Существует практическое правило: не трогать плачущего свидетеля. Обычно от такого свидетеля, человека, близкого жертве, защите нет никакого проку, но Фриман сама открыла эту дверь, и я решил воспользоваться случаем. Риск состоял в том, что присяжные, зайди я слишком далеко в допросе скорбящего родственника, могли счесть меня жестоким.

— Мистер Бондурант, примите мое глубокое сочувствие по поводу вашей семейной утраты. У меня всего несколько вопросов. Вы упомянули, что за неделю до этого ужасного события посетили с братом игру команды «Лейкерс». О чем вы разговаривали во время той встречи?

— Ну, мы говорили о массе разных вещей. Мне трудно сейчас вспомнить.

— Только о спорте и о «лейкерсах»?

— Нет, разумеется, нет. Мы ведь были братьями. Мы много о чем говорили. Он спрашивал про моих детей. Я — о том, встречается ли он с кем-нибудь. Ну, всякое такое.

— А он с кем-нибудь встречался?

— Нет, в тот период — ни с кем. Он сказал, что у него слишком много работы.

— А что еще он говорил о своей работе?

— Только сказал, что ее полно. Он заведовал ипотечным отделом, а время в этом смысле сейчас тяжелое. Масса дел по изъятию неоплаченных домов и все такое. Он не входил в подробности.

— Не говорил ли он о своих собственных домовладениях и о том, что с ними происходит?

Фриман возразила: не имеет отношения к делу. Я попросил о кратком совещании у судейской скамьи, Перри разрешил. Там я напомнил, что уже уведомил присяжных о своем намерении развенчать точку зрения обвинения, выдвинув свою, опирающуюся на доказательства версию мотива преступления.

— Это и есть наша альтернативная версия, судья: Бондурант испытывал крупные финансовые неприятности, и его попытки выкарабкаться из ямы делают правомерным вопрос о наследовании его имущества. Я имею право затрагивать этот вопрос в перекрестном допросе любого свидетеля, выставленного обвинением.

— Судья, — вскинулась Фриман, — то, что защитник утверждает, будто это имеет отношение к делу, вовсе не значит, что так оно и есть. Брат жертвы, по существу, ничего не знал о финансах и инвестициях Митчелла Бондуранта.

— Если это так, ваша честь, Натан Бондурант просто так и ответит, после чего я пойду дальше.

— Очень хорошо, протест отклоняется. Задавайте свой вопрос, мистер Холлер.

Вернувшись к свидетельскому боксу, я повторил вопрос.

— Он говорил вскользь, не вдаваясь в подробности, — ответил свидетель.

— А что конкретно он сказал?

— Только то, что его инвестиционное имущество летит в тартарары. Он не уточнял, сколько у него такого имущества и насколько серьезно положение. Это все, что он сказал.

— Что вы подумали, когда он сказал, что его имущество летит в тартарары?

— Что он задолжал за это имущество больше, чем оно теперь стоит.

— Он говорил, что пытается продать его?

— Он сказал, что не может продать его, не разорившись.

— Благодарю вас, мистер Бондурант. Больше вопросов нет.

Свой тур с мелкими персонажами Фриман завершила свидетельницей по имени Глэдис Пикетт, которая представилась старшим кассиром головного офиса «Уэстленд нэшнл» в Шерман-Оукс. Заставив Пикетт рассказать, в чем заключаются ее обязанности в банке, Фриман прямо перешла к главному:

— Как руководительница кассового отдела банка, сколько кассиров вы имеете в подчинении, миссис Пикетт?

— Около сорока.

Есть ли среди них сотрудница по имени Марго Скейфер?

— Да, Марго — одна из моих кассиров.

— Я хочу вернуть вас к утру убийства Митчелла Бондуранта. Обратилась ли к вам тогда Марго Скейфер с каким-нибудь особым сообщением?

— Да.

— Пожалуйста, расскажите жюри, что встревожило миссис Скейфер?

— Она доложила мне, что видела Лайзу Треммел менее чем в квартале от нашего здания идущей по тротуару в направлении от банка.

— Почему это ее встревожило?

— Дело в том, что у нас в служебном вестибюле и в хранилище висят фотографии Лайзы Треммел, и мы получили указание докладывать начальству о каждом случае, когда заметим ее.

