Я говорила все это, и в то же время спрашивала себя: а что мне делать без нее?

Но Нелл крепко держала меня за руку.

– Мы с тобой в одной лодке, Рут. Мы выжили в этом кошмаре у Метьярдов.

– Так у тебя есть деньги?

– Немного, – осторожно ответила Нелл. – Надолго нам с тобой не хватит. Надо как можно скорее найти работу.

– Но откуда они у тебя?

Нелл замолчала и уставилась себе под ноги.

– Какая разница… – произнесла она наконец.

Боже, я боялась именно этого! Она довольно ладно сложена, и у нее такие красивые рыжие волосы. Я не винила ее. Но мое сердце сжалось: неужели ей пришлось заработать эти деньги, торгуя своим телом? Разве мало страданий выпало на ее долю? И имею ли я право жить на деньги, доставшиеся ей таким образом?

После этого мы шли дальше в неловком молчании. Улицы становились все у́же и темнее. Дома вокруг были обшарпанными, закопченными и беспорядочно теснились, закрывая неровными крышами небо. То тут, то там из окон прямо на мостовую выплескивали содержимое ночных горшков. Пока оно не попало никому из нас на голову, но от этого было не легче – того и гляди вляпаешься.

Беспризорники кидались друг в друга камнями. Кто-то из них, заметив, как я хромаю, крикнул мне «поскакушка». Голова моя сильно кружилась, я едва стояла на ногах. В животе отчаянно урчало, ведь я так давно ничего не ела.

Неужели моя бедная мама жила вот так с того самого дня, как оставила меня у Метьярдов?

Когда Нелл взяла меня под локоть и сказала, что мы пришли, я уже почти падала без сил. Квартал выглядел мрачно: лабиринт узких улиц со сточными канавами прямо посреди дороги. И все же я похромала вслед за Нелл, мечтая хоть немного отдохнуть и что-нибудь попить.

Но моим мечтам не суждено было сбыться.

Не успели мы и пары шагов ступить, как перед нами словно из-под земли вырос рослый детина. Жилистые руки его были опутаны выступающими венами.

– Три пенса с каждой! – прорычал он и протянул грязную ладонь.

Нелл порылась в своей сумочке и протянула ему монетки. Он молниеносно выхватил у нее их, попробовал каждую на зуб, подозрительно поглядывая на нас обеих.

– Это за одну ночь. Первая дверь налево.

Позже я узнала, что в этом доме было четыре комнатушки, в каждой из которых ютилось по несколько человек. Но тогда я так устала, что и думать не могла о том, чтобы осматриваться. Я просто плелась за Нелл.

Окна были такими грязными, что через них почти не проникал свет. Из-за этого в комнате было темно как ночью, хотя на самом деле был только ранний вечер. Но даже в этой полутьме и в моем полуобморочном состоянии я сразу поняла, что это был настоящий грабеж средь бела дня. Три пенса! В таком доме только свиней держать.

Мы поплелись в дальний угол, в котором не было никого, и наконец сели. Но не на стулья, которых здесь просто не было, а прямо на грязный холодный пол. Пред нами было два старых сырых матраса, пахнущих плесенью. Я со стоном вытянула больную ногу. С потолка что-то капало прямо мне на голову. Я посмотрела вверх, но было слишком темно, и я так и не разглядела дыру в крыше.

– Ты что, все это время жила здесь? – с сомнением спросила я Нелл.

Она пожала плечами:

– Я уже успела привыкнуть.

Не думаю, что можно привыкнуть к такой мерзости и нищете. Затхлый, гнилой, зловонный воздух. В другом конце комнаты начали перебранку двое огромных бородатых мужчин. Посыпались удары и грязные ругательства. Остальные в страхе жались по стенам.

Если честно, я бы предпочла переночевать в угольной яме миссис Метьярд.

– А где туалет?

– Вон там в центре комнаты стоит ведро, видишь?

Я уставилась на нее в ужасе:

– Одно ведро на всех? И тут что… Ходят в туалет прямо на глазах у всех?

Нелл криво улыбнулась вместо ответа:

– Я же тебе сказала, что нам надо как можно скорее найти работу.

И тут темноту прорезал какой-то слабый писк. Плакал, похоже, младенец. Боже, грудной ребенок здесь?! Получается, Наоми жила еще не в самых жутких условиях?

