– Ваш отец желает поговорить с вами.

О боже…

Я промокаю письмо Фанни и попытаюсь придать своему лицу максимально беззаботное выражение:

– Правда, Тильда? Так чего же он сам ко мне не пришел?

Ее раскрасневшееся лицо выглядывает из-за приоткрытой двери моей комнаты. Тильда, переступившая через порог только одной ногой, выглядит довольно комично.

– Понятия не имею. Я просто пришла за вами, как он мне и велел.

– Ну хорошо, – вздыхаю я. – А где он?

– В библиотеке.

Ясное дело, где же еще ему быть. Ну вот, сейчас мне влетит за слишком откровенные беседы с сэром Томасом. Я бы предпочла держать удар в своей комнате, так сказать, на собственной территории. Но отец вызвал меня к себе, что говорило о его явном недовольстве.

Убрав письменные принадлежности со стола, я смотрю на Уилки и начинаю негромко посвистывать. Тот принимается радостно чирикать в ответ, что слегка поднимает мне настроение. Тильда все так же со скучающим видом стоит в дверях, ожидая меня, чтобы сопроводить в библиотеку. Конечно, а то вдруг я заблужусь! По сути, мое положение в этом доме мало чем отличается от положения заключенных в новой Оакгейтской тюрьме.

Я неторопливо, с достоинством спускаюсь в библиотеку, полностью игнорируя Тильду. Осторожно скребу по двери.

– Войдите! – отвечает папа.

Библиотека – одна из тех комнат, что предназначены, прежде всего, для мужчин, поэтому в ней преобладают сдержанные тона: коричневый и приглушенно-красный. Я не очень люблю переступать порог библиотеки, потому что сразу слева от входа под стеклянными колпаками выставлены чучела лисицы и во́рона. Они призваны слегка разбавить монотонность отделанных сафьяном книжных полок, кажущихся просто бесконечными. Похоже, таксидермисты за работой всегда пребывают в плохом настроении: чучела животных у них обычно то ли зевают, то ли угрожающе рычат.

Папа сидит в огромном кожаном кресле за своим столом. Из окна льется солнечный свет, отражаясь в медном абажуре настольной лампы. В руке у него письмо.

– Дора, входи, садись!

Я опускаюсь в кресло напротив него. Морально я готова к очередному скандалу. Папа даже не утруждается передать мне то письмо, что держит в руках.

– Что ж, Дора, у тебя получилось! Я не знаю, о чем именно ты беседовала с сэром Томасом, но в этот раз у тебя получилось!

У меня пересохло во рту. Я просто смотрю на папу, не зная, что сказать. Письмо он положил на стол. Я замечаю красный пенни [493] в уголке и наш адрес, написанный незнакомой рукой. Глядя на это письмо, я думаю: неужели сэр Томас настолько сильно обиделся на мои слова, что даже написал об этом папе?

– Ты, должно быть, произвела на него довольно сильное впечатление, – продолжает отец, – потому что… В этом письме он приглашает нас на обед в усадьбу Хэзерфилд!

От этой новости меня мгновенно бросает в жар.

– Папа, я правильно поняла…

– Да-да! – торжествует он. – А ведь леди Мортон очень редко устраивает приемы, как ты знаешь. Это огромная честь для нас, Дора! Так что сэру Томасу ты, похоже, не на шутку запала в душу!

– Я… Боже, поверить не могу!

– Вот, смотри сама! Написано его собственной рукой!

Папа слегка подталкивает письмо в мою сторону. Оно скользит через весь стол и останавливается прямо передо мной. Почерк у сэра Томаса с сильным нажимом, отчего все линии толстые и кое-где видны небольшие кляксы. Вполне ожидаемая картина! Боже, какая же я дура! Только сейчас я поняла, что человеку с такой формой черепа, как у него, – не терпящему показухи и витиеватых фраз – как раз должно было понравиться, что с ним разговаривают прямо и открыто, что называется, без обиняков. И ему понравилось именно то, что я трезво оцениваю ситуацию и не хочу никого вводить в заблуждение по поводу моего якобы баснословного наследства. И почему я поняла это только сейчас?!

