– А историю ступени Сиенского собора ты знаешь?

Джербер смутно припомнил, что слышал какую-то байку. Воспоминание об историческом анекдоте оказалось столь же неуловимым, как и о том, где он прежде видел эту женщину.

…Магнолия…

– Сиенский собор строили с начала тринадцатого до конца четырнадцатого века. В этом участвовало множество каменщиков, и один из них оказался особенно ревностным верующим. Он сделал одну ступеньку чуть ниже других, всего на каких-то три с половиной миллиметра. И теперь всякий, кто поднимается по лестнице в собор, на мгновение теряет равновесие и наклоняется вперед. Целью благочестивого каменотеса было заставить всех, верующих и неверующих, поклониться Дому Господа.

Джербер гадал, к чему она ведет.

– И какое это имеет ко мне отношение?

– Три с половиной миллиметра, – мечтательно повторила Эрика. – На первый взгляд, все ступени одинаковые, но крошечной разницы оказалось достаточно, чтобы обмануть наш разум и заставить споткнуться. Ты можешь подниматься по этой лестнице тысячи раз, быть предельно внимательным и все равно споткнешься.

– То есть я должен споткнуться, чтобы поверить?

– Под внешней оболочкой скрывается множество секретов. На протяжении веков люди обретали веру, поднимаясь в Сиенский собор, потому что думали, будто сам Бог заставил их преклонить колени.

– В данном случае «секрет» – это просто уловка, – запротестовал Пьетро.

– Откуда ты знаешь, что дело в ступеньке, а не в твоем бессознательном? В конечном счете это вопрос веры.

Пьетро молча смотрел на нее. Хотелось найти убийственный аргумент, но не получалось. Последняя фраза Эрики смела все аргументы подчистую.

Та, похоже, это поняла и объявила:

– Вот теперь ты готов. Что такое радиомаяк, знаешь?

– Он указывает самолетам и кораблям, по какому маршруту двигаться, чтобы не сбиться с курса и вернуться из рейса целыми и невредимыми. – Джербер запнулся. – Антенна на крыше – это ловушка, верно? – расплылся он, довольный своей догадкой, и тут же потух. – Для кого?

От собственного вопроса его пробрала дрожь.

– А вот это тебе придется узнать самому, – ответила Эрика и кивнула на шезлонг с наушниками.

Его ждала частота 723 кГц.

Безумец, обнимающий старый сломанный телевизор, который передавал голоса мертвых…

Пьетро стал свидетелем этой сцены, когда ему было десять лет. Она происходила в помещении прихода одного городка под Флоренцией. Эти абсурдные опыты раз в неделю производил с одобрения священника местный ризничий. Люди съезжались со всех уголков Тосканы в надежде пообщаться с мертвыми родственниками. Из-за тесноты количество мест было ограничено: в комнате помещалось не более пятидесяти человек.

Синьор Б. приехал туда с сыном одним зимним днем. Якобы из профессионального интереса к практической демонстрации так называемой психофонии. Весь сеанс они простояли в глубине переполненного зала. Мужчина с закрытыми глазами припал ухом к выпуклому стеклу древнего «Аутовокса». На экране была серая рябь – «метель», проявлявшаяся при отсутствии сигнала. Слышался, разумеется, лишь «белый шум», слитное потрескивание статических разрядов. Ризничий утверждал, что различает в треске голоса из загробного мира.

Тогда и в последующие годы Пьетро ломал голову, чем отца могло привлечь подобное представление. Спросить самого синьора Б. ему не хватило решимости. Теперь же он не исключал, что отец втайне надеялся на чудо. Вдруг этот самый «телевизионный» медиум обернется к публике и, отыскав взглядом мужчину с мальчиком, провозгласит: «Вам важное послание от жены, ушедшей слишком рано».

Никаких посланий в тот день так и не пришло. Оба вернулись домой опечаленные, не сказав друг другу ни слова на обратном пути. Насколько Пьетро было известно, синьор Б. больше никогда не пытался связаться с «иным миром».

Джербер уселся в шезлонг. Эрика протянула ему наушники; надевая их, он подумал, что будь синьор Б. жив, то-то он бы позлорадствовал. Еще бы, сын, поднимавший его на смех, сам наступает на те же грабли. Весь этот оккультизм стоял Пьетро поперек горла, но он подозревал, что других способов помочь Матиасу не осталось.

