Открыл холодильник, и на него пахнуло затхлым. Там обнаружились открытая банка тунца, непонятная черная кучка, когда-то, наверное, бывшая фруктом, баночка майонеза, иссохшая морковь и кастрюлька с зеленоватой жижей. Холодильник не работал, лампочка внутри не зажглась, хотя штепсель был воткнут в розетку. Видимо, электричество отключили за неуплату.

Полки над плитой были сплошь в помете и перьях. В раковине стояла пластиковая бутылка с мутной жидкостью на дне, где чернели дохлые мухи. Рядом грязный стакан и тарелка с вилкой и засохшей плесенью. На полу валялись разные предметы обихода, сброшенные птицами. Пьетро задержался, рассматривая вазу с искусственными цветами из шерстяной пряжи. От пыли они казались фетровыми. Вышитые вручную занавески на окне. Оловянный поднос с кувшином и чашками. Фигурка клоуна из дутого стекла… Наивные попытки украсить дом, придать ему каплю уюта. Похоже, тут постаралась женская рука. Или нет?..

Вошел в тесную ванную. Из стоков воняло. На краю раковины сохранился потрескавшийся розовый обмылок. В ду́ше – полупустые флаконы шампуня и бальзама. И больше ничего, что бы намекало на присутствие женщины.

Подумав о длинных волосах Молчаливой Дамы, Джербер склонился над стоком душа. Чисто, никаких волос. Зато из этого положения он заметил в углу одинокий коричневый мокасин. Поднял, осмотрел. Каблук сильно стерт на пятке, на подошве дырка. Сорок третий размер. Что тут делал мужской мокасин и куда, хотелось бы знать, подевался его брат?

Пьетро положил находку туда, откуда взял, и отправился во вторую комнату. У стены напротив двери белела незаправленная односпальная кровать. Простыни посерели, поролоновая подушка продрана, по-видимому птицами. Дверцы небольшого шкафа распахнуты, ящики выдвинуты. Выглядело все так, словно вещи собирали в страшной спешке.

Этот шкаф, неубранная кровать, еда в холодильнике, невымытая посуда наводили на мысль, что квартиру не просто покинули – из нее бежали. Джербер принялся размышлять, как бы все-таки узнать имя жившей здесь женщины. В прошлый раз он отказался от идеи порасспросить соседей. Смысла, пожалуй, действительно не было. Никто из них даже не удосужился сообщить о пропаже жилицы.

Можно было обратиться в администрацию кондоминиума, но Джербер сомневался, что их вообще что-то волнует. Дом напоминал порто-франко: люди приходили и уходили, никому до них не было дела. Ни на что особенно не надеясь, он продолжил обыск.

На стене против кровати висела акварель: маленький городок на вершине холма, судя по положению солнца, закат или рассвет. Дешевка, какими торгуют старьевщики. Художник, похоже, подозревал о печальной судьбе своего творения и картину не подписал. Однако пейзаж чем-то притягивал взгляд, в нем ощущалось некое изящество. Сам не зная зачем, Пьетро достал мобильник и сфотографировал картину.

Опустил телефон и замер с открытым ртом. В полутемном углу комнаты стоял предмет, которого он прежде в упор не замечал. Деревянный сундук. В голове вновь зазвучал рассказ о девочке, которая, следуя материнскому наказу, пряталась среди зимних одеял от Огромного Таракана. В тайнике, вонявшем нафталином, с пачкой печенья, бутылкой воды и ножом для самозащиты.

Джербер подумал о женщине, которая вела простую жизнь вместе с дочерью где-то в сельской местности. Он представил, что у нее был жестокий любовник или властный отец, который то ли сам ушел, то ли они от него убежали. Ее опасения, что он может в любой момент объявиться вновь. История о домашнем насилии, несправедливости и побоях. Но прежде всего – о страхе.

На ватных ногах Пьетро подошел и поднял крышку. Петли скрипнули, почти что застонали. Изнутри приторно пахнуло бриолином. Впрочем, запах сразу развеялся, – вернее всего, он был лишь игрой воображения. Сундук оказался пуст. Хотя нет, на дне что-то лежало. Пьетро протянул руку и достал синюю пачку «Дианы».

