Судья снова опоздала на десять минут к началу дневного заседания. Этого хватило, чтобы в двух словах посвятить Дженнифер в наше утро. Я рассказал о статье в «Таймс» из Солт‑Лейк‑Сити и о том, что ниточки оттуда нужно пока держать при себе. Попросил её не поднимать материал в архиве.

— Если это окажется на бумаге, станет публичным, — сказал я. — Значит, никакой бумаги.

— Поняла, — кивнула Дженнифер.

— Там фигурирует человек — свидетель по имени Арт Шульц. Он ушёл из «АООС» - Агентства по охране окружающей среды. Надо его найти и заявить. Он — ключевой свидетель.

— Но как только внесём его в список, обвинение поймёт, куда мы клоним, — сказала она.

Списки свидетелей обеих сторон входили во «взаимное раскрытие данных», и суд требовал кратких показаний каждого. Составить их так, чтобы формально были точны, но не выдавали стратегию, — отдельное ремесло.

— Это можно замаскировать, — сказал я. — Свяжись с Шульцем, возьми резюме. Раз он работал в «АООС», у него наверняка диплом биолога или что‑то смежное. Внесём его как эксперта по веществу, найденному под ногтями жертвы. Он будет нашим «Экспертом по смазке» и, вероятно, останется вне поля зрения обвинения. А когда позовём его в суд, свяжем то, что у нас под ногтями, с тем, что происходит в «Биогрин».

— Риск есть, но терпимый, — сказала она. — Займусь после слушания.

Судья вышла из дверей своего кабинета и заняла место. Коротко извинилась за задержку — мол, ежемесячный судейский ланч затянулся, — и перешла к делу.

— Это продолжение ходатайства защиты о раскрытии. Мисс Берг, я поручала вам выяснить судьбу бумажника и доложить. Что обнаружили?

Берг подошла к кафедре, поморщилась, регулируя микрофон.

— Спасибо, Ваша честь. Проще говоря: бумажник по‑прежнему отсутствует. Последние два дня детектив Друкер вёл проверку и, при необходимости, готов выступить. Но бумажник не найден. Люди признают: представленные защитой видеодоказательства убедительны — похоже, в момент обнаружения тела в багажнике автомобиля обвиняемого в заднем кармане жертвы действительно был бумажник. Но среди вещей, позже переданных полиции из офиса коронера, его не оказалось.

— Установили, когда и кем он был изъят? — уточнила Уорфилд.

— Нет, Ваша честь. По процедуре тело доставляют в офис коронера и помещают в секционную. Там снимают одежду, изымают имущество, готовят к вскрытию, а имущество запечатывают и передают полиции. В нашем случае тело нашли вечером, значит, в операционную оно попало около двух ночи. Следовательно, подготовка к вскрытию могла начаться только утром.

— То есть тело лежало без присмотра?

— Не совсем. Его переместили в большой холодильный шкаф при офисе коронера.

— Вместе с другими телами.

— Да, Ваша честь.

— Не изолированно.

— В пределах шкафа с авторизованным доступом.

— Детектив Друкер проверил камеры наблюдения в этом секторе?

— Да. Их там нет.

— Значит, у нас нет способа узнать, кто мог попасть в шкаф и забрать бумажник.

— На данный момент — верно.

— «На данный момент»? Считаете, это изменится?

— Нет, Ваша честь.

— И что, по мнению обвинения, мне надлежит предпринять, мисс Берг?

— Ваша честь, мы не оправдываем потерю улики. Но это утрата, одинаково вредящая обеим сторонам. Ни у обвинения, ни у защиты нет доступа к бумажнику и возможной информации в нём. Исходя из этого, мы признаём ответственность за потерю, но полагаем, что ущерб — если он есть — равен.

Судья несколько секунд пережёвывала услышанное.

— Что‑то подсказывает, что мистер Холлер не согласится с такой оценкой, — сказала она. — Защита?

Я вскочил и оказался у кафедры почти прежде, чем Берг отошла.

— Да, Ваша честь, вы правы. Ущерб нельзя назвать равным. Государство вполне довольно сложившимся положением. Тело в багажнике, водитель — под обвинением. Им не нужно рыть глубже. Для них дело закрыто. Они даже не подняли вопрос о пропаже бумажника, пока это не сделала защита. Им это неинтересно, потому что бумажник и документы, которыми пользовался покойный, могли указать, чем Сэм Скейлз занимался в последние дни, — а это могло не вписаться в аккуратную схему, припасённую для меня. Очевидно: ущерб нанесён защите, а не обвинению.

