– Ты права, – согласилась Лили. Она все еще не могла сдержать смех. – А знаешь, что самое безумное? Я уже больше не злюсь. Просто все это так… – Она покачала головой, не в силах подобрать слова. – Подумать только, когда-то я боялась, что «Секреты» станут достоянием общественности. Сейчас я могу стать порнозвездой и все равно не смогу затмить кое-кого из членов нашей семьи!

– А что, ты хочешь попасть в фильмы для взрослых? – пошутила я.

– Очень смешно, – ответила Лили и тут же стала серьезной. – Я даже не знаю, куда мне теперь идти или что делать.

Ее голос был хриплым, она тяжело дышала.

– Я неделями пыталась отгородиться от этих мыслей, а потом, когда снова впустила их в свою голову, поняла, что хочу начать все сначала. Я должна была убежать и найти себя, Сойер. Даже когда я говорила, что хочу покончить со всем, я все равно пыталась быть похожей на нее. Я все равно стремилась подражать своей маме.

– Если это тебя утешит, – сказала я, – я провела лето, пытаясь не быть похожей на свою. Я столько раз видела, как она влюблялась, и всегда безответно. – Я закрыла глаза. – Так что все это лето я старалась не влюбиться в Ника. Он обвинил меня в том, что я всегда живу одной ногой за порогом. Он сказал, что я та, кто спасается бегством, а с тобой все будет в порядке.

– Пожалуй, мы его сделали, – сказала Лили с горечью и то ли смеясь, то ли плача. – И кстати, мама никуда не сбегала. Она не находила себя. Все эти годы она просто притворялась.

Я пыталась придумать слова, чтобы хоть как-то облегчить ее боль.

– Это не было притворством, Лили.

– И это самая жесть, не находишь? Она действительно любит меня.

Лили помолчала.

– Она никогда бы не причинила вреда тебе, Сэди-Грэйс или Кэмпбелл. Даже если бы Лилиан не появилась. Я верю в это, Сойер.

– Но она сделала больно тебе.

Лили снова помолчала.

– Как и все они.

Ее отец. Тетя Оливия. Ана, которая родила ее и отдала, взяв взамен деньги.

Мне очень хотелось сказать ей что-нибудь правильное, но в голову ничего не приходило. Поэтому я произнесла:

– Есть один клуб.

Лили вопросительно выгнула бровь.

– Клуб под названием «Я обязана своим существованием дурацкому пакту о беременности». Я его основательница.

Лили была вторым участником. Мне нужен был кто-то, кто понимал бы меня. Кто-то, с кем я могла бы говорить по душам. И все это время это была она. Ник оказался прав. Мне не требовалась запасная семья, или план отступления, или десять слоев защиты вокруг сердца.

Пора было перестать корчить из себя всезнайку, потому что на самом деле я ничегошеньки не знала.

– А в клубе «Я обязана своим существованием дурацкому пакту о беременности» проводят посвящение? – спросила меня Лили после нескольких минут молчания. – Потому что на тебе все еще надета эта дурацкая накидка.

Четыре месяца спустя…

Свистеть в адрес Лили было ошибкой, которую большинство клиентов бара «Холлер» совершали лишь раз.

– Я что, прихожу к вам на работу и улюлюкаю вам? – спросила она мужчину, который смотрел на нее через стойку. – Нет, я так не делаю. А вы бы позволили, чтобы кто-то так обращался с вашей дочерью или сестрой? Нет!

– Милашка, – протянул мужчина. – Ты слишком напряжена. Как насчет того, чтобы немного расслабиться?

– Хочешь, я разберусь? – предложила я.

Лили покачала головой.

– Мои родители воспитали меня как леди, – чопорно сказала она. – Но теперь я леди, которая знает много интересного о средневековых пытках…

Дом с одной спальней, где мы жили с Лили, был даже меньше того, в котором я выросла. Но вместо дешевых занавесок для душа спальню Лили отделяла от гостиной занавеска ручной работы. Лили покупала вещи на блошиных рынках и в благотворительных магазинах, чтобы хоть как-то украсить наше жилище. Даже выцветшие и облупившиеся, эти украшения говорили о ее безупречном вкусе.

