— Хорошо, тогда зачем эта загадочная поездка. Куда мы направляемся?

— Не волнуйся. Мы почти у цели, и думаю, тебе понравится.

Он оказался прав: мы были уже совсем близко. Я огляделся, пытаясь сориентироваться в незнакомой местности. Мы миновали шоссе 405 и теперь находились всего в нескольких километрах от конечной точки шоссе Харбор-Айленд, на Терминал-Айленде. Слева, сквозь стекло лобового окна, вырисовывались силуэты гигантских портальных кранов, неустанно перемещавших контейнеры между судами и сушей.

Мы оказались в Сан-Педро. Этот городок, когда-то бывший лишь скромной рыбацкой деревушкой, теперь превратился в часть огромного портового комплекса Лос-Анджелеса, став пристанищем для тех, кто трудился в доках, в сфере судоходства и нефтедобычи. Здесь когда-то располагался и мой суд, где я часто выступал в защиту обвиняемых. Однако, в рамках мер по сокращению расходов, округ принял решение о закрытии здания, и теперь все дела рассматриваются в новом суде, расположенном неподалеку от аэропорта. Здание же старого суда в Сан-Педро пустует уже более десяти лет, храня свои тайны.

— Раньше я часто бывал тут по делам, — сказал я.

— А я — подростком, — сказал Босх. — Сбегал из очередного места, куда меня пристроили, и шел в доки. Один раз даже набил тут тату.

Я лишь кивнул. Было видно, что он погрузился в свои воспоминания, и я не хотел его прерывать. О детстве Босха я знал очень мало, лишь обрывки из старой статьи в «Таймс». Помнил, что он был в приёмных семьях и рано попал в армию, направленную во Вьетнам. Это было задолго до того, как мы узнали о нашей родственной связи.

Мы проехали по Винсент Томас, внушительному зелёному мосту, известному как «мост самоубийц», который вёл на остров Терминал. Весь остров был занят портовыми и промышленными объектами, за исключением федеральной тюрьмы на его дальнем краю. Босх съехал с шоссе и направился по объездной дороге вдоль северной границы острова, к одному из глубоких портовых каналов.

— Рискну предположить, — сказал я. — Оппарицио тут мутит контрабанду. В контейнерах: Наркота? Люди? Что?

— Насколько мне известно — нет, — сказал Босх. — Я покажу тебе другое. Видишь вон ту площадку?

Он указал вперед на огромную парковку, забитую новыми машинами из Японии, каждая — затянута в полиэтиленовую плёнку.

— Когда-то здесь был завод Ford, — сказал он. — «Сборочный цех на Лонг-Бич». Там собирали «Модель А». Говорят, мой дед по материнской линии работал здесь в тридцатые годы.

— Какой он был?

— Я с ним не встречался. Это семейная история.

— А теперь тут «Тойота». — Я кивнул в сторону моря машин, готовых к передаче дилерам всего Запада.

Босх повернул на дорогу, посыпанную ракушечником. Она шла вдоль каменной дамбы на кромке пролива. Черно-белый танкер длиной с футбольное поле, медленно шел к порту. Мы остановились у заброшенной, на вид, ветки железной дороги, Босх заглушил мотор.

— Пройдемся к причалу, — предложил он. — Покажу, как только танкер пройдет.

Мы взобрались по горной тропе на вершину насыпи, расположенной за причалом и служившей защитой от приливов. Отсюда открывался впечатляющий вид на нефтеперерабатывающие заводы и хранилища, играющие ключевую роль в функционировании порта.

— Перед нами пролив Серритос, мы смотрим на север, — пояснил Босх. — Слева - Уилмингтон, справа - Лонг-Бич.

— Понятно, - ответил я. — Что именно мы видим?

— Это сердце калифорнийской нефтяной индустрии. Здесь расположены НПЗ «Марафон», «Валеро» и «Тесоро», а чуть дальше – «Шеврон». Нефть поступает сюда со всех концов света, даже с Аляски, доставляемая супертанкерами, баржами, поездами и трубопроводами. Затем она отправляется на переработку, а оттуда - в автоцистерны, на местные заправки и, в конечном итоге, в баки автомобилей.

— Какое отношение это имеет к нашему делу?

