Я ждала, пока до Лили дойдет, что у Кэмпбелл есть другие причины проявлять повышенный интерес к расследованию, кроме нашего прямого участия в обнаружении тела. Но она, похоже, не поняла этого. Не сказав Кэмпбелл больше ни слова, Лили отвернулась и подошла поближе к одному из окон, чтобы рассмотреть декор.

Видимо, замечание Кэм об Уокере задело ее по-настоящему.

– Приятная ткань, – прокомментировала Лили, дотрагиваясь до занавесок. – А тема оформления? – В стиле истинной Тафт она сама же ответила на свой вопрос. – Геометрические формы. Да, получилось очень элегантно.

– Я хотела слонов, – ответила Сэди-Грэйс. – И возможно, жирафов, но Грир сказала…

– Что ее беременность – это просто спектакль? – подсказала я.

– Тебя сейчас только это волнует? – зашептала мне в затылок Кэмпбелл, встав у меня за спиной, чтобы остальные не услышали. – Ничего, что мы, возможно, нашли останки девушки, которую обрюхатил мой отец?

Да, семья Аны ничего о ней не знала, но это не означало, что она пропала. И все равно, у меня свело живот, а к горлу подступила тошнота. Что, если Кэмпбелл права?

Женщина, умершая двадцать лет назад.

– Сойер, – Лили смотрела в окно. Она повернулась ко мне с таким видом, как будто ее ударили под дых. – Знаешь, кого я только что видела на дорожке у дома?

Я была уверена, что она снова сама ответит на свой вопрос.

И Лили меня не разочаровала.

– Твою маму.

После своего Бала дебютанток я не раз думала, что, если бы моя мама была честна со мной, я смогла бы принять те поступки, которые она совершила в моем возрасте, какими бы безрассудными они ни были. Но она солгала мне. Было трудно не чувствовать себя одной из тех, кем Элли Тафт манипулировала, кого ввела в заблуждение и использовала.

Глядя на дорожку, ведущую к дому, я думала о том, что не хочу с ней разговаривать, не хочу ее видеть.

Так почему же я выскочила из детской и побежала к лестнице? Раздался звонок в дверь. Я спустилась как раз в тот момент, когда Грир открыла. И застыла, увидев, кто стоит на пороге.

– Грир! – пропела моя мама. – Выглядишь потрясающе! И почти не поправилась. Если бы не этот животик, я бы поклялась, что ты вообще не беременна!

Как тонко, мам! Как деликатно!

Словно прочитав мои мысли, мама повернулась ко мне. Я видела, что она готова сказать мне что-то, как слова уже почти сорвались с губ… но ей помешали.

– Элли. – Рука Грир еще крепче вцепилась в дверь, но она не закрыла ее.

Никто не посмел бы захлопнуть дверь перед носом одной из дочерей Лилиан Тафт, тем более в присутствии свидетелей.

Моя мама выросла в этом мире. Правила игры были прекрасно ей известны, и тем не менее, передвигаясь по гостиной и болтая с остальными гостями, она старалась не упускать и меня из виду. Когда вечеринка переместилась в «Большой зал» (так называли эту комнату в семье Уотерс), она все-таки подошла ко мне и заговорила:

– Отлично выглядишь, Сойер. Счастливой.

Счастливой? Она решила, что я выгляжу счастливой? Не из-за ее ли присутствия? Или может, потому, что она переспала с дядей Джеем Ди? Или потому, что недавно обнаружила останки двадцатилетней давности?

Я даже не смогла придумать подходящий ответ.

Мебель из Большого зала была убрана и заменена столиками с восьмиугольными столешницами, сервированными разномастным фарфором. Я краем уха услышала, как Грир рассказывала гостям, что этот сервиз принадлежал ее матери, тот – ее бабушке, а, ой, этот принадлежал прабабушке Уотерс.

Зачем ты здесь, мама? Что тебе нужно?

Моя мать села за стол с фарфором, принадлежащим Уотерсам, и выжидающе уставилась на меня. Прежде чем я успела решить, присоединиться к ней или отойти, рядом со мной появилась тетя Оливия и усадила меня на стул, расположившись прямо между мной и мамой.

Должно быть, она почувствовала, что все идет к чертям собачьим. И быстро.

