– Утром к соседям приходила полиция. – Он повернул свое бледное лицо в сторону окна, которое выходило на дом Кидзаки. На нем была футболка, которая подчеркивала его худобу.

Даже казалось, что он ничуть не изменился с тех пор, как повредил здоровье в началке и перестал ходить в школу. В то время я была занята работой и не могла быть вместе с сыном. Несмотря на то что я развелась с мужем и была сыну единственным родителем. Кэйскэ не ходил в школу, сидел один дома и сам ухаживал за собой. Но все равно, когда я возвращалась домой, встречал меня с улыбкой и приветствовал: «С возвращением!» А потом с гордостью показывал мне свои тетрадки, где красивым почерком были сделаны все задания, которые проходили в школе за этот день. Я думала, какая сильная воля у ребенка, может все делать сам… Вскоре он перешел в среднюю школу, а затем в старшую – и тут стал заботиться о себе по минимуму. Потом бросил университет, в который сумел поступить, и перестал выходить из своей комнаты. Но я верила, что когда-нибудь он сам сможет преодолеть это. Протягивать ему руку помощи было нельзя, иначе он никогда не станет самостоятельным. Так я думала.

– Это же Такая сделал, да?

Кэйскэ снова посмотрел на меня. Я скрыла свои чувства за кивком и отвела взгляд. В комнате не было того беспорядка, который я себе предполагала. С тех пор, как Кэйскэ заперся тут, и даже после происшествия в доме соседей я не могла зайти к нему. Мне было страшно, что он что-нибудь в меня кинет; помнила до сих пор, как болели руки, когда я прикрывалась ими в прошлый раз.

– Мне недавно звонил начальник, рассказал об этом.

– Тебя это удивило?

Я сделала усилие и посмотрела на него, но на этот раз он отвел взгляд.

– Уж не думал, что он настолько съедет с катушек…

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Кэйскэ замолчал на какое-то время. А затем заговорил о том, чего я не знала, как будто заранее заготовленными фразами…

Кэйскэ из своего окна видел, как Такая каждую ночь избивает Буццати во дворе.

– Он бил его по голове, по спине много-много раз. Буццати пытался убежать, но он ничего не мог сделать: к его шее была привязана веревка. Сначала он лаял тихонько, но Такая зажимал ему руками нос и пасть и бил снова, и пес переставал лаять. Поэтому муж и жена Кидзаки не замечали, что творится у них во дворе.

– Поэтому ты пожаловался жене Кидзаки, что тебе мешает лай собаки?

Я хорошо помню тот день. Я вернулась поздно вечером после дневной смены. Кэйскэ стоял в проеме двери дома Кидзаки. Я почти никогда не видела, как он выходит из своей комнаты, а тут он стоял и говорил с нашей соседкой Акиё Кидзаки. Я поспешила туда, но Кэйскэ уже ушел оттуда и открыл дверь дома. Я спросила у Акиё, о чем они говорили, и она, немного посомневавшись, ответила:

– Он сказал, что наша собака мешает ему своим лаем по ночам.

Но я никогда не слышала, чтобы кто-то лаял ночью, и никто из соседей никогда не упоминал об этом. Я была обескуражена, и Акиё Кидзаки, как мне казалось, демонстрировала те же самые чувства. Почему ему пришло в голову выдумывать дурацкие жалобы? Зачем моему сыну понадобилось врать?

– Я понимал, что сказать прямо не получится, поэтому и придумал эту историю. Думал, что в таком случае или муж, или жена проверят, что делает их собака по ночам, и тогда, наверное, узнают, чем занимается их Такая. Или же Акиё расскажет Такая про мои жалобы, и он перестанет мучить собаку…

Но, как сказал Яэда, родители уже с полгода знали, чем занимается их сын. Что каждую ночь он избивает Буццати.

– По лицу тетушки Акиё я понял, что она все прекрасно знает. Чем занимается их Такая. Ничего не изменилось – следующей ночью Такая снова избил собаку во дворе.

– А зачем ты с ножом полез к ним во двор?

