– Тинами-сан, может, это вы собирались умереть?

Прошло много времени, прежде чем она ответила; за это время я успел восстановить сбившееся дыхание.

– Почему?

Ее слова, бессильная интонация говорили мне: «Да».

– Пустите меня внутрь, пожалуйста.

Через некоторое время домофон выключился, бесшумно открылась дверь. Я прошел через ворота; зачем-то, хотя в этом не было никакой необходимости, проследовал по извилистой дорожке и встретился в прихожей с Тинами в свитшоте. Она повернулась ко мне спиной и пошла внутрь дома. Но я не двигался. Она остановилась на полпути.

– Если накапаешь на пол – ничего страшного.

– Давайте здесь.

Мокрый как мышь, я присел на корточки на бетонный пол. Тинами вернулась, подойдя совсем близко ко мне, и села на порог, но так ничего и не сказала.

– Я ошибся в своих выводах?

– Нет.

– А вы не скажете, по какой причине?

Тинами сидела, опустив голову.

– Ты… Конечно, тебе интересно.

Я сделал вид, что не заметил того смысла, который она вкладывала в свои слова.

– Причина слишком дурацкая, и ты, наверное, будешь разочарован, – сказала Тинами.

Безо всякой нерешительности, хотя я и ожидал этого, она рассказала мне о причине, по которой хотела умереть. В ее истории всё смешалось, и, наверное, уже невозможно было разобрать ее по частям, но Тинами смогла передать ее словами. Смерть отца от болезни, когда она училась в средней школе. Второе замужество матери. Ее новый отец – богатый человек, владевший тремя стоматологическими клиниками в префектуре. Ее заставляли заниматься, и она худо-бедно смогла поступить в старшую школу, где училась сейчас, но ее одноклассники были очень умными как на подбор, и она не поспевала за ними. Сколько ни старалась – всё мимо. У нее не было ни друзей, ни подруг, с кем она могла бы поделиться, да и вообще у нее никогда в жизни не было друзей. «Всё это глупости, да?» – спросила она. «Не знаю», – ответил я. Я на самом деле не знал. Но хотел об этом знать, и мне надо было об этом знать.

– Самая главная причина – это я. Я, которая хочет умереть из-за такой ерунды… Поэтому не то чтобы я хочу умереть. Я хочу, чтобы я умерла.

Похоже, мои подозрения подтвердились.

Вечером, глядя на свое отражение в окне комнаты, я думал: «Может быть, Тинами говорила эти слова не по отношению к кому-либо и точно уж не по отношению к Рикочке, а себе?» В комнате Тинами птичья клетка располагалась у окна. Тинами стояла и повторяла эти слова, глядя на свое отражение. День изо дня, раз от раза. Вот Рикочка их и запомнила.

– Вы выпустили Рикочку, потому что она запомнила ваши слова? – спросил я.

Тинами покачала головой.

– Я выпустила ее первой, потому что, если я умру, мой нынешний отец или выкинет ее на улицу, или избавится от нее каким-либо другим способом. Это жако моего покойного отца, а ее имя Рику – «материк», «суша», как противоположность моему, которое означает «море». Море и суша. Моему нынешнему отцу, судя по всему, всё это не нравится. За все четыре года, что они женаты с мамой, он ни разу не обратил внимания на Рикочку.

Матери она сказала, что Рикочка улетела из-за ее оплошности.

– И тогда мама нашла в сети сыщика, который разыскивает пропавших домашних животных, и сказала мне: «Свяжись с ним». Она стояла и ждала, когда я позвоню по телефону. Мне ничего не оставалось делать, как позвонить.

Сыщик получил фотографии Рикочки и сразу же пришел к ним домой. Но он не производил впечатление человека, способного выполнить свою работу, и Тинами успокоилась. Надеялась, что все обойдется и Рикочку не найдут. Но через несколько дней появился я с птицей на плече.

– Когда ты пришел к нам домой вместе с Рикочкой, я сразу поняла… – Тинами посмотрела на мою грудь.

– Что поняли?

– Кто ты такой.

Я прикинулся, будто не понял смысла ее слов.

