На экране я поворачивал за угол и исчезал из поля зрения камеры, направляясь к парковке, где стоял мой "Линкольн". Секунды тянулись мучительно медленно, но я не смел перематывать. Важно было, чтобы присяжные увидели все, как есть, без купюр.

Наконец, "Линкольн" появился в кадре камеры патрульной машины, когда я выезжал на полосу для левого поворота на перекрестке Бродвея и Второй улицы. Машина замерла, ожидая зеленого света.

На видео с камеры Милтона было отчетливо видно, как он поднимает правую руку и переводит рычаг коробки передач из положения "парковка" в положение "движение". Этот момент отразился на цифровой панели – на экране загорелась буква "D". Я замер, глядя на Милтона. Он по-прежнему сохранял невозмутимый вид.

— Офицер Милтон, – начал я, – во время прямого допроса вы утверждали, что не собирались преследовать мою машину, пока не заметили отсутствие заднего номерного знака. Видите ли вы задний бампер с этого ракурса?

Милтон лениво взглянул на экран, изображая скуку. — Нет, не вижу.

— Но на записи с вашей нательной камеры отчетливо видно, что вы только что приготовились к движению. Зачем вы это сделали, если не видели задний бампер моей машины?

Милтон замолчал, явно обдумывая ответ.

— Э-э, полагаю, это были просто полицейские инстинкты, – пробормотал он наконец. – Чтобы быть готовым к движению, если это потребуется.

— Офицер Милтон, – продолжал я, – хотите ли вы изменить какие-либо из ваших предыдущих показаний, чтобы они более точно отражали факты, как они видны и слышны на видео?

Берг вскочила, пытаясь возразить против моих настойчивых вопросов, но судья отклонил ее протест, заявив: — Я хочу услышать его ответ сам.

Милтон отказался менять свои показания.

— Итак, – подвел я итог. – Вы дали показания под присягой, что не находились там специально, чтобы поджидать меня и нападать. Я правильно понял?

— Верно, – ответил Милтон.

В его голосе прозвучал вызов. Именно этого я и добивался – чтобы присяжные услышали этот тон, этот знакомый многим тон полицейского, который, я надеялся, заставит их усомниться в правдивости его слов. Тон, который, как я верил, посеет в их умах зерно сомнения.

— Вы не желаете внести какие-либо коррективы или уточнения в свои предыдущие показания? — обратился я к нему.

— Нет, — твердо заявил Милтон. — Не желаю.

Я сделал паузу, чтобы придать веса его ответу, и украдкой бросил взгляд на присяжных, прежде чем снова погрузиться в свои записи. Я был убежден, что Берг и Милтон восприняли мою реплику как блеф, как театральный прием, намекающий на наличие у меня некоего «козыря в рукаве», который еще сильнее подорвет доверие к Милтону и его версии событий. Но меня это мало волновало. Гораздо важнее было то, какое впечатление это произведет на присяжных. Таким образом, я заключил с ними негласное соглашение, своего рода обещание. И мне придется его выполнить, иначе я сам окажусь в неловком положении.

— Перейдем к следующему моменту, — сказал я.

Я перемотал запись до того момента, когда Милтон открыл багажник и обнаружил там тело. Я понимал, что повторное предъявление этого зрелища присяжным было рискованным шагом. Вид жертвы насильственной смерти, мог вызвать у присяжных сочувствие к погибшему и пробудить в них инстинктивное желание справедливости, возможно, даже мести, направленной против меня, обвиняемого. Однако я рассчитывал, что потенциальная выгода перевесит возможные риски.

Во время воспроизведения видео Берг установила низкий уровень громкости. Я же, напротив, сделал звук достаточно громким, чтобы его было хорошо слышно. Когда багажник поднялся и показалось тело, раздался отчетливый возглас: «Вот черт!», за которым последовал приглушенный смех, в котором безошибочно угадывалось злорадство.

Я остановил воспроизведение.

— Офицер Милтон, почему вы рассмеялись, обнаружив тело? — спросил я.

— Я не смеялся, — возразил Милтон.

— Что же это было? Хихиканье?

