– Мне так приятно вернуться. Больше нигде я не могу жить по-настоящему. Я делаю вид, но это только слабое подобие настоящей жизни. – Она заметила мою работу. – Что это ты с ним делаешь? Кошек к твоим услугам больше нет, но ты изобретательна. Вшей мне в парик? Фейерверк в карман?

– Я все делаю прямо перед тобой, так что ты сама все видишь.

– Я думаю, что вижу. А как же ловкость рук? Может, ты училась у иллюзиониста, почем мне знать. Миссис Дайер оплатила бы твое обучение.

Тут она не ошиблась.

– Чем я могу тебе навредить, – шуткой ответила я, – когда за тобой приглядывает всемогущая Мельпомена? Если она настолько могущественна, почему бы ей просто не…

Лампы погасли.

Безо всякого предупреждения, без шипения или мигания. Нас сию же секунду поглотила темнота. Эвридика издала жуткий вой.

Послышался хруст, словно трескался лед.

– Лилит! С тобой все хорошо?

Я ничего не видела. На меня давила густая тьма, словно чья‑то застившая глаза рука.

– Лилит!

Лампы снова вспыхнули в полную силу. Я сощурилась, ослепленная резкой вспышкой света. Лилит по-прежнему сидела возле туалетного столика. Зеркало на нем треснуло.

Я видела, как один осколок задрожал и сорвался, упав прямо на коробку с гримом и гребень.

– Осторожно, Лилит! Не порежься! – Бросив костюм, я вскочила на ноги и потянула ее к себе. – Отойди оттуда, это может произойти снова. – Туалетный столик был весь усыпан острыми осколками. На уборку уйдет целая вечность. – Клянусь, этот театр разваливается на куски.

Лилит провела ладонью по губам, размазав помаду, которую я нанесла ей с большим тщанием.

– Может, – произнесла она задумчиво. – У Юджина чуть весь театр не рухнул у него на глазах. Но такова цена.

– Цена за что?

Она улыбнулась.

– За потрясающий спектакль.

Уборка осколков заняла у меня очень много времени, и я дошла до своего обычного места за кулисами только ко второму акту. Я появилась как раз в тот момент, когда герцогиня пристально смотрела на Босолу, положив руку себе на выпуклость живота. Эту выпуклость я сделала при помощи набитого шерстью ситцевого мешочка и тесьмой привязала к телу Лилит.

– Абрикосы, мадам.

Мимо меня прошмыгнул мальчик, коснулся подковы и вышел на сцену. Его взгляд, как и у всех остальных, был прикован к Лилит. Он шел к ней будто в оцепенении, протягивая корзину.

Лилит с жадностью набросилась на абрикосы, сок потек у нее по подбородку, и публика одобрительно захихикала. У нее изумительно получалось изображать женщину в положении с безумным желанием съесть чего‑то особенного. Она резко перестала жевать и положила руку себе на грудь.

– Благодарю, Босола: их‑то мне и хотелось. Надеюсь, мне не станет дурно. – Лилит качнулась. – Неспелые плоды с моим желудком как‑то не в ладах. Сдается мне, они забродят! – Возможно, это было действие светового фильтра, но мне показалось, что ее лицо слегка позеленело.

– Я очень сожалею.

Лилит поморщилась – то должно было означать начало родовых схваток и скорое разрешение герцогини от тайного бремени.

– Огня в мои покои, – в отчаянии произнесла она. – Антонио, милый, боюсь, я погибаю.

Лилит, пошатываясь, ушла со сцены. Но что‑то было не так. Взволнованное выражение не сошло с ее лица. Она стремительно подбежала прямо ко мне.

– Лилит!

Ее трясло, и вся она была мокрой от пота.

– Тазик, – вскрикнула она. – Дай мне тазик. Меня сейчас вырвет.

Я наполовину несла ее за кулисы. По пути нам попался мужчина в военной форме с круглым шлемом на голове. Я сорвала с него шлем как раз вовремя. Лилит согнулась напополам и извергла содержимое своего желудка.

– Эй!

– Платье! – зашипела из-за моей спины миссис Неттлз. – Не дай ей замарать платье!

За кулисами было темно, лишь дежурные лампы тускло мерцали на трапе, но цвет вышедшей из Лилит жидкости был странным. Слишком темным.

