Стоило мне с небольшим опозданием прийти туда, как Тодзава схватил меня за грудки и, не отпуская рук, впечатал меня в стену, так что у меня из горла вырвался крик.

– Ты давай бросай это дело.

– Что?

– Дурака-то из себя не строй…

Прыщавое лицо Тодзавы покраснело, руки, которыми он держал меня, повернулись вполоборота, скручивая мою форму. Но больше он ничего не сказал.

– Коминато, – послышался голос издалека. Мужской голос. Он показался мне знакомым. Тодзава быстренько убрал свои руки. На дороге, идущей вдоль рыбацкого порта, стоял мой учитель из средней школы. Помню, что он преподавал английский, но как его зовут, я забыл.

– Давно не виделись…

Он и так был худющий, но по сравнению с тем, каким я его видел на выпускном, похудел еще больше. Щеки ввалились еще сильнее, он был похож на скелет. Глядя на него, я вспомнил, как он часто рассказывал на занятиях английского истории о привидениях. Истории были совсем не страшные, и все часто ржали, обсуждая, что самым жутким во всем этом было лицо учителя. Все его истории, которые он нам рассказывал, были про Японию, но написал их вроде какой-то древний иностранец. Его имя, конечно же, я тоже не помню.

Учитель подошел ближе, улыбнулся мне и Тодзаве.

– Коминато, у тебя всё в порядке?

Предполагая, что учитель быстро не свалит, Тодзава наблюдал за ситуацией, немного отдалившись. Но я специально ответил неопределенно, и он вскоре забил на все, повернулся ко мне спиной и вернулся на префектуральную дорогу, которая шла вдоль рыбацкого порта. Не забыв напоследок с ненавистью взглянуть на меня.

– Что он тебе сказал? – Учитель оглянулся. Я вспомнил и его медлительную интонацию, но имя никак не вспоминалось. Вместо этого у меня всплыло из памяти, как во время занятий ровно с такой же интонацией он говорил всякие шутки, над которыми смеялся в одиночку.

– Ничего особо не говорил. Учитель, вы тоже на праздниках Серебряной недели?

– Да я больше не учитель.

Оказалось, он ушел с работы в марте этого года. Кажется, на общем собрании школы до выпуска я слышал (или все-таки нет?), что он ушел на пенсию.

– Хоть я и преподавал английский язык, по-английски нормально говорить не умею. В школе я уже порядком надоел, и тут удачно совпало время уходить…

Он никогда в жизни не рассказал бы мне этого, будь я сейчас его учеником.

– А ты чем занимаешься в рыбацком порту?

– Каждое утро бросаю мяч до тренировок в секции и занятий в школе.

– Вы с братом еще в средней школе упорно тренировались в бейсбольном кружке… Я всегда наблюдал за вами из окна учительской.

Правда, что ли? Особенно то, что касается брата. Начиная с этого лета я встречал много людей, говоривших что-то подобное. Одноклассники брата по средней школе, его бывшие классные, которые специально притаскивались к нам домой. Дядьки и тетки, жившие по соседству. Все они били себя в грудь, говоря: «Мы давно заметили, насколько брат был увлечен бейсболом».

– Тренирую форкбол, – на всякий случай сказал я. Брат начал осваивать форкбол еще со средней школы, и если учитель реально следил за его тренировками, то должен был как-то это прокомментировать. Но учитель, как я и предполагал, посмотрел мне в лицо, а потом, через некоторое время, хлопая глазами, отвел взгляд в сторону моря. И вдруг сказал:

– У меня нет опыта настоящей игры в бейсбол, и я не знаю, пригодится тебе мой совет или нет… но мне рассказал об этом мой учитель физики из старшей школы…

А потом он научил меня тому, о чем я до сих пор совершенно не догадывался. Секрету форкбола. Наверняка об этом не знал не только я, но и брат. Потому что если б знал, то хотя бы разок об этом обмолвился.

– Это правда? – переспросил я.

– Правда. – Учитель улыбнулся, отчего морщины на его худых щеках стали еще заметнее.

В тот день я вернулся после занятий в секции домой. Думая о секрете форкбола, который открыл мне учитель, я смотрел на клетку с Рикочкой. Она стояла на подоконнике, так же как дома у Тинами.

Родители не были против того, чтобы я взял Рикочку, но я был поражен, что ни отец, ни мать не проронили об этом ни слова. Может, они даже не заметили, что у меня в комнате появилась птица?

