— Что это значит?

— Это значит, что он не должен предпринимать никаких действий по любым вопросам, которые попадают в его поле зрения, если это касается «Биогрин Индастриз». Он должен уведомить бюро и отойти в сторону. Ты понимаешь, что это означает?

— Что Бюро ведет расследование.

— Да, или, по крайней мере, ведет предварительное наблюдение.

Я кивнул. Ситуация становилась все более благоприятной для создания дымовой завесы в суде. Но я знал, что мне нужно сделать больше, чем просто создать дымовую завесу. Это не работа для клиента. Это работа для меня.

— Ладно, нам нужна только связь с Сэмом Скейлзом, и у нас будет что-то, что я смогу представить в суде, — сказал я. — Я позвоню Циско и узнаю, что он...

— У нас уже есть связь, — сказал Босх.

— О чем ты говоришь?

— Вскрытие. Помнишь ногти? Соскобы показали растительное масло, куриный жир, сахарный тростник. Это биотопливо, Мик. У Сэма Скейлза было биотопливо под ногтями.

Я посмотрел на нефтеперерабатывающий завод «Биогрин Индастриз». Дым из трубы зловеще поднимался вверх, подпитывая грязное облако, которое висело над всей гаванью.

Я кивнул.

— Кажется, ты нашел ее, Гарри, — сказал я. — Волшебную пулю.

— Только будь осторожен, не выстрели ею в себя. — сказал он. 

Воскресенье, 12 января

То, что Босх раскопал про «Биогрин Индастриз», его связь с Луисом Оппарицио и, возможно, с Сэмом Скейлзом, стало спусковым крючком: команда собралась, выверила курс и синхронизировала шаги. Утром после поездки на Терминал-Айленд мы провели общее совещание — наметили задачи и раздали роли. Привязать Скейлза к Оппарицио — приоритет. Я хотел, чтобы это стало целью номер один для моих следователей.

Вторая линия — сам Оппарицио. Он убрал себя из прямых владельцев и управленцев завода, и нам требовалось вскрыть это до суда. Не видя прямой нити, мы ухватились за косвенную: Джинни Ферриньо. Я поручил Циско организовать наружное наблюдение в надежде, что Джинни выведет на Луиса, а дальше передадим хвост уже на него. Моей целью было предоставить присяжным неопровержимые доказательства того, что человек, явно питающий ко мне вражду, имел отношение к убийству, в котором меня обвиняли. Я полагал, что такая связь станет ключом к раскрытию обмана. Встреча прошла напряженно, но мой прилив адреналина быстро спал. Пока следователи занимались оперативной работой, я провел выходные, углубляясь в материалы дела – занятие, которое многие юристы считают утомительным. Документы и улики – это не статичные объекты; они живут и развиваются. То, что казалось очевидным в один момент, может обрести совершенно иной смысл при более внимательном рассмотрении с течением времени.

Чтобы эффективно защищаться, мне необходимо было досконально изучить все детали дела, что требовало многократного погружения в материалы. С момента ареста прошло уже больше двух месяцев, и объем документов рос в геометрической прогрессии. Я старался оперативно изучать все поступающие материалы, но не менее важным было сформировать целостное представление о ситуации.

К утру воскресенья мой блокнот был исписан заметками, списками и вопросами. Отдельная страница была посвящена пропавшим из дела уликам. Самым заметным отсутствием был бумажник Сэма Скейлза. Он не был упомянут в описи личных вещей, найденных на теле, хотя там перечислялось содержимое карманов. Предполагалось, что убийца, то есть я, забрал и уничтожил его.

Этот пропавший бумажник имел для меня огромное значение. За время моей работы с Сэмом в различных аферах, он никогда не использовал свое настоящее имя. Это было его «модус операнди» – для каждой новой аферы он создавал новую личность, чтобы избежать преследования в случае разоблачения. Сэм был мастером перевоплощений. Я представлял его интересы только тогда, когда его ловили, и оставалось только гадать, сколько афер ему удалось провернуть безнаказанно.