Она еле держалась на ногах.

– Я вычищу ваш шлем, – пообещала я актеру. – Только… позвольте мне сначала помочь ей.

Лилит заковыляла прочь, увлекая меня за собой. Несмотря на ливший с нее пот, рука ее была мертвецки холодна. Я отогнала от себя неприятное воспоминание о том, как миссис Дайер стояла в моем новом доме и рассуждала о яде. Она бы не стала. Как бы она смогла без моей помощи?

Отойдя подальше от колышущегося занавеса, Лилит остановилась, навалившись на стену, и принялась ворочать языком во рту.

– Опять нехорошо?

Она разомкнула губы и сунула пальцы в рот. Достав их обратно, она показала мне зажатый кончиками пальцев зуб.

– Боже всемогущий! – вскричала я.

Лилит рассматривала коренной зуб с испачканными чем‑то черным корнями.

– Хорошо хоть не передний, – пожала она плечами, будто ничего особенного не произошло. – Идем, мне надо переодеться к следующей сцене.

– Ты ведь не собираешься на сцену?

– Конечно, собираюсь, Китти. Я скорее умру, чем пропущу еще хоть один спектакль.

Мы шли, а в шлеме плескалась ее блевотина. Исходивший от нее гнилостный запах мог быть чем угодно, только не запахом абрикосов. Это была серная, трупная вонь, напоминавшая ту, что чувствовалась в гримерной.

В то воскресенье я сидела дома в нашей новой гостиной и при струившемся из окна слабом свете читала газеты. В каждой посвященной театру колонке объявлялось о триумфальном возвращении Лилит. Там говорилось, что она сияла и ослепляла в роли герцогини, и это было поистине так. Но у меня из головы также никак не выходил тот зуб.

Меня терзало ужасное чувство, что за болезненным состоянием Лилит стоит миссис Дайер, хотя слабительное, о котором она заикалась, никак не могло привести к выпадению зуба в считаные минуты. Лилит употребляла изрядное количество мятных конфет, однако ее улыбка всегда оставалась ровной и белой. Все это было странно. Так же как седые пряди у нее в волосах и периодические кровотечения из носа… Казалось, с ней происходит то же, что и с театром. Ее персонаж получался ярким и живым, а сама она таяла.

Я встряхнулась. Помимо того, что миссис Дайер и Лилит оказывали на меня каждая свое влияние, мой разум затуманивали всевозможные фантазии. Мне следовало сосредоточиться на важном: отзывах критиков и деньгах, которые пьеса принесет театру. Но в то время, как Лилит расхваливали, игра Энтони Фроста подвергалась осуждению. Критики жаловались на его Антонио с «мрачным лицом висельника» и аплодировали братьям за то, что они прервали его страдания. Об Энтони писали так, будто он был бесчувственен, как марионетка. Неужели они не понимали, что он человек со своими проблемами, о которых не всегда можно забыть ради работы? Никто не просил их приписывать ему вдохновенную игру, но они могли бы воздержаться и не упоминать о нем вовсе.

За окном захрустел гравий. Я оторвала взгляд от газеты, не испытывая особенного интереса, поскольку окно нашей гостиной выходило на улицу, где за день всегда проезжало изрядное количество экипажей. Но тут я обомлела. Возле нашего дома остановилась карета миссис Дайер.

Я и помыслить не могла, что она решит приехать ко мне сюда, где в такой близости стоит дом Лилит. Миссис Дайер прочла все эти отзывы критиков с совершенно иными чувствами. Если Лилит преуспевала несмотря на все тайные заговоры миссис Дайер, моя работодательница снова могла обратиться ко мне за помощью. И как бы я смогла ей отказать? Я жила в ее доме!

Я едва успела выйти в коридор, как по дому разнесся стук дверного молотка. Из кухни выглянула Доркас с разрумянившимися от готовки щеками и растрепанными волосами, совершенно не готовая к приему гостей.

– Это миссис Дайер, – шепнула я. Сестра в ужасе выпучила глаза и торопливо вытерла руки о фартук, а я тем временем открыла дверь.

За порогом стояла восковая кукла миссис Дайер. Идеальная бескровная копия. Остатки цвета виднелись только на ее накрашенных алым, как рана, губах. Рядом стояла Рейчел, прямая как палка и явно до смерти перепуганная.