Завтрашний день почти наверняка будет посвящён моему гаражу. В списке свидетелей обвинения значились ещё один криминалист, обследовавший гараж утром после убийства, эксперт по ДНК, который подтвердит, что кровь на полу принадлежит Сэму Скейлзу, и баллистик, который расскажет об анализе пуль.

И всё же не покидало чувство, что будет что‑то ещё. Что‑то, чего нет в списке. «Октябрьский Сюрприз» — так защитники называли внезапный «подарок» от обвинения в середине процесса.

Что‑то назревало. Я отметил, что Кент Друкер ушёл из зала сразу после своих показаний. Его напарник Лопес не занял его место за столом обвинения. Значит, остаток дня Берг работала фактически «вслепую» — без ведущего детектива, который мог бы подсказать по документам или деталям дела. В делах об убийстве такое почти не случается, и это было сигналом: Друкер и Лопес чем‑то заняты. И если их уже сняли со всех прочих дел на время процесса, значит, это связано именно с моим. Я был уверен: их «Октябрьский Сюрприз» где‑то рядом.

Так нарушали дух справедливого процесса. Откладывая представление нового свидетеля или улик до самого начала суда, прокурор мог потом утверждать, что речь идёт о «вновь открывшихся обстоятельствах» — и что у него просто не было возможности сообщить о них защите заранее. Защита тоже играла в такие игры. У меня, например, были люди, вручившие повестку Луису Оппарицио — моему собственному «Октябрьскому Сюрпризу». Но когда такими хитростями пользовалось государство, имея все рычаги и все карты, это казалось особенно нечестным. Как «Нью‑Йорк Янкиз»: которые всегда забирают лучших игроков, потому что могут себе это позволить. Поэтому моей любимой бейсбольной командой была любая, которая играла против «Янкиз».

Мысли прервал помощник шерифа, пришедший за мной и проводивший вниз, к подземному гаражу для доставки заключённых. Через двадцать минут я сидел на заднем сиденье патрульной машины шерифа — меня везли в «Башни‑Близнецы» по личному распоряжению судьи Уорфилд. За рулём был другой помощник, не тот, что возил меня утром и на прошлой неделе. Лицо казалось знакомым, но я не мог его связать ни с каким эпизодом: за четыре месяца между тюрьмой и судом мимо меня прошли десятки разных помощников шерифа.

Когда мы выехали от здания суда на Спринг‑стрит, я наклонился к металлической решётке, отделявшей меня от водительского места.

— Что с Беннетом? — спросил я. На форме нового водителя значилось имя «Пресли». Оно тоже крутилось, где‑то в памяти, но вспомнить я не мог.

— Перераспределение, — ответил Пресли. — Я буду возить вас до конца недели.

— Звучит неплохо, — сказал я. — Вы недавно работали в блоке для задержанных?

— Нет. Я из транспорта.

— Кажется, я вас уже видел.

— Наверное, потому что я пару раз сидел за вами в суде.

— В этом деле?

— Нет, раньше. Элвин Пресли — мой племянник. Он был вашим клиентом.

Имя и лицо всплыли сразу. Двадцатиоднолетний парень с района, пойманный на продажах наркоты в таких объёмах, что ему светил большой срок. Мне удалось выбить ему год окружной тюрьмы.

— Точно. Элвин — сказал я. — Вы выступали за него на вынесении приговора. Помню, дядя был помощником шерифа.

— Верно.

Вот где был «крючок».

— Как у Элвина дела?

— Нормально. Для него это был тревожный звонок. Взялся за ум, переехал в Риверсайд, подальше от всей этой суеты. Живёт с моим братом, они там ресторан держат.

— Рад это слышать.

— В общем, вы поступили по‑честному по отношению к Элвину, так что я поступлю честно по отношению к вам. В тюрьме есть люди, сильно недовольные вами.

— Можете мне не рассказывать. Я и так знаю.

— Нет, серьёзно. Вам нужно быть начеку.

— Поверь, я в курсе. Вы ведь везёте меня потому, что меня уже пытались задушить в автобусе. Слышали об этом?

— Все слышали.

— А до этого? Кто‑то вообще знал, что такое может случиться?

— Не знаю, мужик. Не я.

