Чего-чего, а этого мама точно не ожидала. Она уставилась на меня и произнесла в ответ всего два слова:

– Моя Ана?

До этой секунды я даже не осознавала, что, каким бы непродуманным и абсурдным ни был этот пакт, он много значил для нее. Ана много значила для нее. И Грир тоже, когда-то.

– Ее семья ничего не слышала о ней двадцать лет, – сказала я, ощущая тяжесть этих слов сильнее, чем когда их говорила мне Виктория.

– Если она не была со своей семьей… – Моя мама выглядела так, будто я ударила ее. – Если она не уехала с ними из города, почему не пришла ко мне?

– А она знала, где ты находишься? – спросила я. – Она знала, куда ты пошла, когда тебя выгнали?

– Нет. – Мама прижала руку к животу, как будто все еще была беременна. – Я так быстро уехала из города… но у нее был мой номер телефона. Когда Грир потеряла ребенка, мы с Аной договорились сказать родителям, что беременны. Выбрали, в какой вечер. Я рассказала Лилиан. Ты знаешь, как все прошло, – она покачала головой. – Потом я позвонила Ане, но ее телефон был отключен. Я зашла к ней домой – там никого не было. Они просто… переехали. Ее дедушка был какой-то важной шишкой в Далласе. Я всегда думала, что родители Аны вернулись домой. И Ана тоже.

Но Ана не вернулась.

– С тех пор она больше не связывалась со мной, Сойер, – мама поджала губы. – Почему ты решила, что это ее тело?

Про себя я подумала, что вообще-то так решила Кэмпбелл, а не я, а вслух произнесла:

– Дэвис Эймс знал, что Ана беременна, – я проглотила вставший в горле ком. – Он сказал мне, что уладил ситуацию.

Сейчас тот разговор казался мне еще более зловещим.

– Вряд ли бы он сказал так кому-нибудь, убей он ее на самом деле, – заметила мама, ее голос звучал скептически и крайне возбужденно, и почему-то казалось, что она вот-вот начнет отпускать шуточки.

– Я тоже не думала, что он это имел в виду.

Мама вдруг затихла.

– Ана не сделала бы аборт, если ты на это намекаешь. Она хотела этого ребенка. Она любила ее.

Так же, как ты любила меня. Я не могла скрыть свою боль, но не позволила себе зацикливаться на этом.

– У Аны должна была родиться девочка? – спросила я.

– Не знаю, – призналась мама. – Мой срок был больше. Ана не сразу смогла забеременеть.

И сколько же раз ей пришлось переспать с отцом Кэмпбелл? Любила ли она его? Но мама продолжала говорить, а я не стала перебивать ее своими вопросами.

– Ана не знала, будет ли у нее девочка. Думаю, это мог быть и мальчик, – ее лицо приобрело меланхоличное выражение. – Просто мы все мечтали о девочках.

Мне пришлось отвернуться от этого напоминания о том, что моя мама хотела меня. Она мечтала обо мне! Черт возьми, да она практически заставила меня появиться на свет, загадав мое рождение! Она представляла себе, что я буду девочкой. Она представляла себе, что у нее будет человечек, который всегда будет любить ее, несмотря ни на что.

«Я слишком сильно люблю тебя. Тебе нельзя ненавидеть меня».

Я отошла, но недалеко, всего на несколько шагов к бассейну. Однако этого было достаточно, чтобы видеть все, что происходило в Большом зале, когда я обернулась к маме. Сквозь огромные, от пола до потолка окна я видела, как Грир открывает подарки. Пока я наблюдала, она взяла в руки белый сверток, украшенный бледно-голубым бантом.

– Как ты думаешь, Грир что-нибудь знает? – спросила я. – О том, что случилось с Аной?

Мне было легче говорить об этом, убедив себя, что я делаю это по большей части ради Кэмпбелл.

– Нет, – ответила мама. – Вряд ли. Мы с Аной пытались поддержать ее, когда она потеряла ребенка, но она даже не расстроилась. Сказала нам, что теперь мы сами по себе, что мы ей больше не нужны…

А теперь она устраивает фальшивый праздник в честь рождения фальшивого ребенка.

