После того как я это сделала, незаконченный корсет, казалось, ожил. Возможно, это была всего лишь игра света, но мне почудилось, что его планки начали слегка двигаться, словно при дыхании: вдох-выдох, вдох-выдох…

– Где она?! Где эта девка?!

Не успела я и глазом моргнуть, как занавеска цвета спелого баклажана резко раздвинулась – и передо мной выросла миссис Метьярд.

– Я отойду в туалет, Баттэрхэм. Ты отвечаешь за торговый зал!

– Но…

– Никаких но! – прогремела она.

Вздохнув, я отодвинула в сторону планки, обшитые тканью болотного цвета. Зато глаза хоть немного отдохнут!

Миссис Метьярд быстро исчезла. Я с опаской вышла из своего закутка и осторожно ступила на кремовый ковер. За окном была мрачная зима, но в торговом зале все сверкало и блестело. И вот я стою не перед, а за этой красивой блестящей витриной, в свете блестящих канделябров. Я – хозяйка всего этого великолепия. Пусть только на пару мгновений. Разноцветные перья, легкая тафта, ладанки, шелка… – все это мое и только мое!

Но нет! Уже нет…

В следующую секунду я увидела у окна Билли. Он надевал свою кепку. Волосы его были взъерошены больше обычного, словно он несколько раз подряд провел по ним рукой спереди назад. Мое сердце часто забилось…

– Добрый день, Рут! Ты… наверняка слышала все, о чем мы тут говорили.

Я достала из-под прилавка ленточку и начала усердно разглаживать ее, пытаясь скрыть волнение.

– О чем именно?

– Мы с миссис Метьярд говорили о свадьбе. Она, в конце концов, состоится. Первое оглашение в церкви уже в следующее воскресенье.

Слава богу, мои ладони были под прилавком и он не увидел, как они задрожали.

Билли, оказывается, был уже давно здесь, в двух шагах от меня – а я в это время так погрузилась в размышления о мести Розалинде Ордакл, что даже не слышала его голоса!

Может быть, я вообще слышу его в последний раз. Став мужем Кейт, он вряд ли будет часто появляться здесь. Он станет проводить время дома, в своем уютном гнездышке, с Кейт и их голубоглазыми малютками. Теперь Билли будет заботиться о них, а не вызволять в очередной раз меня или Нелл из угольной ямы. Я потеряю еще одного близкого друга.

– Э… Ты ничего не хочешь мне сказать? – Его бездонные голубые глаза смотрели прямо в мои.

– Я… – Боже, что я несу! Сейчас самый неподходящий момент говорить о себе! Надо как-то показать ему, что я думаю о его чувствах, а не о своих. – Думаю, это большое облегчение для вас обоих. Что ты чувствуешь сейчас?

Билли цокнул языком:

– Ну… не стану врать. Я очень волнуюсь, конечно. Но я очень счастлив.

Мне было одновременно и радостно, и больно слышать это. Возможно, в глубине души он это понимал. Или прочитал по выражению моего лица. Так или иначе, он быстро сменил тему:

– Ты тут, наверное, пашешь как вол, раз даже не слышала наш разговор. Очередной корсет, да? У тебя прекрасно получается, это все говорят. Даже намного лучше, чем у меня в свое время. Можно мне войти в твой закуток и посмотреть?

Я зарделась от смущения:

– Лучше не надо… Этот еще не готов.

– Ну, шедевры не создаются быстро. Это новомодный, из двух половинок [500], да?

– О нет-нет! Только не для этой девушки! Ей будут помогать одеваться сразу несколько служанок. Так что это цельный корсет на планках, обшитых замшей. Обхват его всего двенадцать дюймов, хотя он все равно кажется каким-то громоздким. Она, наверное, упадет в обморок, когда ее зашнуруют. Он приклеит ее живот к позвоночнику!

О, как бы я хотела увидеть это! Розалинда, еле дышащая в моем корсете! Раздавленная в его тисках. Но это будет только начало! Моя настоящая месть намного страшнее!

– Ох уж эти модные веяния! – подмигнул Билли. – Она, небось, и косточек туда хочет как можно больше, да?

– Ее корсет, – сказала я честно, – самое настоящее кладбище.

Билли рассмеялся. Если бы он знал о моей мести, ему бы стало не смешно…

Я бросила взгляд в сторону переговорной трубы. Но мы стояли достаточно далеко от нее. Там, наверху, нас не слышат.

