– Хотя бы до того, как заживет ваша рана.

Нисикимо надолго замолчал, а затем бросил:

– Если прислушаетесь к моей просьбе.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Так со следующего дня продолжилась наша странная жизнь. Нисикимо не выходил из квартиры ни на шаг, а я как ни в чем не бывало каждое утро шла на работу. По дороге брала в киоске газету, читала ее в углу лаборатории, на обратном пути с работы заходила в супермаркет и покупала продукты на двоих. Возвращалась домой, мы вдвоем готовили еду, ели ее за низеньким столом, сидя друг напротив друга, и внимательно смотрели новости по телевизору. Ночью мы спали под двумя маленькими одеялами, а расстояние между нами в одну ладонь постепенно сокращалось сначала до детской ладони, потом до четырех пальцев, трех, двух, одного…

Первый раз мы соединили наши тела под далекий звон новогодних колоколов.

Отодвинувшись от меня, Нисикимо заметил шрам, до сих пор остававшийся на моем бедре. Наверное, он подумал, что это от раны, нанесенной мне Тасакой. Я прочитала этот вопрос в его глазах – и отрицательно покачала головой.

– Это от травмы, которую я получила гораздо раньше.

Я училась в четвертом классе началки и по дороге из школы погналась за бабочкой, самцом каллимы-листовидки. Я упала и покатилась по покрытому травой склону. Каллима-листовидка – маленькая бабочка, которую можно встретить по всей Японии; у нее светло-голубые крылышки. Она часто встречается и за границей и по-английски называется Холли блю. Оттенки голубого отличаются в зависимости от особи. В тот раз, когда я возвращалась из школы, передо мной пролетела красивая бабочка насыщенного голубого цвета, какой бывает далеко не у каждой каллимы.

– Хорошо бы, чтобы он когда-нибудь исчез…

Несмотря на то что еще несколько минут назад мы были в объятиях друг друга, Нисикимо говорил со своей обычной интонацией, только тембр голоса был другим.

– Я получила эту травму по собственной оплошности, так что пусть будет как будет.

За окном продолжали звонить новогодние колокола. Это происходило через большие промежутки времени, так что казалось, будто звон уже закончился, ты забываешь о нем, а он раздается снова. Голос Нисикимо звучал у меня в ушах, приятно грея кожу; я чувствовала, как беззвучно развязываются нити стягивающей мое тело гирлянды.

– Когда уеду отсюда, пойду в море, – сказал Нисикимо, и я больше не услышала звука колоколов – наверное, пробил сто восьмой удар. А может быть, я просто перестала их слышать.

– Но вас ищет полиция.

– Я буду на корабле.

В глазах вглядывавшегося в меня Нисикимо отражался свет потолочных светильников. В его немного влажных зрачках он выглядел мелкими отражениями бенгальских огней.

– А сколько времени вы будете в плавании?

– Может быть, несколько месяцев, а может, и подольше.

– Когда вернетесь, приходите сюда.

Нисикимо заглянул мне в лицо, видимо чтобы удостовериться в серьезности моих намерений.

– Обязательно приходите.

О лестнице ангелов говорится в Ветхом Завете. Однажды Иаков во сне посмотрел на небо и увидел, как ангелы поднимаются и спускаются по лестнице из света, проникающего сквозь облака.

Я увидела ее в тот день, когда наша совместная жизнь с Нисикимо закончилась.

Наступила последняя декада января. Воскресный день. Я внезапно посмотрела на улицу через маленькое окно – поверхность моря освещали узкие нити света. Только что закончился дождь, по небу расползлись серые тучи, и сквозь просветы в них светил белый слабый свет. Не один луч. К морю направлялись два, три луча…

– Может быть, сегодня нам удастся увидеть, – сказал стоящий рядом со мной Нисикимо хриплым голосом.

– Это то, о чем говорила ваша мама?

Нисикимо, кивнув, широко раскрыл глаза и посмотрел прямо на море. Его зрачки расширились на всю радужку. Слабые лучи света освещали пространство перед маленьким необитаемым островом, находившимся ровно посередине залива, но обзору мешали крыши домов, и было непонятно, какую форму образуют лучи на поверхности моря. Но действительно лучей было пять, и, похоже, все они светили в направлении точек, близких друг к другу.

– Я выйду в море, – сказал Нисикимо, резко отойдя от окна.

Испугавшись, я схватила его за рукав:

– Нет, нельзя.