– Тук-тук! – прокричала мама, входя через парадную дверь.

Нам давно пора было начать пользоваться замком.

– Трик все еще злится из-за того, что я рассказала тому джентльмену, как можно использовать серебряную вилку для салата? – спросила Лили.

Обычно мама улыбалась в ответ. Четыре месяца назад она чуть в обморок не упала, когда мы появились на пороге ее дома.

Это была идея Лили – вернуться в городок, где я выросла. Я целый год провела в ее мире. Она хотела узнать мой. Я только спросила ее, готова ли она отложить учебу в университете. Лили ответила, что учеба никуда не денется и мы отправимся туда, когда будем готовы.

Она и я.

Лили хотела понять, что значит жить, не оглядываясь на мнение окружающих, а мне нужно было забыть прошлое и жить настоящим, не строя запасных планов или планов побега.

Я думала о Нике каждый день, но позвонила ему только однажды. Он не ответил.

– Трик так сильно обиделся на меня? – спросила Лили, заметив, что мама не ответила на ее вопрос о владельце «Холлера».

– Трик не смог бы на тебя обидеться, даже если бы постарался, – заверила ее моя мама. – Как вообще можно обижаться на угрозы, включающие вилки для салата и суповые ложки?!

– А что ты собиралась сделать с суповой ложкой? – спросила я у Лили, но не сводила глаз с мамы. Ведь что-то привело ее к нам, и я была уверена, что это что-то мне не понравится.

– Лили, милая… – заговорила мама тоном, который только подтвердил мои опасения. – Кое-кто ждет тебя в баре.

Мама почти никогда не называла «Холлер» баром.

– Лилиан? – спросила я, ожидая этого с тех самых пор, когда мы с Лили впервые появились здесь, обе мокрые, а я еще и в алой накидке.

– Нет, – тихо ответила мама. – Это Ана.

Мне стоило огромных усилий остаться у бильярдного стола и не отправиться в бар к Ане Гутьеррес и Лили.

– С ней все будет в порядке, – сказала мама. – В нашей Лили есть и сахар, и сталь.

Я взяла бильярдный кий и кивнула маме, показывая, что готова начать игру. Мне нужно было чем-то занять себя, чтобы не помчаться защищать Лили.

– А ты в порядке? – спросила я, когда мама закончила раскладывать шары.

Она оглянулась на Ану.

– Я все думаю, что так и должно было быть – Ана со своей дочерью, я со своей.

Наши отношения изменились после моего дебюта в высшем обществе. Слишком много всего произошло с тех пор, и маме все еще было трудно отпустить меня и позволить жить своей жизнью. Было трудно отказаться от взаимозависимости, но необходимо.

– Сойер? Я знаю, что пакт был глупой выходкой, – сказала мама, разбивая шары. – Мы играли не только своими жизнями, но и вашими тоже. Я понимаю, как эгоистично было думать, что ты сможешь решить все мои проблемы, заполнить все пробелы.

За месяцы, что мы с Лили жили здесь, это был первый раз, когда я увидела, что мама действительно меняется. По крайней мере, она начала понимать.

– Ты была еще ребенком, – сказала я, наклоняясь для первого удара. – Тебе пришлось нелегко. И если бы не все это… – Я ударила по шару. – У тебя бы не было меня.

На следующий день после нашего приезда я рассказала маме правду о Лив. Я ожидала, что она взорвется, примчится обратно в особняк Тафтов, требуя от Лилиан объяснений, почему та предпочла ей самозванку.

Почему она по-прежнему защищала Оливию.

Но мама погрузилась в скорбь. Спустя несколько дней, все еще оплакивая свою сестру, она сказала мне, что правда не стала для нее ударом. Она стала для нее облегчением. Сестра, которую она знала, не разлюбила ее. Непонимание между ней и тетей Оливией не было всего лишь плодом ее воображения. Ее подростковый гнев из-за того, что она вынуждена была притворяться, горе от того, что ее никто не понимал…

Все это было по-настоящему.

– Твои полосатые, – напомнила мне мама, когда мой шар упал в лузу.

– Элли! – Ана кашлянула за нашими спинами.

Я обернулась первой. Через несколько секунд обернулась и мама.