Рикочка в клетке клевала птичий корм, иногда посматривая в темноту за окном. У нее должна быть птичья (куриная) слепота, но, может, она что-то там видела? Тем более что на уроках биологии нам говорили, что у птиц нет никакой куриной слепоты. Просто многие из них активны днем, поэтому возникло такое мнение. А на самом деле они и ночью нормально видят.

Я встал и посмотрел в окно. Мы жили в малобюджетном жилом квартале, где дома стояли тесно друг к другу; видны были только стены и крыши соседних домов. Небо стали затягивать тучи, ни звезд, ни луны не видать.

Рикочка заговорила. Я приблизил лицо к клетке и прислушался к ее голосу.

«Сдохни».

Интересно, а как птицы запоминают слова?

«Наверняка они говорят, не понимая смысла слов», – написал я в соцсети; думаю, я осознавал это, поэтому ничего и не чувствовал, слушая, как птица повторяет свою фразу у самого уха. Это было немного непредсказуемо. Может, потому, что это был голос Тинами, а может, из-за манеры сказанного…

– Утрупься, – сказал я, нарочно понизив голос.

Еще раз.

– Утрупься.

Еще раз.

– Утрупься.

Но Рикочка моих слов не повторяла. Как часто нужно говорить, чтобы птица запомнила слова человека? Я наклонил голову, поднял глаза.

– А если…

– Вы же говорили, что она разгоняется до восьмидесяти километров в час, – вопил я; капли дождя со скоростью пулеметной очереди били меня в лицо.

– Разогналась! – прокричал мне в ответ Нисикимо. Одной рукой он управлял лодкой, другой переключал скорости. Показал мне подбородком на спидометр; дождь заливал глаза, и я практически ничего не мог разглядеть. Какая там скорость на спидометре – даже фигура Нисикимо выглядела искаженной. Необитаемый остров, который должен был быть виден впереди по левую руку, утратил свои очертания. Моторная лодка по прямой пересекала залив, направляясь на тот берег, где жила Тинами.

– Я съехал с курса слегонца; щас поверну, держись!

Нисикимо сделал поворот, и меня потащило на левый борт. Я пригнулся и посмотрел вперед через пластиковый козырек: виднелся смутно различимый причал в черно-белом пейзаже. «Вот оно как», – подумал я и тут же покатился на правый борт. Поспешно вцепился в спину Нисикимо. Лодка снизила скорость и остановилась, плотно прижавшись к деревянному причалу. Шум ветра на мгновение прекратился; его сменил шум бесчисленных капель дождя, ударявших по водной поверхности.

– Большое спасибо! – Я запрыгнул на причал. Меня догнал голос Нисикимо:

– Эй!

– Да?

– Мне сказал чувак, который мне лодку одолжил…

– Я спешу, до встречи!

На одном дыхании я взбежал на холм к жилому кварталу, повернул в переулок и на полной скорости рванул дальше. По правой стороне приближался дом Тинами. Дверь гаража была открыта. Из него показалась черная машина, блестя под дождем; выехала на дорогу и стала удаляться. Когда я добрался до ворот дома, она уже скрылась из виду за поворотом. Запыхавшись, я нажал кнопку домофона. Ноль реакции. Я нажал кнопку еще раз, и тогда из динамика послышался голос Тинами:

– Что ты тут делаешь?

Наверное, она видела меня по камере, поэтому, не спросив, кто это, сразу задала свой вопрос.

– У вас дома кто-то есть?

– Нет, а что?

– Позвольте мне уточнить кое-что…

Вчера вечером, заглядывая в клетку Рикочки, я обратил внимание на один момент. Те слова, которые повторяла Рикочка, кто и кому их адресовал? Мне показалось, я нашел ответ на этот вопрос. Я думал всю ночь. Совсем немного поспал, а в основном ломал себе голову всю ночь напролет. Чем больше проходило времени, тем сильнее я убеждался в правильности своих рассуждений. И к рассвету во мне возникло сильное желание проверить свои выводы. Я вышел из дома и отправился в рыбацкий порт. Нисикимо в футболке, с виду уставший, рассеянно курил, прячась от дождя под козырьком склада. Я спросил его, не может ли он прямо сейчас арендовать лодку? Он, конечно, обалдел от такой просьбы, но я попросил его, сказав, что дело срочное. Он вышел из-под козырька и отправился куда-то. Вернулся с ключами, мы сели в ту же самую лодку, которая стояла на причале неподалеку от рыбацкого порта, и вышли из него.