Вечером того дня я спала после ночной смены, когда раздался звонок в дверь. За дверью стоял Харуёси Кидзаки, его переполнял гнев. Только что Кэйскэ открыл их ворота и вломился к ним во двор, а когда Харуёси его окликнул, тот ушел как ни в чем не бывало. Когда я услышала, что Кэйскэ держал в руке нож, я оторопела. Я и представить себе не могла, что он собирался сделать. Сразу же поднялась на второй этаж и спросила его, стоя перед дверью, но, сколько ни ждала, ответа не последовало. Я вернулась в прихожую и, абсолютно не понимая, что происходит, только и могла что кланяться в знак извинения. Всё это время Харуёси не отводил от меня взгляда, будто смотрел на что-то грязное, на человека абсолютно пропащего, которого нельзя было исправить. Уходя, он даже изобразил на лице сочувствие. А сам-то знал, что его Такая проделывает с псом… Понимал, насколько странно ведет себя его сын.

Нет, у меня нет права что-либо говорить по этому поводу.

– Всякий раз, когда Такая выходил во двор, пес сначала пытался убежать. Но веревка на его шее натягивалась, и деваться ему было некуда. Поэтому я решил разрезать веревку. Если и не перерезать ее полностью, так хотя бы надрезать до такой степени, чтобы пес сам мог бы порвать ее.

– А почему ты не сказал об этом, когда произошло убийство? – спросила я, зная ответ.

– Потому что, похоже, ты меня подозревала, мама.

Я была точно такой же, как мать Эдзоэ. Которая, когда из дома пропали деньги, обвинила своего сына. Засомневалась в том, кому должна была доверять больше всех. Именно поэтому Кэйскэ и не пытался рассказать мне то, что знал. Наверняка он мне мстил. Точно так же, как шестилетний Эдзоэ, когда убежал из дома.

Я вспомнила ночь, когда произошло убийство. Когда от Такая Кидзаки поступил звонок в полицию, я была в участке, и мы с Яэдой поспешили на место преступления. Разумеется, я сказала Яэде, что происшествие случилось в соседнем со мной доме, что жертвы – люди, которых я знаю. Когда мы прибыли на место, Яэда расспросил Такая – человека, который первым обнаружил тела, – а затем пошел с опросом по домам. Он сначала выбрал Кэйскэ, потому что его окно выходило на двор соседского дома. При опросе Яэда догадался о ране на левой руке Кэйскэ. Хотя мы жили с ним вместе, я вообще не заметила этого.

Может быть, с этого момента Яэда начал подозревать Кэйскэ. Но наверняка подозрения подобного уровня следователь должен испытывать по отношению к любому человеку. Как следовало из его недавнего звонка, Яэда с самого начала подозревал Такая Кидзаки.

Только я одна подозревала Кэйскэ. Только я одна думала, что, возможно, мой сын – убийца. Раз он заходил к Кидзаки пожаловаться на громкий лай Буццати. Раз он залез к ним во двор с ножом в руках. Раз после происшествия у него была рана на руке. Раз он ничего не отвечает ни на один вопрос. Хотя мы жили с ним вдвоем, я, как ни старалась, не могла разгадать, что у него на сердце.

Так как жертвы были моими соседями, я сама попросила снять меня с расследования. Но на самом деле мне было страшно. Я думала о том, что супругов из соседнего дома мог убить мой сын, и дрожь в моем теле не прекращалась. Наступил рассвет, а я так и не уснула. Не в силах заставить себя пойти в участок, позвонила Яэде и попросила у него выходной. Яэда тут же разрешил мне, но я не знаю, насколько он сумел разгадать, что творилось у меня на душе.

После разговора с ним я отправилась в офис «Сыскного агентства домашних животных. Эдзоэ и Ёсиока». Вспомнила историю о мошенничестве и решила, что эта компания, вероятно, сможет найти Буццати быстрее, чем полиция, да еще и оставит всё в тайне. Наверное, на пропавшем с места преступления Буццати остались улики, указывающие на Кэйскэ. Нельзя, чтобы их обнаружила следственная группа. Мне нужно найти их первой. Если найду Буццати живым, то тщательно его отмою, чтобы не осталось никаких следов. А если мертвым – то тайком избавлюсь от тела.

– Правда, неудивительно, что ты, мама, стала подозревать вечно молчащего хикикомори, да еще и успевшего наломать дров в отношениях с соседями…

– Нет, не так.

– Всё так.

Когда я впервые поняла смысл слова «непоправимо»? Какая разница когда… Этому слову сопутствовал образ: что-то хрупкое разбивается в порошок. Хотя физически ничего не менялось, но эта непоправимость существовала. Тот факт, что, пусть и в течение всего нескольких дней, я подозревала сына в убийстве, никогда никуда не исчезнет. Это останется внутри Кэйскэ и внутри меня.