– Сначала надень вот это. – Эрика протянула ему маску для сна. – Поправь все хорошо, амбушюры должны плотно прилегать к голове, – приказала она, разматывая спиральный шнур и вставляя штекер в гнездо усилителя.

Шезлонг был вполне удобный, однако Пьетро все никак не мог устроиться и медлил, не решаясь надеть наушники.

– И что дальше? – спросил он.

– Закроешь глаза и начнешь слушать, – лаконично ответила Эрика и включила радиоприемник, настроенный на частоту 723 кГц. – Сначала может чуток мутить, это нормально, тошнота быстро пройдет.

Она уверенно нажимала кнопки и поворачивала верньеры. Наконец Джербер решился. Он надвинул на глаза маску, приладил наушники, вытянулся в шезлонге и расслабился, как обычно предписывал своим пациентам.

– Начинаем, – произнесла Эрика; ее голос зазвучал глуше. – Потом я активирую ченнелинг.

Пьетро понятия не имел, что это за штука, но Эрика, должно быть, что-то уже включила. Он услышал отдаленный звук, одну непрерывно звучащую ноту. Пожалуй, это была «фа». Источник звука постепенно приближался. Впрочем, голос Эрики еще можно было расслышать.

– Это путеводная нота. Она действует, как твой метроном, – помогает настроить разум. Когда она зазвучит совсем рядом, следуй за ней, словно за маяком в темноте, даже если тебе начнет казаться, будто она выходит за пределы твоего восприятия.

Идея оказаться одному в темноте пробудила у Пьетро детский страх. Он понимал, что это глупо, однако ничего не мог с собой поделать.

– Нота вернется, чтобы привести тебя обратно, – успокоила его Эрика. – Она будет единственным искусственным звуком, который ты услышишь.

Ее голос делался все слабее.

– Хорошо, – растерянно ответил Пьетро.

Значит, будут естественные звуки? Интересно откуда? Он подумал об антенне на крыше. Прежде чем окончательно пропасть, голос Эрики произнес:

– А теперь посмотрим, кто к тебе пришел.

Пьетро хотел было спросить, что означают эти слова, но путеводная нота оказалась совсем рядом, и ему пришлось сконцентрироваться на ней. Он почувствовал, что звук задел его, точно волочащаяся по земле бечева воздушного змея, «схватился» за нее и двинулся следом. Все вокруг растворялось, рассеивалось, распадалось, превращаясь в бесконечное ничто. При этом он как будто шел по туннелю. Это было странно.

К путеводной ноте добавился новый, пока еще далекий звук, напоминающий плеск металлических волн. Пьетро представил, как они набегают на прибрежные камни. Пространство плеска внезапно расширилось. Туннель закончился, путеводная нота исчезла. Пьетро стоял перед бескрайним океаном. Огромным, спокойным океаном, целиком состоящим из волн на перекрывающихся частотах. И где-то вдали, посреди океана, – вихрь насекомых. Мириады насекомых. Тех самых, которые гудели из его телевизора, а потом – из радио внедорожника.

Это было невероятно. Каким-то образом Пьетро понял, что звуки доносятся из глубин космоса. Они образовывались в далеких галактиках и странствовали миллионы лет, прежде чем достигнуть Земли. Антенна на крыше мельницы отфильтровывала их из сигналов ионосферы и передавала ему. Звуки специально созданы для него некой неощутимой и неведомой силой. Доброжелательной и сострадательной энергией, пронизывающей Вселенную.

Он увидел свет. Зеленый луч, прорезав ничто, нарисовал горизонт. Тонкая, мерцающая линия, словно привет умирающей звезды – или только рождающейся, без разницы. Жизнь и смерть – одно целое, оно больше не пугало. Пьетро дрейфовал в состоянии абсолютного покоя, совершенно неподвижно, никак не противясь металлическому прибою, погруженный в плотную жидкость или подвешенный в вакууме… Он с удивлением начал понимать.

Это не насекомые. Это голоса миллиардов людей. Произносимые ими слова были неразличимы в какофонии множества языков. Больше всего поражало, что голоса были живыми. Откуда они доносились? Где сейчас все эти люди? Существовало ли такое место в действительности? Пьетро казалось, что он прекрасно его знает, что он там уже был и когда-нибудь туда вернется. «Еще до рождения, – подумал он. – Именно туда я направляюсь, но попаду только после жизни».