– Вот, – сказала Лили.

У Джея Ди Истерлинга действительно хватило наглости появиться здесь. Но когда я наконец увидел его, то поняла, что это было еще мягко сказано. Лили умолчала об одном важном факте.

– Глазам своим не верю, – сказала я.

Лили сглотнула. В ее волосах еще остались крошки от пирога.

– Да уж, – отозвалась она.

Появление отца Лили на празднике было настоящей неожиданностью. И этот его шаг должен был показать всем, особенно тете Оливии, что он остался тем же человеком – отцом Лили, отцом Джона Дэвида, уважаемым членом общества.

Но Джей Ди не просто явился сюда. А точнее, он пришел не один.

– Зачем ему было приводить ее с собой?! – Лили буквально трясло.

Я взяла ее за руку.

– Понятия не имею.

На Ане был синий сарафан с белыми рукавами-крылышками, волосы собраны в низкий хвост. Она выглядела добропорядочно и очень по-американски.

Я огляделась в поисках тети Оливии. Она стояла на другой стороне лужайки в окружении матерей Буна и Кэмпбелл. Джулия Эймс держала тетю Оливию за руку точно так же, как я держала Лили, но мне показалось, что она не столько поддерживала ее, сколько сдерживала. Шарлотта стояла в паре шагов от них. У них с тетей Оливией была привычка обмениваться приторными колкостями, и все же именно Шарлотта шагнула вперед, чтобы заслонить тетю Оливию от дяди Джея Ди.

– Сойер. – Голос Лили внезапно изменился, и она впилась пальцами в мою руку. – Твоя мама.

Я ждала, что мама устроит скандал с Грир, но этого не произошло. Жизненный опыт научил меня, что дважды мне так не везет.

– Что я могу сделать? – спросил Ник, стоявший рядом.

Я не ожидала, что он пойдет со мной, но его физическое присутствие – и то, как я ощущала его каждым миллиметром своего тела, – напомнило мне, что я доверилась ему.

Ник был здесь единственным, кто знал все, что знали мы с Лили.

– Все смотрят, – бесцветным голосом сказала моя сводная сестра. Она словно отключилась и пребывала в ступоре.

– Ана? Серьезно?

Я услышала бы маму даже издалека. При любых других обстоятельствах меня бы позабавило, как все вокруг старались не пялиться. Пялиться было бы невежливо, но поблизости не было ни одного человека, который бы случайно не бросил взгляд в сторону происходящего.

– Элли, – сказал Джей Ди, то ли уговаривая мою маму, то ли предупреждая.

– Как это понимать? – спросила мама.

Большинство людей, вероятно, решили, что она разговаривает с ним, но я вспомнила десятки фотографий, на которых были запечатлены моя мама, Ана и Грир с белыми лентами на запястьях или в волосах.

Ана же сразу поняла, что вопрос, который только что задала моя мама, был адресован ей.

– Не тебе упрекать меня, – сказала ей Ана. Тихо, спокойно и даже с нежностью.

Внезапно меня охватило ужасное предчувствие. Вдруг мама выложит свое – и мое – грязное прошлое на всеобщее обозрение? Как ты могла спать с мужем моей сестры? Как ты могла спать с отцом моего ребенка? По милости божьей, мама задала совершенно другой вопрос.

– Что с тобой случилось, Ани? – Именно это прозвище пробило все щиты женщины.

Она заколебалась, затем шагнула ближе к моей маме.

– Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти. Не представляешь!

Я была так сильно поглощена этой драмой и слишком поздно заметила, что Лили вырвала свою руку из моей. Она, словно лунатик, вошла в самую гущу событий.

– И через что же вам пришлось пройти? – спросила Лили.

– Лили! – Дядя Джей Ди попытался вмешаться, но взгляд карих глаз дочери остановил его.

– Привет, папочка!

Следующая секунда показалась мне вечностью. И вдруг рядом с дядей Джеем Ди появился мужчина. Я узнала в нем отца Буна – которого когда-то считала и своим возможным отцом.

– Джей Ди, – тихо произнес Томас Мейсон, – тебе лучше уйти.

