Но все сводится в итоге к одному-единственному вопросу: чему мне верить?

Догматическим постулатам френологии? И принять наконец, что я никак не смогу повлиять на те особенности строения своего черепа, которые вижу в зеркале? Ведь эти коварные шишки все еще на месте, они нисколько не уменьшились, и даже тот идеальный мужчина, с которым я готова связать свою жизнь, не смог ничего изменить.

Или мне нужно поверить в слова капеллана о безусловном милосердии, о том, что все можно простить. Вот Рут, например, похоже, прониклась ими и избрала именно этот путь. Но разве капеллан не сказал мне тогда и то, что злодеяние должно быть наказано? Я никак не могу решить, что же для меня важнее – прощение или справедливость? Я должна выбрать что-то одно.

Два желтых перышка выпадают из хвоста Уилки и, кружась, неторопливо летят вниз, на пол. Я наблюдаю за ними. Может, это и есть некий ответ? Некий знак свыше?

Раньше я бы сделала свой выбор сразу, не задумываясь. Но сейчас, после общения с этой девочкой… Она словно стала частью меня, я слышу ее голос наравне со своим. И это вовсе не дрожащий от страха и слез голос, который я слышала вчера в камере смертников, а яростный призыв, полный ненависти и требующий мести.

И снова этот вопрос: во что же мне верить? В то, что столько смертей вокруг Рут – это просто цепочка совпадений? Для каждой из них есть свое вполне логичное объяснение. Но… Все же меня не покидает ощущение, что есть в этой девочке что-то сверхъестественное, какая-то магическая сила, которой нет научного объяснения.

И разве я не навязала ей разговор о казни в то время, как она вышивала на моем платке? А если она в глубине души так и не простила Билли Рукера? Этот клочок ткани с вышивкой черными волосами, по-моему, совсем не похож на подарок. Это похоже на напоминание о смерти – memento mori.

Я достаю из ящика своего стола лист упаковочной бумаги коричневого цвета, двумя пальцами вытягиваю платочек из ридикюля и кладу его в самый центр этого листа. Платок пахнет одновременно и бергамотом, и камерой смертников. Осторожно, не дотрагиваясь до него, заворачиваю его в бумагу и перевязываю ленточкой. Ну вот, теперь он скрыт от моих глаз – но эта черная буква «Р» будет всегда всплывать перед моим внутренним взором. Черная. Цвета воронова крыла.

Руки мои дрожат. Ногти на них сильно слоятся. Со дня суда уже прошло несколько дней, но голова так и не стала меньше кружиться. Возможно, это просто результат сильных переживаний, обрушившихся на меня в последнее время. Или инфекция, которую я могла запросто подхватить в тюрьме.

А возможно, я уже на том же пути, что и моя мама…

Уилки скачет по письменному столу и щелкает клювиком. У него тоже бездонные глаза чернильного цвета.

– А вы, сэр? – обращаюсь я к нему. – Что вы думаете?

Конечно, он не может мне ответить. Но мой внутренний голос дает окончательный ответ. Я не дурочка, в конце концов. Хватит обманывать саму себя. Где-то в глубине души я всегда знала, что должна сделать.

Я доставлю этот платок по назначению.

Когда, еле держась на ногах, я подхожу к его двери, часы бьют одиннадцать. За дверью полная тишина. Сжав сверток в кулаке одной руки, я поднимаю другую и стучу с той решительностью, которой на самом деле не испытываю.

Что я ему скажу? Придет ли мне на ум что-нибудь дельное? Может быть, и нет. Но я должна. Должна! Ради нее.

Стою и жду у двери. Но слышу только, как бешено колотится мое сердце. И этот постоянный шум в ушах. Ни шагов, ни скрипа ручки двери – ничего. Тишина. Может, он не услышал? Стучу еще раз, сильнее и громче, так что даже пальцам руки становится больно.

Тишина.

