– Я хотела бы попросить тебя об одолжении, – сказала она.

– Конечно, – ответил он.

Вайолет посмотрела на свои туфли.

– Могу я остаться у тебя на ночь? Не для этого, – быстро добавила она, ее лицо залилось краской. – Мне просто нужно где-то переночевать. Дома… есть кое-какие проблемы. Я подумала, что будет неплохо немного отдохнуть.

Зал рискнул улыбнуться:

– Любая причина подойдет.

Он посмотрел ей в глаза так искренне, как только мог, но это вызвало у нее лишь легкую улыбку.

– Не задерживай дыхание, ковбой.

Он усмехнулся:

– Ладно. Серьезно, конечно, можешь остаться. У меня есть свободная спальня.

Они двинулись по холлу.

– Встретимся здесь после работы? – спросила она.

– Буду ждать.

– Я могу приготовить ужин, если хочешь.

– Или мы можем заказать пиццу.

– Пицца звучит неплохо, – признала она.

– Тогда договорились.

После работы они решили поехать на его машине, оставив ее автомобиль на стоянке. По пути, заехав за пиццей, Зал рассказал Вайолет о Говарде Лэнге, дорожных конусах, его аресте и странном письме из Департамента транспорта. Он упустил подробности об их посвящении, но даже без них история казалась ей неординарной.

Когда они подъехали к дому Зала, оба невольно задержали взгляд на темном соседнем доме.

– Это его дом? – спросила Вайолет.

Зал кивнул. Она поежилась:

– Что, по-твоему, означает «перевоспитание»?

Зал покачал головой:

– Понятия не имею.

От одного вида пустого соседского дома у него по спине пробежали мурашки. Заперев машину, он быстро провел Вайолет в дом, включив свет в прихожей.

– Гитеррес?

Хорхе поднял глаза. В дверях стоял незнакомый мужчина.

– Да?

– Письмо.

Мужчина протянул ему белый конверт, оставаясь в коридоре.

Письмо? Хорхе вскочил с кровати. Это должно быть от Беверли! То, что она наконец-то ответила, подняло ему настроение впервые с момента приезда в лагерь.

Хорхе схватил конверт и закрыл за посыльным дверь. Конверт был толстым, без обратного адреса. Он сразу же вскрыл его. Внутри оказалось три вещи. Первое – короткое письмо от матери Беверли. Написанное на испанском, оно казалось смазанным слезами. В нем сообщалось, что Беверли умерла. Внезапный инсульт.

На мгновение Хорхе показалось, что его сердце тоже остановилось.

К письму была прикреплена вырезка из газетного некролога: «С прискорбием сообщаем о кончине нашей дочери, Беверли Авилы-Гитеррес. Мистер и миссис Хуан Авила». Дальше он читать не стал.

Третьим предметом было приглашение на похороны, которое Хорхе бросил на кровать.

Беверли мертва?!

Нет, это невозможно. Но, сколько бы он ни повторял это про себя, он знал: возможно.

Хорхе вышел из комнаты, все еще сжимая в руках конверт и его содержимое. Он направился на улицу, к зданию администрации.

Он должен выбраться отсюда. Как угодно.

Он покажет это письмо и скажет, что должен уйти. Если его остановят, он устроит такой скандал, что охрана просто вынуждена будет вмешаться. Если потребуется, он заставит их причинить ему вред, чтобы его отправили в больницу. А там он потребует увидеть свою сестру. Это его единственный шанс вырваться из этого ада.

Только бы у ДТС не было собственной больницы.

Он гнал эти мысли прочь.

Солнце уже скрылось за горизонтом, оставив лишь слабое свечение в западной части неба. Хорхе боялся, что администрация может быть закрыта – они ведь явно не работают круглосуточно? Но автоматические двери распахнулись, едва он приблизился. Он оказался в том же стерильном холле, где в свой первый день прошел инструктаж. А там, словно ожидая его, стоял мистер Лейн. Тот самый, кто вручил ему материалы и объяснял правила.

– Мне нужно домой, – объявил Хорхе. – Моя жена умерла.

Мистер Лейн мягко улыбнулся.

– Вы слышали, что я сказал? Мне нужно уйти! Немедленно!

– Сожалею, но ваше обучение еще не закончено.