— Сегодняшняя газетная статья — полный бред, — сказал я.

— Да, ну… дерьмо случается, когда поднимаешь шум. Запомните.

— Я это знаю всю жизнь, Пресли. Есть что‑то, чего я не знаю?

Я замолчал, давая ему шанс. Он тоже молчал. Я попытался подтолкнуть.

— Похоже, вы рискнули, когда попросили себе мою машину, — сказал я. — Раз уж рискнули, может, и скажете?

Мы свернули в подземный гараж «Башен‑Близнецов». К машине подошли двое помощников шерифа.

— Просто будь осторожен, — сказал Пресли.

Я давно понимал, что являюсь потенциальной мишенью для любого из четырёх с половиной тысяч заключённых за восьмиугольными стенами тюрьмы. Поводом может стать что угодно — стрижка, цвет кожи, случайный взгляд. Но предупреждение о тех, кто по должности должен обеспечивать мою безопасность, — это совсем другой уровень.

— Всегда, — сказал я.

Дверь открылась, и один из помощников потянулся, чтобы отстегнуть наручник от кольца в сиденье и вытащить меня наружу.

— Дом, милый дом, придурок, — бросил он.

Вторник, 25 февраля

Утреннее заседание прошло для защиты неудачно. Благодаря анализу места преступления, ДНК и баллистике свидетели обвинения убедительно показали: Сэм Скейлз был застрелен в багажнике моего «Линкольна», припаркованного в моём гараже. Орудие убийства так и не предъявили, ни одна улика прямо не связывала меня с нажатием на курок, но это было то, что адвокаты защиты называют «доказательством здравого смысла». Жертву убили в машине подсудимого, в гараже подсудимого. Здравый смысл диктует: ответственность несёт подсудимый. Конечно, в этой цепочке достаточно звеньев для разумного сомнения, но иногда именно здравый смысл становится решающим для присяжных.

Каждый раз, когда я смотрел на лица присяжных в течение утра, я не видел в них ни намёка на скепсис. Они внимательно следили за вереницей свидетелей, которые хотели похоронить меня заживо.

Двоих я даже не стал допрашивать. В их показаниях не было ни одного слабого места, за которое можно было бы ухватиться, ни одной ниточки, за которую стоило тянуть. Мне показалось, что я набрал очко, когда спросил у баллистика, есть ли на пулях следы глушителя. Он ответил, как я и ожидал: звукопоглощающие устройства не соприкасаются с пулей, поэтому определить, был ли установлен глушитель, невозможно.

Но тут Берг отыграла своё. На переадресации она выжала из моего вопроса максимум, добившись от эксперта разъяснения: глушитель вовсе не превращает выстрел в тишину, как в кино; звук всё равно остаётся громким. Я сравнил выход из зала суда в обеденный перерыв с уходом команды в раздевалку, проигрывая по счёту. Мы были близки к поражению, и я чувствовал тяжесть страха, когда заместитель шерифа Чан вёл меня в камеру предварительного заключения.

После того как меня заперли, он должен был привести Мэгги Макферсон с обедом, и я был уверен, что мы разберём утренние удары и попытаемся понять, можно ли что-то исправить на стадии защиты.

Но эти планы рассеялись, как дым, едва я прошёл через стальную дверь из зала суда и Чан повёл меня по коридору в комнату для свиданий адвоката с клиентом. Сразу донёсся женский голос, эхом отражающийся от стали и бетона. Проходя мимо камер по обе стороны, я заглянул через решётку в одну из них — внутри сидела Дана Берг. Теперь я вспомнил, что она поднялась из-за стола обвинения сразу после того, как судья вышла. Но голоса, которые я слышал, принадлежали не ей. Второй женщину я не видел — камера тянулась вправо вдоль стены, за дверью.

Я узнал голос, но не мог сразу вспомнить, кому он принадлежит.

Чан довёл меня до комнаты адвоката и клиента.

— Эй, с кем это Берг сидит? — как будто между прочим спросил я.

— С твоей бывшей девушкой, — так же небрежно ответил Чан.

— С какой именно?

— Скоро узнаешь.

— Да ладно, Чан. Если я всё равно узнаю, скажи сразу.

— Честно — не знаю. Всё под секретом. Слышал только, что её привезли из Чоучилла.