Тинами замолчала, ожидая моего ответа. В ее глазах сложно было увидеть границу между белком и радужкой. Я ничего не сказал. Тогда Тинами достала смартфон из кармана свитшота, поискала что-то в нем и повернула экран ко мне. Как я и догадывался, на экране телефона была моя запись в соцсетях. «Наверняка они говорят, не понимая смысла слов», – моя запись, сделанная вчера вечером.

– Я обратила внимание на этот аккаунт и стала следить за ним еще давно. С конца летних каникул. Каждый день открывала и читала… Начинала с последних или, наоборот, шла подряд от старых записей к новым. Живем в одном городе, такой же старшеклассник, как и я; стало интересно, о чем он думает…

Вот так она читала посты. Но потом они пропали, новых не было. В принципе, ничего удивительного, ведь владельца аккаунта уже нет в живых.

– А тут вдруг записи снова появились. Я была очень удивлена. К тому же в них говорилось о Рикочке.

Тинами показала эти записи на экране. Текст, который я первым написал в аккаунте брата, когда Рикочка появилась в рыбацком порту.

«Когда я изо всех сил старался освоить бросок мяча, вдруг возник чувак, который хотел моей смерти».

– Сначала я вообще ничего не поняла: почему в аккаунте человека, которого уже нет в живых, вдруг возникает пост про Рикочку? Но на следующий день ты пришел ко мне домой с Рикочкой на плече. Я тебя сразу узнала. Я ведь неоднократно видела твои фото в этом аккаунте.

Брат иногда выкладывал мои снимки у себя в соцсетях. Фотка, когда я собирался показать пальцами знак V, но не успел, и рука застыла где-то посередине. Или он заставал меня врасплох и выкладывал, как мама стрижет меня наголо машинкой, хотя друзьям я хвастался, что стригусь в парикмахерской. Хотя только такие фотки там и были, мне было приятно, и я этим гордился.

– Хотела у тебя узнать… Зачем ты выложил в аккаунте брата фото Рикочки?

– Вам интересно?

Не шевеля губами, Тинами ответила: «Да, интересно».

– Если ты не против, конечно.

– Я хотел найти преступника.

– Какого?

– Преступника, который убил брата.

Наверное, она не поняла смысла моих слов. В ее взгляде читалась растерянность.

Втайне от тренера Симои и своих друзей по команде брат не прекращал отработку форкбола. Благодаря этому их команда дошла до финала регионального чемпионата, и тогда брат в конце концов повредил локоть. Тренер Симои был прав, когда предупреждал его не перетруждаться, – ведь форкбол дает большую нагрузку на сустав.

В финале мяч бросал Тонодзава, но ему наподдали с первого же раза. Команда продула всухую.

Брат всегда был очень разговорчивым, но с тех пор как воды в рот набрал. А в конце летних каникул он внезапно умер. В то утро меня разбудил пронзительный, будто раскалывающий дверь крик матери. Я вышел из комнаты и увидел брата: он висел в пролете лестницы, вокруг его шеи были закручены брюки от спортивной формы, через которые был протянут ремень, намотанный на перила. Его глаза и рот были широко открыты, как будто он кричал. Когда я вспоминал брата, это было первое, что всплывало у меня перед глазами, словно все бесчисленные повседневные эпизоды, связанные с ним, исчезли куда-то из моей памяти.

– Мне, так же как и вам, Тинами-сан, во что бы то ни стало хотелось узнать, почему умер мой брат, о чем он думал…

Подражая брату, я стал кидать мяч ранними утрами в рыбацком порту. Я думал, если буду непрерывно тренировать там форкбол, то поврежу локоть, как брат, не смогу выполнять броски и тогда пойму, что же он чувствовал. Конечно, брат привел команду в финал Регионального чемпионата, и мы с ним здорово отличались по уровню, так что, даже травмировав локоть, я, может, и не смогу понять того, что ощущал он. К тому же я нисколечки не люблю этот треклятый бейсбол, терпеть его не могу. Может, и вообще ничего не почувствую, даже если получу травму локтя. Но ничего лучше мне в голову не приходило. Мне казалось: чем больше я буду бросать мяч наперекор усталости и боли, чем сильнее буду испытывать неприятные ощущения в локте, тем легче мне будет простить себя за то, что позволил брату умереть на моих глазах.