Мы обогнули столпившийся посреди дороги народ. Упала какая‑то несчастная лошадь. Взгляд ее полных ужаса, выкатившихся глаз встретился с моим, и меня больно кольнуло промелькнувшее между нами чувство взаимопонимания.

– Никто не хочет твоего возвращения в «Меркурий» больше, чем я. Я жду не дождусь, когда ты сотрешь улыбку с лица Джорджианы. Но… есть и другие возможности. Ты сама должна сделать выбор. Разве ты не можешь порвать с шефом? Сохранить ребенка, выйти замуж и создать собственную семью?

– Экая ты простофиля. Мужчины не отпускают просто так. Мне было не так‑то легко освободиться от Юджина. Хью будет очень обижен и зол… И в его силах уничтожить мою репутацию одним лишь словом. Есть талант или нет, но ни в один приличный театр не захотят взять падшую женщину. Хью – мой покровитель. Как бы там ни было, я разделю с ним его участь.

– Тогда тебе, возможно, придется отказаться от актерской работы. Зато в реальном мире ты можешь быть по-настоящему любима такой, какая ты есть.

– Какая я есть, – тихо размышляла она. – Нет. Не такой роли я хочу.

Дальше мы ехали в тишине. Очень скоро мы оказались возле круглого газона на площади Кавендиш-сквер, где и попросили нас высадить. Лилит просунула в окошко деньги за проезд, а кучер с помощью рычага открыл нам громыхающие деревянные дверцы.

Людей поблизости было мало. Если не считать налетевшего ветерка, все вокруг было подозрительно тихим. Мы шли мимо металлических ограждений, окон с белыми рамами и арочных дверей, пока не увидели нужную нам медную табличку. Я замешкалась возле ступеней крыльца. Любой подумал бы, что это я, а не Лилит, иду к подпольному акушеру.

– Давай скорее, – проворчала Лилит. – Если мешкать, привлечем внимание.

Дверь открыла женщина. Она растворила ее ровно настолько, чтобы мы могли пройти друг за другом, и сразу же закрыла, едва не прищемив нам пятки. Действия ее были расторопны, но не суетливы. Одета она была, как и мы, просто. Волосы разделял строгий пробор, а на затылке их стягивал тугой пучок.

– Которая из вас миссис Уильямс?

Это сбило меня с толку – хотя, конечно же, прием был организован на вымышленное имя, точнее несколько переделанную настоящую фамилию Лилит – Фицуильямс.

– Это я, – дерзко, как на сцене, ответила Лилит. Мое сердце болело за нее. Сколько еще она сможет продолжать в том же духе? Как только она окажется в стерильной комнате с раздвинутыми ногами… я отказывалась даже представлять. Картина получалась настолько жуткой, что могла бы поглотить меня без остатка.

– Вещи отдайте своей горничной и проходите за мной. – Тон ее не терпел возражений. – Вы можете подождать здесь, – обратилась она ко мне и кивнула на дверь справа от нас.

Я испытала постыдное чувство облегчения: мне не придется присутствовать во время операции. Сначала Лилит вручила мне свои перчатки; они были влажными от пота. Затем она вынула шляпные булавки и сняла с головы шляпку с вуалью, открыв свое мертвенно-бледное лицо. Она попыталась оставить при себе часы на цепочке, но женщина неодобрительно фыркнула и заявила:

– Никаких часов.

Лилит вперила в нее злобный взгляд.

– Чем они помешают?

– Если не хотите попортить вещь, миссис Уильямс, доверьте ее своей горничной. Я не буду отвечать за повреждения.

Прошло несколько секунд. Затем Лилит медленно, будто это причиняло ей сильную боль, отстегнула цепочку. Часы повисли у нее в руке. Мне пришлось разжать ей пальцы, чтобы забрать их.

После этого Лилит заколотило. У меня не было времени на выражение сочувствия. Женщина повернулась и быстро пошла по коридору, стуча каблуками по кафелю. Лилит метнула на меня отчаянный взгляд и последовала за ней.

У меня перед глазами замелькали серые пятна. Я поплелась в указанную женщиной комнату, не понимая ее размеров и не различая внутреннего убранства. Мой взгляд зацепился за кресло с подголовником, и я ринулась к нему, как пловец к берегу. Лилит полагалась на мою силу. От меня требовалось лишь подождать здесь и поухаживать за ней после. Уж такую простую вещь я должна была осилить.