Хорхе шагнул вперед, сокращая расстояние между ними:

– Я сказал, моя жена умерла!

– Люди умирают каждый день, – спокойно ответил Лейн. – Знаете ли вы, что пятнадцать процентов смертей случаются в результате ДТП? Но жизнь продолжается. И суровая правда заключается в том, что независимо от того, жива ваша жена или мертва, вам все равно нужна работа, ДТС все равно нужны сотрудники.

– Ты ублюдок! – закричал Хорхе и замахнулся, но Лейн ловко увернулся.

Хорхе ожидал, что охранники вот-вот ворвутся в вестибюль, чтобы скрутить его, но никто не появлялся. С бессвязным криком ярости он снова бросился на мистера Лейна, пытаясь схватить его, но тот вновь увернулся с раздражающей легкостью.

Хорхе остановился, тяжело дыша, а Лейн спокойно встретил его взгляд. В этом бесстрастном выражении все же мелькнула тень чего-то похожего на удовлетворение.

– Твоя жена мертва. И ты ничего не можешь с этим поделать. Разве что почтить ее память, завершив обучение…

Хорхе больше не слушал. Он побежал.

Он уходил отсюда. Сейчас же. Даже если придется прорезать себе путь через колючую проволоку или столкнуться с расистами-головорезами, он все равно сбежит.

Выскочив из здания, он направился по центральной дороге. Прямой путь – всегда лучше. Адреналин гнал его вперед. Он не знал, что будет делать у ворот, как проскочит мимо охранников, но он придумает. Гнев станет его проводником.

Снаружи никого не было. Слышались только неровное дыхание Хорхе и быстрый стук ботинок по асфальту.

И вдруг раздался звук моторов. Машины появились ниоткуда. Они разгонялись, заполняя дорогу впереди, выкатывались из боковых тропинок и тупиков позади него. Хорхе осенило: до этого момента он вообще не видел машин в лагере Департамента транспорта. Ни грузовиков, ни седанов, ни даже гольф-каров. После того как автобус, доставивший его сюда, уехал, транспорта не было. Все в лагере ДТС ходили пешком. Но теперь здесь было полно машин, и они окружали его. Хотя еще не стемнело, фары светили так ярко, что Хорхе щурился, не видя дороги. Водителей не было заметно, но он услышал щелчок открывшейся дверцы, а затем глухой удар, когда она захлопнулась. Из-под света фар вышел силуэт.

В отчаянии Хорхе побежал в противоположном направлении. Он не собирался просто стоять здесь и ждать, пока его схватят, а намеревался убраться из этого места. Свет фар ослеплял его, но он успел различить проход между двумя машинами. Он нырнул туда, но тут боковая дверца распахнулась и врезалась ему в живот, сбив с ног. Боль в коленях прострелила тело. Хорхе пытался подняться, но ноги не слушались.

Его окружили. Из машин выходили люди: инструкторы, сотрудники лагеря, даже несколько стажеров.

Перед Хорхе стоял мистер Лейн. Хорхе ждал нотаций. Ожидал, что тот снова скажет, будто он обязан остаться, завершить обучение, что смерть Беверли – несущественная мелочь, которая ничего не меняет. Но, к его удивлению, администратор положил руку ему на плечо:

– Я знаю, что вы чувствуете, мистер Гитеррес. Поверьте, я понимаю. Моя жена тоже недавно скончалась. И, как и вы, я был здесь, в лагере, когда это случилось. Как бы мне ни хотелось уехать, проститься навсегда, я понял, что мое место здесь…

– Мое место не здесь!

– Так ли это?

Мистер Лейн добродушно улыбнулся:

– Я знаю, что вы противились некоторым нашим правилам. Вы ясно давали знать о своем сопротивлении. Но я внимательно следил за вашим прогрессом и должен признать: вы, по-моему, нашли здесь свой дом.

– Вы ошибаетесь.

Лейн пожал плечами:

– Может быть. А может, вы просто еще не поняли этого. Но в любом случае ваше место здесь, с нами.

– Я ухожу.

– Нет.

Слово прозвучало тихо, почти шепотом, но именно из-за этого прозвучало как удар. Ни крик, ни угрозы не произвели бы такого эффекта. Хорхе оглянулся. Свет фар, машины, сгустившаяся темнота. Он почувствовал, как внутри него зарождается отчаяние.