— Это было рискованно? А что, если бы Фриман не заявила протест?

— Я не сомневался, что она его заявит. А если не она, то это сделал бы судья. Судьи не любят, когда со свидетелями проделывают подобные трюки.

— Да, но теперь присяжные знают, что вы солгали.

— Я не лгал. Я просто задал свидетельнице вопрос: может ли она указать, где на этом снимке Лайза Треммел. Я не говорил, что она там есть. Если бы ей дали возможность ответить, ответ был бы — нет. Вот и все.

Аронсон нахмурилась.

— Помните, что я вам говорил, Баллокс? Не пестуйте свою совесть. Мы ведем жесткую игру. Я пытаюсь обыграть Фриман, она — меня. Может, в каком-то смысле она меня уже обыграла, а я этого еще даже не знаю. Я рискнул и получил легкий шлепок от судьи. Но каждый присяжный в жюри смотрел на этот снимок, пока мы совещались возле судейской скамьи, и каждый из них понимал, как трудно было бы Марго Скейфер увидеть то, что она, по ее словам, видела. Так это и работает. Хладнокровно и расчетливо. Иногда зарабатываешь на этом очко, чаще — нет.

— Я понимаю, — сказала она. — Но это вовсе не значит, что мне это нравится.

— Конечно, нет.

После ленча Фриман удивила меня тем, что не стала возвращаться к допросу Марго Скейфер, чтобы попытаться возместить урон, нанесенный мной в ходе перекрестного допроса. Я догадался, что она планирует на более поздний период что-то другое, что позволит ей реабилитировать свидетельские показания Скейфер. Вместо нее она вызвала сержанта полиции Дэвида Ковингтона, который первым прибыл на место преступления по звонку Рики Санчес в службу 911.

Ковингтон был закаленным ветераном и надежным свидетелем для обвинения. В педантичной едва ли не до смешного манере человека, который на своем веку перевидал несчетное количество трупов и несчетное количество раз в связи с этим давал показания, он описал свой приезд и установление факта смерти предписанным для таких случаев способом. Затем он рассказал о том, как перекрыл доступ в гараж, изолировал Рики Санчес и других вероятных свидетелей и выставил охранение при въезде на второй этаж, где находилось тело.

Показания Ковингтона сопровождались демонстрацией на двух подвесных экранах фотографий с места преступления во всем их кровавом ужасе. Они-то гораздо больше, чем любые слова Ковингтона, живописали убийство и взывали к справедливому возмездию.

Во время предварительной схватки по поводу демонстрационных экспонатов я одержал весьма скромный успех: удалось добиться отмены планировавшейся обвинением установки увеличенных снимков на пюпитрах прямо перед ложей присяжных — на том основании, что это вызвало бы у них предубеждение против моей клиентки. Снимки реальных жертв убийства всегда шокируют и возбуждают бурные эмоции. В человеческой натуре желать сурового наказания тем, кого обвиняют в подобных преступлениях. Эти фотографии легко могли восстановить присяжных против моей клиентки независимо от того, существуют ли доказательства ее связи с этим преступлением. Перри принял соломоново решение: он свел количество снимков, которые обвинению разрешалось продемонстрировать, к четырем и предписал Фриман пользоваться только подвесными экранами, таким образом ограничив размер фотографий. Я заработал несколько очков, понимая, однако, что приказ судьи не может предотвратить инстинктивную реакцию присяжных. Настоящую победу все равно одержало обвинение.

Фриман отобрала четыре снимка, на которых было больше всего крови и где Бондурант, уткнувшийся лицом в цементный пол гаража, имел наиболее жалкий вид.

Во время перекрестного допроса я сосредоточился на одном из них и попытался переключить внимание присяжных на что-нибудь другое, помимо мысли об отмщении. Лучшим способом сделать это было побудить их к вопросам. Если у них останутся вопросы, не получившие ответов, значит, я свое дело сделал.

С разрешения судьи, воспользовавшись пультом дистанционного управления, я удалил с экранов три из четырех снимков и сказал:

— Сержант Ковингтон, хочу привлечь ваше внимание к тому снимку, который я оставил на экране. Не могли бы вы сказать, что лежит на его переднем плане?