– Бог ты мой! – восклицаю я, чтобы отреагировать хоть как-то. – Мне… Мне придется заказать себе новое платье…

Папа довольно посмеивается:

– Молодец! Я горжусь тобой, Доротея! Ты просто молодец!

Почему-то от его похвалы мне становится не по себе.

– Я знал, что рано или поздно ты образумишься.

В свою комнату я возвращаюсь с тяжелым сердцем. Ох, лучше бы он опять задал мне взбучку!

Хотя… Это всего лишь приглашение на обед. Может быть, сэр Томас решил просто невинно пофлиртовать со мной, чтобы хоть как-то развеять тоску от пребывания в усадьбе своей сестры? Вряд ли он имеет серьезные намерения в отношении меня. После всего того, что я ему наговорила… Восхищаться женщиной и жениться на ней – не одно и то же. Приглашение на обед – всего лишь знак того, что я ему нравлюсь. Хотя и я не могу сказать, что он мне неприятен.

К тому же будет очень интересно посетить эту знаменитую усадьбу и увидеть подругу моей мамы – леди Мортон. Правда, если честно, я думала, что она давно умерла. Сэр Томас слегка преувеличил, или она действительно страдает от этих ужасных волдырей? И ведь что интересно: когда я в последний раз навещала Рут, она упоминала в своем рассказе некую леди Мортон, что заказывала платья у миссис Метьярд. Интересно, это она?

Теперь я припоминаю, что Рут рассказывала, как Мириам была избита кочергой как раз в те дни, когда она работала над платьем для леди Мортон. Но ведь не может быть…

Как сэр Томас сказал? Красные рубцы, словно ее лупили палкой.

Нет-нет, это все-таки слишком нелепо…

Вообще что касается рассказа Рут… Я продолжаю наводить справки, чтобы проверить достоверность всего, что она говорит. Я почти забросила остальных заключенных в этой женской тюрьме – эта девочка просто поглотила все мое внимание! По крайней мере, магазин этой портнихи – миссис Метьярд – это огромный объем материала для меня (уж извините за каламбур). И самое ужасное, что чем больше фактов я проверяю, тем больше подтверждения нахожу тому, что Рут в основном рассказывает чистейшую правду.

Естественно, информации о самой миссис Метьярд пруд пруди – еще бы, такие события пресса просто не могла пропустить! Я и сама помню это скандальное дело, хотя в тот момент еще не посвящала так много времени тюрьмам и заключенным. И все же нам всем пришлось тогда убедиться, что за внешним лоском порой скрывается нечто ужасное. Жаль, что я начала интересоваться преступниками так поздно.

Те изображения миссис Метьярд, что я смогла найти в газетах, очень подходят под описание, которое дала мне Рут: квадратное лицо со свирепым выражением. Трудно судить по газетному рисунку, но мне кажется, что у нее был небольшой выступ на самой макушке, что свидетельствует о безнравственности и жестокости.

Несмотря на то что эта дама имела довольно крепкое телосложение, она не кочевала вместе с мужем по полка́м, как это принято у жен военных. Она предпочитала оставаться в городе, где держала шикарный модный магазин.

Капитан Метьярд погиб в битве при Нсаманкове [494] в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. По словам его сослуживцев, он отличался таким же суровым нравом, как и его жена, и требовал неукоснительного соблюдения дисциплины. Он не мог не знать о том, как его супруга обращается со своими работницами, более того, похоже, именно он привил ей эту патологическую беспощадность.

Судьба покарала его за это.

Если честно, я не очень разбираюсь во всем, что касается военных действий, и ничего не слышала о битве при Нсаманкове до тех пор, пока не навела справки о Метьярдах. И вот что нашла в архивах: наши войска были атакованы армией ашанти внезапно, и у них очень быстро закончились порох и пули. В результате они были разгромлены. Сэр Чарльз Маккарти, командовавший войсками в ходе этой битвы, покончил с собой, чтобы не попасть в плен. Мстительные ашанти захватили его тело, обезглавили, а затем вырезали сердце и съели! И это они называли данью уважения достойному противнику. Каково, а?