— Меня поразило то, что я увидел в багажнике. Это было выражение удивления.

Я понимал, что он готовился к этому вместе с Бергом.

— Выражение удивления? — переспросил я. — Вы уверены, что это не было злорадство по поводу той неприятной ситуации, в которую, как вы знали, я попаду?

— Нет, совершенно нет, — настаивал Милтон. — Мне показалось, что мой довольно скучный вечер вдруг стал интереснее. После двадцати двух лет службы я собирался совершить свой первый арест по делу об убийстве.

— Я обращаюсь к судье с ходатайством о признании показаний свидетеля недостоверными, - произнес я.

— Вы задали вопрос, он ответил, - парировала она. — Ходатайство отклонено. Продолжайте, мистер Холлер.

— Давайте прослушаем этот фрагмент еще раз, - предложил я. Я вернул запись на видео, увеличив громкость. Злорадный смех был отчетливо слышен, несмотря на все попытки офицера Милтона его скрыть.

— Офицер Милтон, вы хотите сказать присяжным, что не смеялись, когда открыли багажник и обнаружили тело? - спросил я.

— Я утверждаю, что, возможно, почувствовал легкое головокружение, но никакого злорадства не было, - ответил Милтон. — Это был просто нервный смех.

— Вы знали, кто я?

— Да, у меня было ваше удостоверение. Вы представились адвокатом.

— Но вы знали обо мне до того, как остановили меня?

— Нет, я не знал. Я не особо обращаю внимание на адвокатов и тому подобное.

Я почувствовал, что выжал из этого момента максимум возможного. Я посеял, по крайней мере, некоторое сомнение относительно первого свидетеля обвинения. Я решил остановиться на этом. Что бы ни произошло дальше, я чувствовал, что мы начали судебное разбирательство с убедительного опровержения доказательств обвинения.

— Вопросов больше нет, - заявил я. — Однако я оставляю за собой право вызвать офицера Милтона для дачи показаний на этапе защиты.

Я вернулся к столу защиты. Берг заняла кафедру и попыталась минимизировать ущерб от моего перекрестного допроса, но с представленными мной видеодоказательствами сделать это было сложно. Она еще раз попыталась добиться от Милтона внятного объяснения, но он не смог привести убедительной и правдоподобной причины, по которой он начал движение до того, как увидел задний бампер моего автомобиля. А жужжание мобильного телефона непосредственно перед этим окончательно подтвердило, что ему было приказано меня остановить.

Я наклонился к Мэгги и прошептал: — У нас готова повестка на его мобильный? - спросил я.

— Все готово, - ответила она. — Я передам ее судье, как только объявим перерыв.

Мы собирались просить судью разрешить нам запросить записи звонков и текстовых сообщений с личного мобильного телефона Милтона. Мы планировали следить за его показаниями и просмотром видео, чтобы не выдать наши намерения Милтону или Берг. Я предполагал, что если бы мы получили записи мобильного, то не было бы ни звонка, ни текстового сообщения, которые бы соответствовали звуку жужжания, услышанному на видео, которое мы только что показали присяжным. Я был почти уверен, что Милтон использовал бы одноразовый телефон для подобной операции. В любом случае, это была бы победа, если бы я вернул его для дачи показаний на этапе защиты. Если бы не было записи о СМС-сообщении на его зарегистрированный номер, ему пришлось бы объяснить присяжным, откуда исходил жужжащий звук. А когда я спросил бы, был ли у него с собой в ту ночь одноразовый телефон, его отрицание показалось бы присяжным ложным, так как они явно слышали этот необъяснимый жужжащий звук.

В целом, я считал, что перекрестный допрос Милтона стал значительным успехом для защиты, и Берг, казалось, была вынуждена пересмотреть свою стратегию. За полчаса до конца заседания она попросила Уорфилд отпустить ее раньше, чтобы подготовиться к допросу следующего свидетеля, детектива Кента Друкера. Она явно недооценила продолжительность вступительного слова защиты и перекрестного допроса Милтона. Уорфилд неохотно согласилась, но напомнила обеим сторонам о необходимости полного рабочего дня и соответствующего планирования времени для свидетелей.