– Ты когда-нибудь простишь меня, Сойер?

Было бы легче, если бы в голосе моей мамы не было столько неприкрытых эмоций, которые я и сама сейчас испытывала.

«Не думай об этом. Не думай о ней, – я сделала глубокий вдох и задержала дыхание. – Подумай о Дэвисе Эймсе. Подумай о том, что именно он устраивает благотворительный вечер, на который нужно сопровождать Ника. Подумай о том, что старик «уладил» ситуацию с Аной. Подумай о том, что он, возможно, был последним, кто видел ее живой».

Я выдохнула, прошла мимо мамы к дому и ответила на ее вопрос, не оборачиваясь:

– Не знаю.

– Она ушла?

– Думаю, да. Пока что.

– Помнишь, я говорила, что чувствую свое плечо? Хорошие новости! Мне кажется, я почти, ну, вроде как чувствую крошечный кусочек своей руки!

Десять недель (и два дня) назад

«Аркадия» оказалась курортным отелем на берегу озера. Насколько я поняла, он был построен в пятидесятых годах. Войдя через парадный вход в вестибюль, я почувствовала, как возвращаюсь в прошлое. Правда, отчасти это было связано с тем, во что мы были одеты. Тетя Оливия, возможно, не особо любила озеро – и развлечения, в которых мы с Лили принимали участие во время нашей последней поездки сюда, – но они с Лилиан были большими поклонницами тематических вечеринок. Сегодняшний благотворительный вечер был посвящен джазовым биг-бэндам, и для дресс-кода был заявлен винтажный стиль.

Настоящий, прямиком из сороковых, умопомрачительный винтаж.

На мне было красное платье с пуговицами на талии и короткими рукавами. На Лили было платье с цветочным принтом. Оба платья имели расклешенные юбки и сдержанный облегающий верх. Нам завили волосы, губы накрасили яркой помадой. Единственной уступкой, не считая платьев до колен, на которую тетя Оливия пошла из-за того, что вечеринка проходила на озере, было то, что ни одна из нас не надела каблуки.

Здесь, видимо, босоножки вполне подходили под формальный стиль.

Чего не скажешь о смокинге, в который был одет Ник. Он стоял рядом с колонной в боковой части вестибюля, спиной к дверям. Но я все равно сразу же узнала его: по позе, по тому, как он сунул руки в карманы, по очертаниям его тела, лишь частично скрытого смокингом.

Все в нем так и кричало о желании снять этот самый смокинг.

Прогнав эту мысль, я извинилась перед семьей, направлявшейся в бальный зал, и зашагала к нему.

Лили пошла за мной.

– Ты не сказала мне, что у тебя сегодня свидание! – Это могло бы быть упреком, если бы не любопытство в ее голосе.

– Это не свидание, – ответила я, а Ник тем временем прислонился к колонне. – Уговор скорее.

Ник повернулся к нам в тот самый момент, когда мы подошли. Как будто он знал, где я, стоило мне войти в отель. Его взгляд задержался на моем платье и быстро скользнул по наряду Лили.

– Чудесно выглядите. – Его руки в карманах сжались в кулаки. – А я вот перестарался.

Раз я заметила, что делают его руки в карманах, то значит, наблюдала за ним чересчур внимательно.

И это уже напрягало.

– Двое брюк цвета хаки были бы в самый раз, – тактично сказала ему Лили. – Здесь все не так официально. Может, попробовать снять пиджак?

Да, пожалуйста. Я подавила эту реакцию и переключилась в режим решения проблем.

– Забудь про пиджак. Какая одежда есть у тебя в машине?

В итоге мы остановились на том, чтобы Ник надел джинсы, заправил в них свою белую футболку, а волосы зачесал назад. Я занималась его прической под чутким руководством Лили.

– Еще немного, – сказала она мне.

Голова Ника была опущена вниз. Когда я подняла руку, он посмотрел мне прямо в глаза. Я честно попыталась оценить ситуацию объективно. И если объективно – у него были самые длинные ресницы, которые я когда-либо видела у парня. Если объективно – выражение его лица было раздраженным, граничащим со страдальческим.

Если объективно – это выражение изменилось, стоило мне коснуться его волос.