Честно говоря, я даже рада этому. Мне не придется сейчас смотреть ему в глаза и опять что-то выдумывать. Наскоро пишу на листочке бумаги записку с именем, подсовываю его под ленточку и оставляю сверток у порога. Ветра нет, так что сверток не унесет ветром. Конечно, его может взять кто-нибудь другой, но на этот риск мне придется пойти.

Я снова в безопасности – в своей комнате. Уилки уже вернулся в свое жилище. Закрываю за ним дверцу и сама чувствую себя зверем в клетке. В беспокойстве мечусь по комнате. Время стало вдруг тянуться так медленно…

Это последние мгновения жизни Рут. Они кажутся такими долгими для меня и слишком быстро пролетают для нее. А может быть, она торопит время, желая только одного – чтобы все поскорее закончилось?

Снизу раздаются голоса. Отец вернулся домой. Слышу, как он разговаривает с лакеем, отдавая ему пальто и перчатки. Он опять был у этой миссис Пирс. По звуку его шагов я понимаю, что он направляется прямо в свой кабинет. Раньше он заглянул бы сразу ко мне. Но теперь я этого уже не жду.

Осталось всего пятнадцать минут.

Неужели Билли и Нелл сейчас там, около виселицы? Следовало об этом подумать. Они вряд ли усидели в своем уютном доме на Уотер Мьюз. Скорее всего, они сейчас пробиваются сквозь толпу поближе к помосту, откуда им будет все хорошо видно. Коварные отравители – самые трусливые из всех убийц – станут смотреть на казнь невинной девочки, которую отправили на смерть вместо себя.

Часы начинают бить полдень.

Я падаю на колени, воздеваю руки к небесам и истово молюсь за Рут. Молюсь со слезами на глазах, так исступленно, как никогда раньше. Я вижу ее милое лицо, искаженное в агонии. Три удара. Четыре. Пять. Тело Рут дергается в петле. Семь…

Картина предстает передо мной как живая, словно я там, на площади. Между ударами часов я слышу, как Рут жадно хватает губами воздух.

Нет, это не она.

Это он…

Я встаю на ноги, смотрю на свое отражение в зеркале и… улыбаюсь. Наконец-то я во всем разобралась. И сделала правильный выбор. Я поверила тебе, Рут!

Она всегда говорила мне только правду.

Вынимаю заколки из своих волос. Шишки над моими ушами – признак склонности к убийству – кажутся сейчас просто огромными. И нет больше смысла скрывать или делать вид, что я их не замечаю. Я выполнила свою миссию.

Открываю дверь.

По коридорам уже носится взад-вперед прислуга. Тильда стоит на лестничной площадке, заламывая руки.

– Что случилось? – кричу я. – Что-то с папой?

Тильда в ответ начинает громко рыдать.

Осторожно, не спеша, я спускаюсь по лестнице и вслед за лакеем направляюсь в кабинет отца. Все вокруг суетятся, не замечая меня.

– Врача! – истошно кричит кто-то. – Скорее врача!

Тело отца обмякло в кресле. Они запрокинули ему голову, расстегнули ворот, сняли галстук. Но все напрасно. На его шее толстая красная глубокая борозда. На шее и в глазных яблоках следы лопнувших сосудов. Кожа землисто-серого цвета.

– Господи Боже! – кричу я. – Да как же это?! Его словно повесили!

На столе лежит открытый сверток. Платок с вышивкой Рут зажат в кулаке отца. Краешек ткани выглядывает из-под его стиснутых пальцев. Слуги мечутся вокруг его бездыханного тела, не замечая вышитую черными волосами блестящую букву «Р».

© Е. О. Алешина, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка®

Предложение было настолько заманчиво, что даже не верилось. Это было ясно с самого начала. Возможности не валятся на нас с неба, их приходится вырывать зубами и когтями. Ведь я это прекрасно знала. Хотя все‑таки мне хотелось в этом ошибиться.

В то утро дождь, подобно раскричавшемуся младенцу, упорно не хотел утихать. Зонта у меня не было. Поскольку на омнибусе можно было преодолеть лишь часть пути, к моменту своего появления у высоких белых домов я уже насквозь промокла.