не будет.

— Хорошо, не появляйся. Потом сможете прочитать об этом в «Таймс». Но, если хотите знать моё мнение, так расследование не скроешь.

— И вы считаете, что давать показания в открытом суде — это…?

— Послушайте, если вы будете сотрудничать, мы сможем подготовить ваши показания. Мы сможем защитить то, что вам нужно защитить. Но мне нужно зафиксировать в протоколе, что Сэм Скейлз был информатором и что Луис Оппарицио узнал об этом и приказал его прикончить.

— Даже если это не так?

Я долго смотрел на неё, прежде чем ответить.

— Если это не так, то что же тогда? — наконец спросил я.

— Подумайте, — сказала она. — Если бы Оппарицио считал Сэма информатором, продолжил бы он мошенничество в «Биогрин»? Или убил бы Сэма и закрыл бы лавочку?

— Ладно, значит, вы говорите, что мошенничество продолжалось — даже после того, как Сэма убили. Значит, операция Бюро тоже продолжается.