— Кстати, Дженнифер, тебе пора идти, если собираешься сегодня подать ходатайство, — сказал я.

— Я о том же подумала, — ответила Дженнифер. — Что-нибудь еще?

Я наклонился через стол, чтобы говорить тише — на случай, если у камеры вдруг «выросли уши».

— Позвоню, как доберусь до телефона в блоке, — сказал я. — Хочу обсудить «Баху», и чтобы ты все записала. Справишься?

— Без проблем. У меня есть нужное приложение на телефоне.

— Хорошо. Тогда позже.

Почти час ушел на перевод обратно в блок. Я нашел Бишопа за столом: он играл в мексиканское домино с надзирателем по имени Филбин. Как обычно, он приветствовал меня:

— Советник.

— Бишоп, думал, у тебя сегодня суд, — сказал я.

— И я думал, пока мой адвокат не подвел. Ублюдок, наверное, считает, что я ночую в «Ритце».

Я сел, положил бумаги на стол, огляделся. Многие вышли из камер и шатались по комнате отдыха. В блоке было два телефона, прикрученных к стене под зеркальными окнами вышки наблюдения. Звонить можно было либо за свой счет, либо с карточки из тюремного киоска. Оба аппарата заняты; у каждого — по трое в очереди. Каждый звонок длился максимум пятнадцать минут. Значит, если встану сейчас, доберусь до трубки примерно через час.

Осматривая зал, я не заметил Кесаду. Потом увидел — дверь его камеры закрыта. В блоке, в дневное время, все камеры должны были быть открыты. Закрывать двери разрешалось только тем, кому угрожала реальная опасность или тем, кто представлял особую ценность для обвинения.

— Кесада в изоляции? — спросил я.

— Сегодня утром, — сказал Бишоп.

— Стукач, — добавил Филбин.

Я едва не усмехнулся. В тюремной среде называть кого-то "стукачом" — это как называть воду мокрой. Чаще всего сюда в изоляцию попадали именно информаторы. Насколько я понимал, Филбин был из их числа. Я не привык спрашивать у соседей, за что их держат или почему они под охраной. Не знал, за что сюда попал Бишоп — и не спрашивал. Совать нос в чужие дела в «Башнях-Близнецах» — себе дороже.

Я смотрел, как они доигрывают, пока Бишоп не выиграл, а Филбин не поднялся и не ушел по лестнице на второй ярус.

— Сыграем, советник? — спросил Бишоп. — По десять центов за очко.

— Нет, спасибо, я не азартный.

— Да ну брось. Ты рискуешь своей шкурой, сидя здесь с нами, «преступниками».

— Кстати, об этом: возможно, скоро выйду.

— Да? Уверен, что хочешь покинуть это райское местечко?

— Это необходимо. Мне надо готовиться к защите, а здесь это плохо получается. И говорю я тебе это потому, что выполню нашу сделку: буду платить до конца процесса.

— Щедро с твоей стороны.

— Я серьезно. Благодаря тебе я чувствую себя в безопасности, Бишоп, и ценю это. Выйдешь — зайди ко мне. Возможно, найду для тебя что-то. Законное.

— Например?

— Например, водитель. Права есть?

— Могу сделать.

— Настоящие?

— Настолько настоящие, насколько бывает, советник. И кого возить?

— Меня. Я работаю из своей машины, мне нужен шофер. Автомобиль «Линкольн».

Предыдущий водитель отрабатывал долг за защиту его сына, и оставалась неделя до завершения контракта, когда меня арестовали. Выйду — понадобится новый. А я видел, что помимо руля Бишоп умеет обеспечивать и безопасность.

Я снова посмотрел на телефоны. На каждом — по двое в очереди. Надо было занимать, пока не стало по трое. Я наклонился ближе к Бишопу, нарушив собственное правило — не лезть с вопросами.

— Бишоп, допустим, тебе нужно попасть в чей-то гараж. Как бы ты это сделал?

— В чей?

— Гипотетически. В любой дом. Как?

— С чего ты решил, что я взламываю дома?

— Я так не решил. Это гипотеза, и мне важно понять ход мыслей. Речь о гараже, не о доме.

— Есть окна или боковая дверь?

— Нет. Только ворота, двойная створка.

— Одна из этих выдвижных ручек аварийного открывания есть?

— Есть, но нужен ключ.