— Это открытый портфель.

— Хорошо. Он находится в том же положении, в каком вы нашли его, прибыв на место преступления?

— Да.

— Он был вот так же открыт?

— Да.

— Спрашивали ли вы кого-нибудь из свидетелей или кого-то еще, не открывали ли они портфель после того, как была найдена жертва?

— Я спросил у женщины, позвонившей в службу девять-один-один, не открывала ли она его, она ответила — нет. Больше я на эту тему расследования на месте не проводил — предоставил это детективам.

— Вы только что сообщили суду, что все двадцать два года своей карьеры проработали патрульным, правильно?

— Да, правильно.

— Вам много раз приходилось выезжать по вызовам службы девять-один-один?

— Да.

— Что означал для вас открытый портфель рядом с жертвой?

— Ничего. Он был просто деталью места преступления.

— Не подсказал ли вам ваш опыт, что убийство могло быть как-то связано с ограблением?

— Вообще-то я об этом не думал, я ведь не детектив.

— Как вы считаете: если ограбление не являлось мотивом преступления, почему убийца рискнул потратить время на то, чтобы открыть портфель?

Не успел Ковингтон ответить, как Фриман уже вскочила с места и заявила, что этот вопрос не входит в сферу опыта и обязанностей свидетеля.

— Сержант Ковингтон всю жизнь проработал в патруле. Он не детектив и никогда не расследовал ограблений.

Судья кивнул в знак согласия:

— Я склонен поддержать мисс Фриман, мистер Холлер.

— Ваша честь, сержант Ковингтон никогда не был детективом, но, полагаю, ни у кого нет сомнений, что он неоднократно выезжал на грабежи и проводил предварительное расследование на месте. Поэтому, думаю, он может ответить на вопрос о своем первоначальном впечатлении от осмотра места преступления.

— Тем не менее я снимаю ваш вопрос. Задавайте следующий.

Потерпев поражение по этому пункту, я заглянул в записи, которые загодя составил для перекрестного допроса Ковингтона, тем не менее будучи уверен, что мне удалось заронить вопрос о грабеже и соответственно мотиве преступления в головы присяжных, однако это было еще не все. Я попробовал прибегнуть к блефу.

— Сержант, после того как вы прибыли на место преступления и осмотрели его, вы вызвали следователей, медэкспертов и криминалистов?

— Да, я связался с диспетчерской, подтвердил, что совершено убийство, и попросил прислать обычную следственную бригаду из ван-нуйсского управления.

— И продолжали контролировать место преступления до ее прибытия?

— Да, как обычно. Потом передал эту функцию прибывшей бригаде. Если быть точным, детективу Керлену.

— Понятно. А пока происходила передача, вы обсуждали с Керленом или с кем-нибудь другим из офицеров полиции вероятность того, что убийство произошло из-за покушения на ограбление?

— Нет, не обсуждал.

— Вы уверены, сержант?

— Абсолютно.

Я сделал вид для присяжных, что записываю что-то в блокнот.

— У меня больше нет вопросов.

Ковингтона отпустили, его место занял один из медиков бригады, приехавшей по вызову службы 911, который подтвердил, что к моменту их прибытия жертва была мертва. Он провел на свидетельском месте всего минут пять, поскольку Фриман хотела лишь, чтобы он подтвердил факт смерти, а мне его перекрестный допрос ничего дать не мог.

Следующим был брат жертвы, Натан Бондурант. Его вызвали, чтобы он засвидетельствовал факт опознания им жертвы — рутинное требование. Фриман использовала его также для того, чтобы, как и в случае с фотографиями, взбудоражить эмоции присяжных. Он со слезами на глазах описал, как детективы привезли его в судебный морг, где он и опознал в убитом своего младшего брата. Фриман спросила его, когда он в последний раз видел брата живым, что вызвало новый поток слез, пролитый во время рассказа об их совместном с братом посещении баскетбольного матча «Лейкерс» всего за неделю до убийства.