— Возможно, никакого. А возможно, самое прямое. Видишь тот НПЗ вдали, с мостками вокруг резервуаров? — Он указал направо, на небольшой завод с одной трубой, из которой поднимался белый дым. На вершине трубы развевался американский флаг. Рядом стояли два огромных резервуара, высотой не менее четырех этажей, окруженные множеством мостков.

— Вижу.

— Это «Биогрин Индастриз», — сказал Босх. — Ты не найдешь имени Луиса Оппарицио ни в одном пакете документов о собственности. Но контроль у него. Здесь у меня сомнений нет.

Теперь я был полностью поглощен историей Босха.

— Как ты это выяснил? — спросил я.

— Следовал за мёдом. — ответил Босх.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, девять лет назад тебе удалось ловко ввести Оппарицио в юридическую машину уголовного суда, с пользой для твоей клиентки Лизы Траммел. Я нашел стенограмму и прочитал его показания. Он…

— Не нужно мне рассказывать. Я же там был, помнишь?

По каналу проплывал еще один танкер. Он был настолько широким, что ему приходилось очень осторожно маневрировать между острыми скалами, по краям которых были выстроены дома.

— Я знаю, что ты там был, — сказал Босх. — Но ты, возможно, не знаешь, что Луис Оппарицио многому научился, когда ты, в тот день, так его прижал на свидетельском месте. Во-первых, он понял, что больше никогда не должен связывать себя юридическими документами ни с одной из своих компаний – законных или нет. Сейчас он ничем не владеет и не связан ни с одной компанией, ни с одним советом директоров или заявленными инвестициями. Он использует людей как прикрытие.

— Я чертовски горд, что смог научить его быть еще более искусным преступником.

— Как ты обнаружил эту схему?

— Интернет по-прежнему очень полезен. Социальные сети, архивы газет. Отец Оппарицио умер четыре года назад. Была служба в Нью-Джерси и виртуальная книга воспоминаний. Друзья и родственники оставляли там записи, и, черт возьми, на сайте похоронного бюро до сих пор есть эта информация.

— Да, ты поднял кучу имен.

— Имена и связи. Я начал отслеживать их, искать зацепки. Три партнера Оппарицио являются полноправными владельцами «Биогрин Индастриз» и имеют контрольный пакет акций. Он управляет компанией через них. Одну из них зовут Джинни Ферриньо, которая за последние семь лет прошла путь от стриптизерши из Вегаса, с парой эпизодов незаконного хранения наркотиков, до совладелицы различных предприятий. Думаю, Джинни — это подставное лицо Оппарицио».

— Следовал за мёдом?

— Верно, и нашел – «Биогрин Индастриз».

— И дела на заводе идут успешно.

Я указал на канал, ведущий к нефтеперерабатывающему заводу.

— Но, если Оппарицио тайно владеет различными предприятиями, почему мы сосредоточились именно на этом?

— Потому что здесь вращаются самые большие деньги. Видишь это место? Это не обычный нефтеперерабатывающий завод. Это завод по производству биотоплива. По сути, он производит топливо из растительного сырья и животного жира. Он перерабатывает отходы в альтернативное топливо, которое дешевле и сгорает чище. И сейчас это приоритет для правительства, потому что это снижает нашу национальную зависимость от нефти. Это будущее, и Луис Оппарицио на гребне этой волны. Правительство поддерживает этот бизнес, выплачивая таким компаниям, как «Биогрин Индастриз», премию за каждый произведенный баррель, помимо той суммы, которую они получают за его последующую продажу.

— А где государственные субсидии, там всегда найдется место для коррупции.

— Ты прав.

Я начал ходить по протоптанной тропинке на вершине насыпи. Я пытался уловить взаимосвязи и понять, как все это работает.

— Итак, есть один человек, — сказал Босх. — Лейтенант, который возглавляет бюро в портовом отделе. Я обучал его двадцать пять лет назад, когда он проходил стажировку в голливудском отделе полиции в качестве детектива.

— Можешь с ним связаться? — спросил я.

— Уже связался. Он знает, что я на пенсии, поэтому я сказал ему, что помогаю другу, который интересуется «Биогрин Индастриз» как инвестицией. Я хотел узнать, есть ли какие-нибудь тревожные сигналы, и он сказал мне: да, есть очень серьезный сигнал, ФБР присвоило этому месту специальный статус.