— Вам известно, почему было дано такое распоряжение?

— Да, банк получил запретительный судебный приказ, в соответствии с которым она не имеет права появляться вблизи нашего здания.

— Вы можете сообщить жюри, в котором часу Марго Скейфер доложила вам о том, что видела миссис Треммел неподалеку от банка?

— Да, это было в тот же день, вскоре после ее прихода на работу. Это первое, что она тогда сделала.

— Вы ведете учет прихода ваших кассиров на службу?

— У меня в хранилище есть полный список моих сотрудников, в котором я проставляю время прихода.

— Вы делаете это, когда ваши сотрудники являются в хранилище и получают свои ящички с деньгами для расчетов с клиентами на рабочих местах?

— Да, правильно.

— В день, о котором идет речь, в какое время отметилась Марго Скейфер?

— В девять минут десятого. Она опоздала и была последней.

— И именно тогда она сообщила вам о том, что видела Лайзу Треммел?

— Да, верно.

— Скажите, в тот момент вы уже знали, что мистера Бондуранта убили в банковском гараже?

— Нет, никто об этом еще ничего не знал, потому что Рики Санчес оставалась в гараже, пока не приехала полиция, а потом они ее еще и допрашивали. Мы не знали, что там происходило.

— Значит, предположить, что Марго Скейфер придумала историю о том, что видела Лайзу Треммел, после того как стало известно об убийстве мистера Бондуранта, нельзя?

— Нельзя. Она рассказала мне об этом до того, как она, я или кто-либо еще в банке узнал о мистере Бондуранте.

— А в какой момент вы узнали об убийстве мистера Бондуранта и передали информацию, полученную от Марго Скейфер, полиции?

— Спустя приблизительно полчаса. Тогда мы услышали о случившемся, и я сочла, что обязана сообщить полиции о том, что эта женщина была замечена поблизости.

— Благодарю вас, миссис Пикетт, у меня больше нет вопросов.

Пока это был самый сильный удар со стороны Фриман. Пикетт успешно заделала большую часть той бреши, которую мне удалось пробить во время перекрестного допроса Скейфер. Теперь я должен был решить: пропустить удар или рискнуть усугубить последствия.

Я решил прервать цепь своих неудач и двигаться дальше. Говорится же: никогда не задавай вопросов, ответов на которые не знаешь заранее. В данном случае это правило было как никогда уместно. Пикетт отказалась разговаривать с моим сыщиком. Не исключено, что Фриман, придержав еще какую-то информацию, которой располагала свидетельница, устраивала ловушку и я мог прямиком в нее угодить, задав неблагоразумный вопрос.

— У меня нет вопросов к свидетельнице, — сказал я, не вставая из-за стола.

Судья Перри отпустил Пикетт и объявил пятнадцатиминутный перерыв. Пока публика покидала зал, моя клиентка наклонилась ко мне и прошептала:

— Почему вы ее не прижали?

— Кого? Пикетт? Не хотел усугубить дело, задав неверный вопрос.

— Шутите? Вы должны были разбить ее так же, как разбили Скейфер.

— Разница в том, что в случае со Скейфер у меня было с чем работать. С Пикетт — ничего, а выступать против кого-то, ничего не имея в запасе, — смертельный трюк.

Я видел, как потемнели от злости ее глаза.

— Ну так вы должны были что-нибудь на нее нарыть.

Это прозвучало как шипение, вырвавшееся из-за стиснутых зубов.

— Послушайте, Лайза, я ваш адвокат, и я решаю…

— Ладно, оставим это. Мне надо идти.

Она встала, поспешно направилась к двери и вышла в коридор. Я мельком взглянул на Фриман: заметила ли она эту сценку раздора между адвокатом и его клиенткой? Она понимающе улыбнулась мне, дав понять, что заметила.

Я решил выйти в коридор — посмотреть, почему Лайзе так срочно понадобилось покинуть зал, и мое внимание тут же привлекло скопление видеокамер возле одной из скамей, расставленных между входами в судебные залы. Все объективы были сосредоточены на Лайзе, которая сидела на скамейке, обнимая своего сына Тайлера. Мальчик чувствовал себя крайне неловко под их прицелом.