— Допустим, я с вами согласна, — сказала Уорфилд. — Какую меру вы просите?

— Меры как таковой нет, Ваша честь. Мы требуем вернуть бумажник. Это и есть наше требование.

— Тогда какое «наказание» вы предлагаете? Признаков злонамеренного поведения участников расследования нет. Бумажник, по‑видимому, похищен кем‑то, имевшим доступ к телу, пока оно находилось в офисе коронера. Несомненно, коронер начнёт внутреннюю проверку, но суд не склонен наказывать обвинение за это несчастливое стечение обстоятельств.

Я покачал головой — разочарованно, хотя именно к такому выводу и вёл и, с учётом утренних находок, именно его и хотел.

— Ваша честь, прошу отметить в протоколе: проверку пропажи улики проводил тот же детектив, который отвечал за охрану места преступления и улик по делу.

— Принято, мистер Холлер, — сказала Уорфилд. — Ещё вопросы до перерыва?

— Да, Ваша честь, — сказала Берг.

Я уступил кафедру и вернулся на место, качая головой, будто меня сильно разочаровало решение.

— Извините, мисс Берг, — сказала судья, но посмотрела на меня. — Мистер Холлер, я заметила вашу демонстрацию. Вы недовольны?

Я остановился, как вкопанный.

— Ваша честь, я просто расстроен. Я пытаюсь строить защиту и на каждом шагу натыкаюсь на препятствия. Люди потеряли бумажник — по халатности или по служебному злодеянию, уже неважно, — а расплачиваться за это мне. Вот и всё.

— Советую обеим сторонам сдерживать эмоции и жесты, — сказала Уорфилд. — Особенно, когда дойдём до присяжных. Суд подобного не потерпит.

— Ваша честь, я бы не назвал это вспышкой, я лишь…

— Вы собираетесь спорить с судом, мистер Холлер?

— Нет, Ваша честь.

Я сел. Судья ещё секунду держала меня в прицеле — чтобы я не скривил лицо — затем перевела взгляд на прокурора.

— Продолжайте, мисс Берг.

— Ваша Честь, вчера мы получили от обвиняемого первый список свидетелей, — сказала Берг. — В нём два имени: сам обвиняемый и его следователь. Этот же обвиняемый, который дважды жаловался суду на проблемы с раскрытием информации, теперь называет всего два имени – это поразительно.

Уорфилд выглядела то ли утомлённой нашей постоянной перебранкой, то ли охваченной вялостью после двух мартини, которые, возможно, подали на судейском ланче. Я был уверен: именно алкоголь толкнул её укусить меня. Прежде чем я успел ответить, судья подняла ладонь, показывая, что мои слова ей не нужны.

— Рано, мисс Берг. У нас почти тридцать дней. На следующей и каждой последующей неделе списки будут обновляться. Давайте не паниковать заранее из‑за того, кого он собирается вызвать. Что‑нибудь существеннее?

— Нет, Ваша честь.

— Нет, Ваша честь, — подтвердил я.

— Прекрасно. Перерыв. 

Поесть перед слушанием я не успел, поэтому сразу после суда направился в «Маленькую жемчужину» за сэндвичем с креветками. К столу подтянулась вся наша команда, кроме Босха: он, похоже, снова закопался в свои дела и не выходил на связь. Я изложил команде: с учётом того, что мы накопали за последние сорок восемь часов, фронт продвинулся, и пора думать, как подать дело присяжным. Мы отлично представляли, чем будет оперировать обвинение, — их повествование мало изменилось с первого дня. К этому мы подготовимся, но важнее — выстроить нашу историю.

Судебный процесс часто сводится к тому, кто рассказывает убедительнее — обвинение или защита. Да, есть улики; но сначала их толкует рассказчик для присяжных.

История А: мужчина убивает врага, суёт тело в багажник и планирует ночью закопать, когда ни одна душа не увидит.

История Б: мужчину оговаривают в убийстве бывшего клиента, и он, сам того не зная, колесит с трупом в багажнике, пока его не останавливают копы.