— Нет, ключ не нужен. Такие ручки открываются плоской головкой отвертки.

— Отверткой? Ты уверен?

— Уверен. Знал одного, это был его конек. Он колесил по городу и воровал всё подряд. Машины, инструмент, газонокосилки — всё, что можно сбыть.

Я кивнул и посмотрел на очередь. У одного телефона остался один человек. Я поднялся.

— Пойду займу телефон, Бишоп, — сказал я. — Спасибо за консультацию.

— Без вопросов, мужик.

Я подошел и пристроился в очередь, как раз в тот момент, когда тип у трубки со злостью швырнул ее и буркнул: «Пошла ты, сука!». Он отошел, следующий занял место. В итоге ждал меньше двух минут: парень передо мной пытался сделать платный звонок, но то ли не ответили, то ли повесили трубку. Он ушел, и я занял будку, разложил свои бумаги на полочке и набрал мобильный Дженнифер — за мой счет. Пока электронный голос сообщал, что ей звонят из окружной тюрьмы, я разглядывал табличку на стене: «Все звонки записываются».

Дженнифер приняла вызов.

— Микки?

— Да, я секунду, сделаю объявление. Это Майкл Холлер, «Обвиняемый, защищающий себя сам», говорит со своим вторым адвокатом Дженнифер Аронсон в конфиденциальном порядке. Прослушивание недопустимо.

Я сделал паузу, рассчитывая, что надзиратель займется другим заключенным.

— Итак, — сказал я. — Проверяю: ходатайство подала?

— Подала. Уведомления разосланы. Надеюсь, завтра будет слушание.

— Вы с Циско договорились насчет «Бахи»?

— Э-э… да, договорились.

— Полный пакет? Дорога и все прочее?

— Да, всё.

— Отлично. И деньги готовы?

— Готовы.

— А что насчет этого парня — доверяешь ему?

Она помолчала. Я понял: Дженнифер уловила, к чему я клоню этим звонком.

— Безусловно, — сказала она наконец. — У него всё просчитано до мелочей.

— Хорошо, — сказал я. — У меня будет только один шанс.

— А если они навесят браслет?

Дженнифер схватила мысль на лету. Она обмолвилась, что браслет «чистое золото».

— Не проблема, — сказал я. — Возьмем парня, с которым Циско работал в том деле. Он знает, как решить проблему.

— Точно, — сказала Дженнифер. — Я о нем и забыла.

Мы еще немного помолчали, я подбирал финал.

— Значит, приедешь на рыбалку со мной, — сказал я.

— Придется подтянуть испанский, — ответила она. — Что-то еще?

— Пожалуй, нет.

— Тогда хорошо. Похоже, всё, что мне осталось, — дождаться слушания. Увидимся.

Я повесил трубку и отступил, пропуская мужчину, вставшего в очередь за мной. Бишопа за столом, где мы разговаривали, уже не было. Я поднялся по лестнице на второй ярус и был на полпути к камере, когда вспомнил про свои бумаги. Вернувшись к телефонной будке, я не нашел их на месте — документы исчезли.

Я похлопал по плечу парня у телефона. Он обернулся.

— Мои бумаги, — сказал я. — Где они?

— Что? — спросил он. — У меня нет твоих, черт побери, бумаг.

Он уже отворачивался к аппарату.

— Кто их взял? — спросил я.

Я снова коснулся его лопатки, и он резко повернулся ко мне.

— Не знаю, кто, ублюдок. Отстань.

Я развернулся и оглядел зал отдыха. Несколько заключенных бродили по комнате, кто-то сидел под телевизором, висящим над ними. Я смотрел на их руки, под стулья — никаких следов моих бумаг.

Мой взгляд скользнул по камерам: сначала по нижнему ярусу, потом по верхнему. Никто и ничто не показалось подозрительным.

Я встал под зеркальным стеклом поста. Замахал руками над головой, привлекая внимание. Наконец из динамика под стеклом раздался голос:

— Что такое?

— Кто-то забрал мои юридические документы.

— Кто?

— Не знаю. Я оставил их в телефонной будке, а через две минуты их не было.

— Предполагается, что вы следите за своей собственностью.

— Знаю. Но их украли. Я защищаю себя, и мне нужны эти бумаги. Вам надо провести обыск в блоке.

— Во-первых, вы не указываете нам, что делать. Во-вторых, этого не будет.