Тем не менее я постоянно думала о ма и пребывала в полнейшем ужасе. Она умерла несмотря на все наши усилия. Меня утешало только то, что Лилит была сильной и хотела жить; возможно, эта ее твердая решимость поможет ей выжить?

Время шло, и я постепенно начала приходить в себя. Я сложила шаль Лилит и пристроила ее шляпку у себя на коленях. Часы продолжали громко тикать. Я открыла крышку и посмотрела на черный циферблат. В нем не было ничего примечательного. Перламутровые стрелки медленно передвигались между римскими цифрами. Что так захватывало внимание Лилит, когда она впивалась взглядом в этот темный круг, почему ей так не хотелось выпускать их из рук?

Я напрягла слух и сосредоточила внимание на их механическом сердцебиении. Может быть, если я хорошенько прислушаюсь, то смогу различить этот шепот, о котором говорила Лилит. Но у меня не получилось. Только мое дыхание и пульс, подстраивающийся под ритм часов. Мой указательный палец коснулся задней крышки часов в поисках слов «Homo fuge». Я нащупала их, грубые и яростные. Мне казалось или в том месте металл был теплее на ощупь?

Лилит закричала.

Обрушившаяся после этого тишина была еще хуже. Я заозиралась вокруг и только тогда заметила, как чисто и уютно было в той комнате, будто в кабинете благородного джентльмена. Раздавшийся крик совершенно не вязался с этой обстановкой. Неужели где‑то рядом в самом деле могла быть другая комната с держателями для ног и острыми металлическими инструментами? Мне не хотелось об этом думать. Проще было сосредоточиться на часах.

Я наблюдала за тем, как проходят минуты, но не чувствовала времени. Мне показалось, прошла вечность и в то же время одно лишь мгновенье, когда дверь со скрипом открылась. Женщина ввела в комнату Лилит с такой нежностью, какой раньше за ней не наблюдалось.

Лилит осторожно шагала, слегка согнувшись вперед, взгляд ее серых глаз был затуманен хлороформом.

– С ней все в порядке? – Я встала так быстро, что чуть не уронила на пол ее вещи. – Она ужасно бледна.

– Было небольшое осложнение, – ответила женщина. – Не совсем типичный случай.

– Насколько нетипичный? Она поправится?

– Я ведь не врач. Не могу вам сказать.

Но она знала достаточно, раз между бровей у нее пролегла морщинка. Внезапно мне пришла в голову мысль о том, что сама я этого врача так и не видела – он прятался за этой женщиной, как за маской.

Лилит разомкнула губы в бледной улыбке.

– Его больше нет, – произнесла она хриплым голосом. – Я свободна.

Первым делом она выхватила у меня из рук часы, а потом оперлась на мое плечо, и я укутала ее шалью. От нее пахло лекарством и чем‑то неприятным. Я водрузила ей на голову шляпку, а перчатки сочла не самой важной деталью.

– Я послала за кебом, – сообщила нам женщина. – Вашей хозяйке не рекомендуется утомлять себя ходьбой. Как только доберетесь до дома, уложите ее в постель. Ухаживайте за ней как можно лучше. Не давайте опиума от боли, пока из организма не выйдет хлороформ, чтобы не замедлить работу сердца. Регулярно меняйте простыни. День или два у нее будет кровотечение.

Усвоить все это сразу было сложно.

– Кровотечение будет сильным?

– Бывает по-разному. Чтобы восполнить потерю, ей нужно пить побольше вина и находиться в тепле. Приглядывайте за ней. Следите, чтобы не появились признаки нервного возбуждения, головокружения или тошноты.

Все эти признаки присутствовали у меня самой.

– Что мне делать, если они появятся?

Женщина глянула на Лилит.

– Срочно найдите врача. Не говорите о том, что были здесь. И молитесь, надеясь на лучшее.

Значит, нас бросали на произвол судьбы.

Как шеф мог оставить Лилит в таком состоянии, если она действительно была ему небезразлична? Она висела на мне, как тряпичная кукла, и я почти дотащила ее до двери поджидавшего нас кеба. Забираясь в него, она едва шевелила ногами.