Рана на руке еще полностью не зажила, к тому же на улице его могли разыскивать полицейские.

– Дайте мне выйти.

Нисикимо резко обернулся и посмотрел на меня своими ошалелыми глазами. Но мгновенно его взгляд погас, и он пробормотал, шевеля одними губами, как будто признавался в своей огромной неудаче:

– Я хочу увидеть это своими глазами… вблизи.

Это было слишком глупо. Не факт, что пять лучей света, отражающиеся на поверхности моря, сойдутся по форме в пять лепестков. Неужели он специально выйдет в этот яркий день из безопасного места туда, где крайне опасно, ради того, что практически невозможно?

– Почему вы так…

– Потому что так, как сейчас, дальше нельзя.

– Что нельзя?

– Нельзя жить, ничего не меняя… Надо измениться.

В тот момент я не поняла, что имеет в виду Нисикимо. Я подумала, что он хочет изменить ту странную жизнь, которую он ведет сейчас, рядом со мной, и на сердце у меня похолодело.

– Я хочу посмотреть во что бы то ни стало.

Нисикимо отошел на один шаг назад и медленно подвигал перевязанной правой рукой, как будто хотел проверить ее.

– Во что бы то ни стало, до того как уйду в море, – сказал он и вышел.

Я смогла пошевелиться только через несколько секунд после этого. Открыла дверь, попыталась догнать его, но он уже, убегая, скрывался за поворотом. Не решаясь окликнуть его, я бежала по зимнему тротуару. Добралась до угла, но Нисикимо там не было. Я спустилась к порту, искала его, бегая туда-сюда, но Нисикимо пропал.

Он говорил, что выйдет в море. Может быть, отправился за той моторной лодкой? Но где он ее спрятал? Скорее всего, на реке. В порту лодку, наверное, тяжело спрятать, а если войти в устье реки и немного подняться вверх по течению, там есть место, где плотно растут деревья и кусты. Если оставить ее там, никто не заметит. Я побежала в сторону реки, но в это мгновение увидела, как какой-то мужчина переходит перекресток. Справа налево. Направляясь в сторону моря. Я остановилась и замерла.

Я знала его. Вне всяких сомнений. Это был сыщик, который до этого появился в моей прихожей. Перед тем как скрыться за углом перекрестка, полицейский достал из внутреннего кармана какой-то черный предмет и поднес его ко рту. Кое-как передвигая одеревеневшие ноги, я дошла до перекрестка и увидела море за спиной убегавшего полицейского. Пять лучей слабого света освещали его серую поверхность. Совсем близко от меня я увидела моторную лодку; она плыла с правой стороны прямо в сторону света.

Я сбежала со склона. Слезы по вискам скатывались мне в уши. Прежде чем я успела добежать до моря, сыщик исчез где-то за углом, а в пустом порту слышался только звук мотора удалявшейся лодки. Но вскоре он растворился в более мощном реве двигателя. Дул сильный ветер, в искаженном пейзаже тучи резко меняли форму. Лучи слабого света значительно расширились, и пять лучей превратились в один толстый, освещавший моторную лодку, будто прожектор. Справа появился корабль, который был больше лодки в несколько раз; он шел, ускоряясь, в ту же сторону. У меня помутнело в глазах, я опустилась на колени на асфальт. Ветер усиливался, звуки отдалявшихся моторов смешивались друг с другом, а я не могла закричать; мой голос, повторявший имя Нисикимо, множество раз бился о горло и исчезал в нем.

Инжир пишут иероглифами «плод без цветка», потому что его плоды появляются без цветения.

Но на самом деле цветы прячутся в мякоти плодов. Растения, у которых плод скрывает цветок, очень редки. Я про другие даже не слышала.

Существуют мелкие осы, которых называют оса фиговая или наездник инжирный плодовый. Их самки, найдя плоды инжира, начинают прокалывать маленькие отверстия на поверхности плода. Они пробивают мякоть плода заостренным кончиком яйцеклада и залезают внутрь в зону цветка. Самка откладывает яйца внутри плода, из них появляются самки и самцы. Они растут внутри инжира, питаясь его семенами, а потом спариваются. Затем самцы начинают прогрызать плод изнутри, чтобы выпустить самок на свободу. Пробравшись сквозь проделанное отверстие, самки улетают в небо. А самцы, потратив силы на высвобождение самок, слабеют и умирают, так и не выбравшись наружу. Именно поэтому, если раскрыть дикий инжир, там можно найти трупики самцов осы фиговой.