Жив-то я жив, но…

«Сдохни».

В то утро я внезапно услышал это слово.

Сказано оно было мрачным, безэмоциональным тоном.

Следующие пять дней я передумал о многом. Почему она это говорила? О чем думала? Что собиралась сделать? И самое важное: почему мне пришлось столкнуться с такими жестокими словами, когда я всего-навсего тренировался играть в бейсбол?

Как было написано в статье, на кенотафе для цветов лежало огромное число букетов.

Десятилетняя девочка погибла на проезжей части. Она упала лицом вниз, а когда прохожие поспешно подбежали к ней, она уже не дышала.

В статье была опубликована прижизненная фотография девочки. На ее лоб падали лучи солнца, проглядывавшие сквозь деревья; она стояла и смотрела на нас с улыбкой, совсем не догадываясь, что с ней случится в будущем.

Я знаю, кто ее убил.

Но, наверное, я умру, так никому и не рассказав об этом.

Когда я училась в четвертом классе началки, по дороге из школы домой на склоне я увидела самца бабочки каллима[371] с голубовато-белой полосой. Он пролетел прямо передо мной. И я тотчас побежала за ним.

Но продолжалось это всего несколько секунд. Я внезапно зацепилась ногой за клумбу с кустами, стоящую у дороги, споткнулась и покатилась вниз по травяному склону. Там валялась разбитая бутыль из-под саке. Ее осколок впился мне в правое бедро, юбка окрасилась в красный цвет. Мне было так страшно, что я даже заплакать не могла. Проходивший мимо мальчишка, с виду моих лет, постучал в дверь дома, расположенного поблизости. Меня отвезли в больницу на скорой помощи и зашили мою рану, наложив четырнадцать швов.

На следующий день я не пошла в школу. Но незадолго до вечера выбралась из дома, пока мама не видела. Думала, может, бабочка снова покажется на холме. Я доковыляла туда, опираясь на костыль, бабочку не нашла, но снова увидела на холме мальчишку. Он аккуратно, один за другим, подбирал осколки от бутылки и складывал их в грязный целлофановый пакет. Я хотела ему помочь и поблагодарить его, но стеснялась заговорить с ним и только молча на него смотрела.

– Лучше б не было его, этого алкоголя, – пробормотал мальчишка себе под нос, спускаясь с холма, даже не посмотрев на меня.

Самолет постепенно начал снижаться.

На экране перед моими глазами высветилось наше местоположение в реальном времени. Значок самолета в центре экрана оставался неподвижным, направленный вверх, а сама карта медленно ползла вниз. Я перевел время на восемь часов вперед по японскому времени. Вечер превратился в день, ничем не примечательная последняя декада сентября стала последним днем Серебряной недели.

Я не был на родине десять лет, с тех пор как покинул Японию в восемнадцать лет.

На коленях у меня лежал рисунок: подарок Орианны. На бумаге для рисования карандашом был написан портрет Холли, ее безмятежно спящее лицо.

– Не забывай о маме, – сказала десятилетняя Орианна, передавая мне рисунок.

Как я мог забыть? И Холли, и Орианну. И то событие, свидетелем которого я стал на дублинском побережье. Как всего за два месяца я впервые в жизни поверил в существование Бога.

В нашем городе произошло убийство, как говорили, впервые за пятьдесят лет.

Ночью того дня, когда случилось убийство, одна собака внезапно пропала с места, где было совершено преступление. Я ищу ее изо всех сил. В лесу. В городе. Мне обязательно нужно ее найти.

Не как следователю, а как человеку.

Во время поисков я думаю о многом. О причинах, по которым он зарезал соседскую семью. Что было у него на душе в тот момент. О белой повязке, намотанной на его левую руку. О ноже, который он держал за две недели до преступления.

Единственно, о чем я не думаю, так это о себе.