Отсутствие бумажника в этом деле было критичным, поскольку, несмотря на месяц интенсивных поисков, Сиско Войцеховски не смог найти никаких следов Скейлза. Это была настоящая "черная дыра". За последние два года не было обнаружено никаких цифровых записей о его местонахождении. Бумажник мог бы содержать документы, удостоверяющие его текущую личность, что помогло бы связать его с «Биогрин Индастриз». Если он работал там или был вовлечен в какие-то махинации с Оппарицио, его текущая личность была бы ключом к расследованию.

Лишь в воскресенье вечером, при третьем просмотре материалов дела, я заметил несоответствие, которое, казалось, переворачивало все с ног на голову и давало мне еще один повод для апелляции к судье Уорфилд.

После того как я определился с планом действий, я связался с Дженнифер Аронсон, нарушив ее вечерние планы. Я поручил ей подготовить срочное ходатайство о принудительном раскрытии доказательств со стороны обвинения. Я подчеркнул, что в ходатайстве должно быть четко заявлено о намеренном сокрытии обвинением ключевых улик от защиты с самого начала процесса, а именно – бумажника жертвы и его содержимого. Этот шаг был рассчитан на провокацию: я ожидал, что Дана Берг будет возражать, и Уорфилд оперативно назначит слушание по вопросу раскрытия доказательств. Моя цель заключалась именно в этом – чтобы провести слушание, которое формально будет касаться спора о раскрытии информации, но на самом деле будет посвящено совершенно другому вопросу.

Я дал Дженнифер указание подать ходатайство сразу же, как только утром откроется суд, и затем прервал разговор, чтобы она могла приступить к работе. Я не стал выяснять, повлияет ли это на ее вечерние планы, поскольку мои собственные интересы были приоритетнее. Кендалл не была в ресторане «Муссо Фрэнк Гриль» с момента возвращения с Гавайев. Это было ее любимое место, где мы впервые ужинали и пили мартини. Хотя я больше не употребляю алкоголь, я договорился с ней: ужин в «Муссо Фрэнк», в воскресенье вечером, в обмен на возможность работать из дома и посвятить выходные делу. Эта работа принесла свои плоды, и теперь я так же предвкушаю вечер, как и Кендалл. Я передал эстафету Дженнифер, сообщив, что встречусь с ней в ресторане «Никель Дайнер» утром, после того как она подаст ходатайство. Я также попросил ее передать всей команде защиты, чтобы мы собрались на завтрак и обсудили последние три дня.

Ужин в «Муссо», несмотря на бесконечные мартини, стал для меня долгожданной передышкой от мыслей о предстоящем суде. Он вернул нас с Кендалл к тому, что было семь лет назад, до её отъезда на Гавайи. Меня особенно тронула её уверенность в том, что наши отношения не закончатся. Мысль о возможном обвинительном приговоре и пожизненном заключении никогда не приходила ей в голову, и она не затрагивала эту тему, обсуждая наше будущее. Это было наивно, но так трогательно. Я не хотел её разочаровывать, хотя понимал, что это будет наименьшей из моих проблем, если я проиграю дело.

— Невиновность не гарантирует оправдания, – сказал я. — В суде может произойти что угодно.

— Ты всегда так говоришь, – ответила она. — Но я знаю, что ты выиграешь.

— Давай сначала дождемся вердикта, прежде чем строить грандиозные планы, – предложил я.

— Всё равно, когда всё закончится, я планирую, что мы уедем на пляж и забудем обо всём этом.

— Было бы здорово, – согласился я.

И на этом мы остановились. 

Понедельник, 13 января

Утро началось с завтрака, на котором Дженнифер появилась последней. Пока мы уже сидели за столом, команда отчитывалась о проделанной работе с момента нашей последней встречи. Прогресс был незначительным, что, в основном, объяснялось прошедшими выходными.

Циско доложил, что с вечера пятницы за Джинни Ферриньо велось наблюдение, однако никаких признаков контакта с Луисом Оппарицио выявлено не было.