Напротив тети Оливии села еще одна женщина. Я узнала ее.

– Сколько лет, сколько зим, – заявила Джулия Эймс, мать Буна. – Как у тебя дела, Лив?

– Теперь она предпочитает, когда ее называют Оливия. – Моя мама умела использовать улыбки как оружие. Однажды она рассказала мне, что после смерти их отца тетя Оливия сбежала. До этого все звали ее Лив. Но когда она вернулась, то стала Оливией, во всем идеальной и не желавшей разделить горе со своей сестрой.

Она отдалилась от тебя, и ты переспала с ее мужем. Если моя мама явилась сюда, чтобы объясниться со мной, я не хотела слушать ее оправдания.

Кэмпбелл села слева от меня.

– Ты не очень-то рада ее видеть, – пробормотала она. – И я понимаю. Правда понимаю, Сойер. Но ты должна поговорить со своей мамой.

Кэмпбелл Эймс была последним человеком на свете, от которого я ожидала посредничества в воссоединении родителей и детей, особенно если учитывать, что она знала, что моя мама обманывала меня.

И тут Кэмпбелл назвала причину:

– Вдруг ей что-то известно об Ане.

Не было никаких логических оснований полагать, что Леди озера – это Ана Гутьеррес. Я понимала, почему Кэмпбелл начала развивать эту тему, – Ана была беременна от Стерлинга Эймса, а все мы знали, что отец Кэм был далеко не самым благонадежным товарищем. И то, что его несовершеннолетняя любовница, по всей видимости, исчезла, не предвещало ничего хорошего.

Но прошедший год научил меня сначала семь раз отмерить, а потом резать.

– Я не знаю, как Бун сломал свой мизинец! – Это смелое заявление Сэди-Грэйс вернуло меня к действительности. Судя по всему, она обращалась к матери Буна. – Я уверена, что бы он ни делал в то время, – это было абсолютно прилично.

– Сойер, – моя мама кашлянула. – Можно тебя на минутку?

Бранч только начали подавать. Мини-маффины, мини-булочки с корицей, мини-пироги с заварным кремом, мини-сэндвичи с огурцом. Так много крошечной еды, так много причин, чтобы не разговаривать с матерью.

– Пожалуйста.

Ее лицо приняло беззащитное выражение, и мое сердце дрогнуло. Кэмпбелл бросила на меня многозначительный взгляд, и я встала со стула. Я не могла отказаться от любви к своему единственному родителю, и, что бы там ни было, я не могла игнорировать ее вечно.

– Ну? – спросила я.

Мы с мамой вышли на улицу и теперь стояли на заднем дворе. Тишину нарушал лишь плеск воды о бортик панорамного бассейна.

– Зачем ты здесь?

Моя мама перехватила мой взгляд и посмотрела прямо в мои глаза.

– Тебе нельзя ненавидеть меня. – Она смягчила свое заявление легкой, кривой улыбкой. – Я подумала об этом и решила. Я слишком сильно люблю тебя. Тебе нельзя ненавидеть меня.

Мама всегда с легкостью говорила мне о своей любви. Даже когда она сама была почти ребенком, даже когда наша маленькая семья испытывала трудности, я всегда знала, что меня любят.

– А мне можно расстраиваться из-за того, что ты обманывала меня? – спросила я, отказываясь признавать, что мое горло превратилось в наждачную бумагу и защипало в глазах.

– Можно, – согласилась мама. – Ты можешь очень сильно расстраиваться из-за меня, а можешь забыть об этом на минуту и рассказать мне, что произошло на Королевском озере.

Ее слова застали меня врасплох, и на мгновение я задумалась: а если Кэмпбелл была права? Если это были кости Аны?

– Ты слышала об останках? – спросила я.

– Я созваниваюсь с Лилиан каждую неделю. Чтобы узнать, как ты.

У мамы с Лилиан были трудности в общении. У меня сложилось впечатление, что я должна была принять эти телефонные звонки за широкий жест с ее стороны, но как бы не так.

– Лилиан сказала, что это вы, девочки, обнаружили кости, – мама протянула руку и коснулась моего плеча. – Вряд ли это было весело, Сойер.

Я отступила назад от ее прикосновения.

– Кэмпбелл считает, что это могла быть Ана.