– Это так странно… – тихо проговорила я. – Всего месяц… просто в голове не укладывается…

– Что? Что я женюсь на Кейт?

О нет! Саму свадьбу я представляла очень хорошо (хотя от этого мне становилось совсем грустно), но ведь после всех этих объятий и поцелуев начнутся будни совместной жизни. И я не знаю, как они станут ладить друг с другом.

– Вы с Кейт… Такие разные…

– Да, разные. Но для брака, для семьи это скорее хорошо. Знаешь, Рут… Кейт совсем не похожа на свою мать. Иногда мне кажется, что ты думаешь о ней хуже, чем она есть на самом деле.

Я молчала и с деланой увлеченностью разглядывала образцы цветных лент. Меня так и подмывало рассказать ему о том, как она била меня кочергой. Но зачем? Они уже помолвлены, и все уже решено.

– Может быть, я сделаю для нее корсет, – пробормотала я. – Как прощальный подарок…

– О, отличная идея! Она будет очень рада!

Святая простота! Он подумал, что я серьезно! Я позволила себе улыбнуться.

Нет, Билли! Корсет из моих рук ей точно радости не принесет!

В последнее время я умудряюсь появляться в Оакгейтской тюрьме именно тогда, когда там что-то происходит.

Вот и в этот раз, когда моя коляска подъехала к воротам, никто не вышел нам навстречу. Кучеру пришлось сойти с козел и искать кого-нибудь, кто помог бы ему открыть створки. Я тоже вышла из коляски. Слава богу, в этот день не было дождя, и из-за облаков то и дело проглядывало солнце. Две наши гнедые кобылы стояли, опустив голову и помахивая хвостом.

Наконец Греймарш вернулся с каким-то детиной. У того был крючковатый нос и довольно плоское лицо. Он сильным рывком открыл ворота и тут же вознамерился удалиться. Но я окликнула его:

– Ворота необходимо охранять круглосуточно. Ты куда это собрался?

– Извините, мадам! – весьма флегматично ответил он таким тоном, что было понятно: ему плевать, и он просто хочет, чтобы я поскорее отстала от него. У парня был довольно узкий лоб, что выдает человека, что называется, недалекого и весьма бесцеремонного.

– Что здесь происходит? Объясни сейчас же! Я член правления тюрьмы, ты обязан подчиняться мне!

– Отлично! Тогда вы, может быть, сможете хоть что-то сделать…

Только пройдя через ворота и попав во внутренний двор тюрьмы, я наконец поняла, о чем он говорит.

Вокруг не было никого: ни заключенных, ни надзирателей. Двор выглядел грязным, здесь явно давно не подметали.

Войдя в здание, я обнаружила, что и на подоконниках осел толстый слой пыли.

В воздухе стоял едкий запах уксуса и еще чего-то, горелого, словно здесь прижигали раны. Я испугалась, решив, что заключенные опять пытались устроить беспорядки. Но потом этот запах показался мне до боли знакомым… Боже, это же камфорное масло! Этот запах прочно ассоциировался у меня с той комнатой, где угасала моя мама.

– Мисс Трулав!

Навстречу мне шла запыхавшаяся словоохотливая миссис Дженкинс. Щеки ее алели от волнения и нетерпения все мне рассказать.

– Вы никогда в жизни не догадаетесь, что у нас тут произошло! У нас тут настоящий мор!

– Мор?!

Она быстро закивала:

– Да-да, именно! Язвы по всему телу, диарея… Женщин косит одну за другой!

Мне стало не по себе. Я быстро вынула свой надушенный бергамотом платочек и прикрыла им нос.

– Умершие есть?

– Нет! – ответила миссис Дженкинс, как мне показалось, слегка разочарованно. – Не все женщины заболели. Ваша Рут Баттэрхэм, например, совершенно здорова.

Почему-то меня это совсем не удивило.

– Я могу отвести вас к ней, но к другим, уж простите, не поведу. Не могу допустить, чтобы вы заразились.

Я запыхалась, пока мы шли по лестнице, и где-то под ребрами у меня начало покалывать. Слава богу, миссис Дженкинс меня ни о чем не спрашивала. Она сама трещала без умолку и была рада, что у нее хоть ненадолго появилась слушательница.