Отец Лили посмотрел на своего старого друга, потом перевел взгляд туда, где стояла тетя Оливия с Джулией Эймс и Шарлоттой перед ними.

– Значит, так теперь будет? – спросил Джей Ди.

В ответ он – и те из нас, кто наблюдал за всей этой сценой, – услышал все те же слова:

– Тебе лучше уйти.

– Вот я сижу на корточках. Вот я стою. Вот я понимаю, какая глубокая эта яма.

– Тебе обязательно рассказывать обо всем, что ты делаешь?

– Это я пытаюсь воспрять духом… Уф!

– Сэди-Грэйс.

– Прости! Просто очень трудно заставить себя воспрять духом.

Шесть недель (и два дня) назад

– Ты давно не говорила об Ане. Или о ее ребенке, – Ник провел большим пальцем по моему подбородку. – Или о Леди озера.

Мы были у него – в старом плавучем доме с одной спальней, который он приобрел вместе с «Биг-Бэнгом». Я была здесь в третий раз за две с половиной недели.

И начинала чувствовать себя комфортно.

– Я не думала, что мы из тех друзей, которые разговаривают.

Чтобы подкрепить это заявление (для нас обоих), я прижалась губами к его губам. Целоваться с Ником не было комфортно. Это не было мило или просто.

Каждое мгновение прикосновения было грубым, необузданным и таким настоящим, что я должна была убежать. Это причиняло боль во всех смыслах – и даже больше, когда его прикосновения были легкими и нежными.

– Хорошо, – сказал Ник, отрываясь от поцелуя ровно настолько, чтобы заговорить. Его губы все еще касались моих, словно перышком. – Мы не разговариваем. Ты сопровождаешь меня туда, куда мне нужно, и мы…

– Считаем до семи? – предложила я.

Мои размышления, наш флирт и физическая близость – до тех пор, пока я говорила с той же долей язвительности, что и он, мне удавалось оставаться на правильной стороне баррикад.

Ник обнажил зубы в хищной улыбке, затем коснулся губами моей шеи в том месте, где мог коснуться пальцами, чтобы прощупать пульс.

– Ты могла бы, – пробормотал он, – поговорить со мной, как Четвертого июля.

Его зубы слегка прикусили мою кожу. Я вспомнила Четвертое июля. То, как он остался со мной и Лили после той неприятной истории с Аной и Джеем Ди. Как мы с ним пробрались на пристань той ночью. Фейерверк.

Один из них, не без помощи Кэмпбелл, взорвался в форме змеи и розы, как раз в тот момент, когда Ник запустил руки в мои волосы, стиснул их в пальцах. И сосчитал до семи.

На прошлой неделе я отмечала свой день рождения почти так же – только фейерверки были в фигуральном смысле.

– С каких это пор ты хочешь слушать о жизни богатых и скандальных? – спросила я его.

Я заставила себя перевернуться на спину и сесть. А через мгновение и встать. Так было лучше. Безопаснее, даже если мое тело протестовало каждый раз, когда я отстранялась от него.

– Кроме того, – сказала я, не в силах отвести взгляд от его обнаженной груди. Пальцы так и зудели от желания прикоснуться к нему, – рассказывать особо нечего.

Мы с Лили пока больше ничего не слышали ни о дяде Джее Ди, ни об Ане. Мама больше не наносила неожиданных визитов. Между ней и тетей Оливией не было никаких ссор. От «друга» Кэмпбелла из управления шерифа тоже не было новостей.

Ни слова от Виктории и «Белых перчаток».

Даже Грир, казалось, просто ждала, когда «срок родов» приблизится.

– А мне позволено интересоваться, как дела у Лили? – задал вопрос Ник, сам поднимаясь с постели.

Я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что слово «позволено», да еще и сказанное в таком тоне, должно было уязвить меня. Но еще я знала, что он питал слабость – необъяснимую – к Лили.

Не смотри на него так. Не возвращайся в постель.

Зная, что он последует за мной, я поднялась по лестнице из каюты на палубу.

– Лили, она… – Я обдумывала ответ на его вопрос, когда увидела, что кто-то загорает на носу лодки Ника. – Здесь.