Я стала вглядываться в лица людей, отмеченные печатью нищеты и отчаяния. Но я все еще надеялась узнать маму. Она прожила больше года в таких вот нечеловеческих условиях. Но я не верю, что лицо ее так же сильно исказилось. А вдруг я, обшаривая все ночлежки Оакгейта и вглядываясь в лица бродяг и нищенок, просто не узнаю свою мать?

А младенец все плакал.

Моя рука отчаянно чесалась. Я скребла ее чуть ли не до крови. Вши, блохи, клопы… Какая еще живность тут обитает?

– А ты уже пыталась найти работу? – робко спросила я Нелл.

– Конечно! – вспылила она. – Я обошла почти всех портних и модисток города. Никто не хочет нанимать меня. Только не эту из дома Метьярдов! Повредит репутации – вот что они говорят.

Сердце мое часто забилось. И меня ждет та же участь? А я думала, что буду вышивать и зарабатывать этим на пропитание себе и маме… Я ведь ничего другого не умею!

– А зачем ты говоришь всем, что работала у Метьярдов? Притворилась бы, что приехала из соседнего городка.

– Только не здесь. Они все проверяют. Да и невозможно это, сразу выведут на чистую воду. Наши имена попали в газеты.

Об этом я не подумала… Не успела я и дня насладиться свободой, как вот она опять – миссис Метьярд, словно клеймо, выжженное на мне каленым железом.

– А если придумать себе другое имя?

Нелл вздохнула и закатила глаза так, словно была вынуждена в сотый раз втолковывать некую прописную истину:

– Они все равно требуют рекомендацию с предыдущего места, Рут. Ты что, никогда не устраивалась на работу?

Нет, конечно! Какая же я глупая и наивная! Весь мир словно сжался до размеров этого мерзкого крысятника, в котором мы сидели.

– Может, нам лучше пойти в соседний город? – робко спросила я. – Куда-нибудь, где этих газет не читали и нас не узнают? Мим вообще собиралась добраться до Лондона.

Нелл хмыкнула:

– Нет, конечно. Ты прости меня, Рут, я не хочу сказать о ней ничего плохого, но она была мечтательницей. У нее не было денег даже на место в дилижансе. Она могла, конечно, попытаться добраться туда пешком, но без еды и питья ни за что не осилила бы такую дорогу. – Нелл многозначительно кивнула на мою больную ногу. – Вряд ли ты добредешь хотя бы до соседнего городка. А даже если дойдешь, то в таком виде, что ни о какой работе уже не может быть и речи. Когда ты доберешься туда, будешь выглядеть как грязная вонючая нищенка.

Я шумно сглотнула. Она права, конечно, эта девочка, брошенная с самого рождения и твердо знающая, что мир жесток и не следует уповать на милосердие людей. И рядом с ней я, впитавшая с молоком матери надежду на то, что есть все-таки еще люди с добрыми сердцами.

– И что же нам теперь делать?! – спросила я, и вопрос этот прозвучал как вопль отчаяния. – Я уже сейчас выгляжу измученной. Пара-тройка ночей здесь – и я буду…

– Жива! – отрезала Нелл. – И свободна! Это самое главное. А теперь ложись и спи. Ты все еще слаба. Утро вечера мудренее.

Да? Что-то мне не очень верится в это. Под плач младенца, шуршание крыс и ругань мужиков я не засну никогда.

– Почему? – почти плакала я. – Почему ты так уверена, что завтра будет лучше?

– Потому что завтра… – Нелл сделала многозначительную паузу и злорадно улыбнулась. – Завтра миссис Метьярд повесят!

Как же быстро радость может смениться горькой печалью!

Рассветные сумерки рассеялись, оставив за собой серебристые дорожки инея и крупные капли росы. Греймарш подготовил наш экипаж, и мы поехали на почту, где я собиралась отправить свое письмо сэру Томасу тайком от папы. У меня словно камень с души свалился, когда я протянула конверт пожилой служащей. Она поправила очки и прочла адрес.

– Что-то еще, мисс? – спросила она, нарочито громко произнеся последнее слово. И ведь она действительно хотела пристыдить меня. Незамужняя отправляет письмо мужчине! Она испепеляла меня взглядом, в котором читалось нечто вроде «я все знаю!» Но я велела себе не обращать на это внимания.