Пачка была распечатана, из десяти сигарет в ней оставалось всего шесть. Он вытащил одну, понюхал, проверяя, не выдохся ли табак, и заметил на фильтре цифру «7», выведенную черной ручкой. В голове забрезжило воспоминание.

Проверил остальные сигареты. На всех обнаружились номера от пяти до десяти. Не хватало первых четырех. Их курили строго по порядку, по вполне определенной, пусть и неявной причине. И Джербер знал, где такое в обычае.

Он опять ехал за город, на сей раз в Скандиччи. Последние ночи Пьетро толком не спал, но чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы сесть за руль. Решил, что, если все пройдет успешно, потратит на отдых весь остаток воскресенья. На нынешний вечер был запланирован третий сеанс с Матиасом.

Низкое серое небо нависало над лесистыми холмами, то и дело накрапывал дождь. Отвратительный день. Погодка – под стать местечку, куда он направлялся. Пьетро свернул на шоссе, и вдруг в салоне загремела музыка. От неожиданности он ударил по тормозам. Радио включилось само собой, из колонок донесся какой-то тяжелый рок.

Джербер рефлекторно съехал на обочину. Протянул было руку к кнопке, но вспомнил, что нечто подобное случилось в пятницу вечером. Тогда включился телевизор, экран зарябил от помех и гостиная наполнилась неприятным треском. Поэтому, вместо того чтобы вырубить музыку, он, наоборот, увеличил громкость, надеясь и теперь что-то расслышать за грохотом ударных. Ему показалось, что он различает слитное пение насекомых, похожее на завывание ветра. Словно очутился посреди гигантского черного роя. Пьетро торопливо выключил приемник.

Накатило знакомое чувство потерянности. Не в силах пошевелиться, он просто сидел с сильно бьющимся сердцем, пока оно наконец не унялось. Потом продолжил путь. Показалась знакомая церковь с фасадом, изгрызенным терпеливо-неумолимым временем. Позади проступало здание бенедиктинского монастыря, более века назад преобразованного в санаторий, а не так давно – в психиатрическую лечебницу.

Припарковался на стоянке у входа, рядом с автобусной остановкой. Когда-то Джербер работал здесь: совсем зеленый стажер, только начавший постигать азы профессии. В те времена лечебный гипноз был его навязчивой идеей. Он твердо решил пойти по стопам отца, и синьор Б. безжалостно гонял его по подобным местам, «чтобы опыта набрался». А на самом деле – чтобы сын прошел все круги ада на земле, прежде чем примет окончательное решение касательно будущего.

Пьетро вылез из внедорожника и направился ко входу, заранее предчувствуя запах капустного супа и моющего средства для полов, который тут никогда не выводился. По сравнению с прошлым условия содержания в подобных местах улучшились, лечением больше не пытались лишь исправить поведение пациентов, но боль продолжала сгущаться и накапливаться, превращаясь в своего рода темную энергию. Она висела в воздухе, от нее волоски на теле вставали дыбом. Наследие эпохи дегуманизации.

Подобно черным дырам, питающимся энергией звезд, психиатрические лечебницы капля за каплей высасывали из людей душу. Большинство пациентов были как пустые оболочки, слонявшиеся по коридорам, просторным палатам и собственной внутренней тишине, волоча ноги и сердца. Потерянные взгляды, беспричинные вскрики, сразу стихавшие в мертвенном воздухе. По словам синьора Б., это здоровая часть разума на миг осознавала безнадежность своего положения и кричала от отчаяния перед тем, как вновь погрузиться в апатию.

Далеко не все здесь уходили в себя с концами. Некоторые носили маску нормальности, хотя, если присмотреться, можно было заметить, что они похожи на перекошенные картины. Сколько ни выравнивай подрамник, ничего не получится, все вернется на круги своя. Синьор Б. говаривал о таких: «Они висят на неправильном гвозде». Или же проблема в кривой стене, но мы этого не замечаем и продолжаем винить картину.

Припоминая отцовские прибаутки, Джербер шагал по коридору в сопровождении дежурной медсестры – крепкой женщины лет пятидесяти с добрыми глазами и бодрой улыбкой. Зеленая униформа, каштановые волосы собраны в хвост. Плоскостопие, как у многих, проводящих на ногах долгие часы.