Раз в месяц я проверяю свои расходы. Вот и сегодня вышла, несмотря на дождь. Зашла в зал с банкоматами, где не было ни души, и достала чековую книжку из сумки. Наверное, среди тех, кому, как и мне, минуло тридцать, бумажными чековыми книжками пользуются совсем немногие. Тех, кто заходит в интернет-приложения, должно быть, гораздо больше.

На потертой обложке чековой книжки напечатаны мои фамилия и имя, полностью: Ёсиока Рика.

«А что такое имя и фамилия?» – думала я, рассматривая четыре иероглифа, которыми написано мое имя, шрифтом с засечками. Некоторые, так же как и я, меняют фамилию, выйдя замуж, а имя обычно остается тем же самым в течение всей жизни. Человек сам еще ничего не осознает, а кто-то уже дает ему имя.

Имя – это чьи-то мысли, чьи-то надежды, а не сущность его носителя. В самом имени нет ничего особенно важного. В жизни во многих случаях огромное влияние оказывают те вещи, у которых и имени-то нет.

У ядовитой жидкости, которую я выпила тринадцать лет тому назад, тоже не было никакого названия.

И тем не менее она до сих пор течет в моем теле.

Июльское жаркое солнце бесцеремонно светило своими лучами.

Одиннадцатый час воскресенья, мы втроем плывем на весельной лодке, направляясь к маленькому островку, расположенному в заливе.

Тряся накопленными в последнее время телесами, Сэйити неловко управлял лодкой. Не прошло и месяца, как мы подали заявление на регистрацию брака в разгар летнего сезона дождей. Но если б мы не начали жить вместе, то и свадьбу не сыграли бы. В противоположной от меня стороне в хвосте лодки, откинувшись назад и не отрывая взгляда от бинокля, сидел Масами Эдзоэ. Одноклассник Сэйити по старшей школе, а сейчас партнер по работе. Телосложением он был полной противоположностью Сэйити: худющий, как будто ему не хватало калорий.

Мне этот парень по фамилии Эдзоэ не нравился. По крайней мере тогда. Говорил и держался он высокомерно. Одет был в выцветшую футболку и грязные джинсы. Волосы постоянно растрепанные, сквозь длинную челку проглядывали белки как будто закатившихся глаз. Мне казалось: за мной подглядывает какое-то невиданное существо. Обсуждать чужой внешний вид нехорошо, но у меня по крайней мере есть право не любить его, раз он совладелец бизнеса моего мужа.

– Повезло тебе за Ёсиоку замуж выйти, – не отнимая глаз от бинокля, сказал Эдзоэ и усмехнулся своей мерзкой улыбочкой. – А то прошлая твоя фамилия уж слишком приколистая была.

До замужества у меня была фамилия Манабэ, Манабэ Рика, буквально значит «учи естественные науки». Непонятно, хорошо она звучала или плохо для препода-естественника. Разумеется, не один Эдзоэ это заметил, и мои старшие коллеги-преподаватели, и ученики бесконечное число раз обсуждали мои имя и фамилию, которые иногда становились предметом насмешек.

– На работе я фамилию не меняла. Во-первых, это муторно, да и потом, я думаю, эта игра слов скорее полезна, чем вредна для учеников.

Честно говоря, я и учителем стала благодаря своему имени.

В третьем классе началки мой классный Фудзисава говорил: «Тебе надо обязательно стать преподавателем естественных наук». Скорее всего, он шутил, но я ему верила и активно занималась на уроках, благодаря чему естественные науки превратились в предмет, который я знала лучше всех. Фудзисава горделиво хвалил мои успехи перед учениками. На переменах в аудитории я стала отвечать на вопросы одноклассников. Я тогда не знала, что значит опьянение, но наверняка испытывала нечто подобное. У меня появилась мечта: придет время, я стану работать и добьюсь доверия своих учеников. Я смотрела телевизионные сериалы про школу, представляя, как буду таким же учителем, как герои сериалов, – откровенной со своими учениками.