– Давай не будем об этом.

Я неловко положила букет и принялась наводить порядок. Сложив нижнюю юбку, я убрала ее в шкаф. Лилит удивленно наблюдала за мной.

– Ты ужасно полезна, правда? Не удивительно, что миссис Дайер выбрала тебя.

В тот момент я сознавала собственное ничтожество. Только тогда меня осенило, насколько возмутительным было в действительности поведение миссис Дайер. Она наняла меня шпионить за Лилит, заставила спровоцировать ее сенную лихорадку и отправила тот ужасный венок из магазина моей сестры. Ее поведение было… истеричным. И, да поможет мне Бог, я оказалась втянутой в ее безумные затеи.

– Я никогда больше не стану так делать. Мне и не следовало этого делать. У миссис Дайер, может, и есть причины тебя ненавидеть… но меня это не касается. Прости.

Взгляд Лилит был, как всегда, непроницаем. Мне вспомнились синяки на руке Энтони и то, как она, будто тисками, сжала мою руку. Заставит ли она меня заплатить за содеянное? Натравит ли на меня собаку?

– Ты можешь выразить свое покаяние тем, что побудешь некоторое время здесь. Мне хочется поговорить, а то живу тут на выселках.

Я кивнула, изо всех сил стараясь быть кроткой.

– Когда ты собираешься вернуться?

– Не раньше Рождества, – строго ответила Лилит. – Это решать не мне. Хью не подпустит меня и близко к театру, пока все не обработают и не утопят всех кошек.

– Он не собирается их топить.

Лилит бросила на меня свой дерзкий взгляд.

– Как знать. – Она плотнее завернулась в пеньюар. – Я бы извинилась за то, что толком не одета, но ты ведь уже привыкла видеть меня в таком виде?

Я попыталась улыбнуться.

– Да. Я, вероятно, одевала тебя чаще, чем твоя мать.

Ее лицо дернулось, как пламя свечи.

– Да, наверное. Меня из нее вырезали, знаешь ли. Она истекла кровью раньше, чем я успела сделать свой первый вздох. – Она говорила легко, но она ведь была не на сцене. Я видела, что под маской скрывается боль.

– Мне очень жаль. Я этого не знала. Я бы никогда не сказала… – Она представилась мне младенцем, вроде того, что я видела на фотографии, горько плачущим оттого, что мама никогда не придет. Осиротела, не успев узнать свою родительницу, как случилось у Берти.

Лилит пренебрежительно махнула рукой. Пепел от сигары упал на Эвридику, и та заворчала.

– Оно и к лучшему. Ее жизнь, в сущности, была кончена. Я стала позором своей матери, а потом убила ее.

У меня на языке вертелись вопросы. Хотела ли она сказать мне, что была незаконнорожденной? Я не знала, что сказать, поэтому снова принялась прибираться. Я постоянно думала о Лилит как о человеке, у которого есть родственники, но и она потеряла родных. Я помню, как она обмолвилась о дяде, который в нее не верил. А что же ее отец? Знала ли она его? Или он сбежал, как и мой? Ее так легко было окрестить разлучницей, очередной Джорджианой Милдмей. Но у нас могло быть гораздо больше общего, чем я думала.

– Наверное, это хорошо, что у тебя появилось некоторое время на отдых, – сказала я, составляя стопкой пустые тарелки. – Я знаю, что ты не любишь отдыхать, но мне кажется, что ты стала не очень хорошо себя чувствовать с тех пор, как получила в подарок те часы.

Это слово возымело на нее странный эффект. Появились непонятные мне скованность и резкость.

– Да, святая реликвия Юджина. Ты ведь принесешь их мне?

Я замерла в нерешительности.

– А где они?

– В верхнем ящике, под сорочками. Пришлось упрятать их туда прошлой ночью. Их тиканье не давало мне спать.

Я с опаской открыла ящик, будто оттуда на меня мог кто‑то выпрыгнуть. В действительности часы лежали на стопке сорочек. Ткань под ними была запятнана мелким темным порошком, напоминавшим нагар.

Мне не хотелось дотрагиваться до предмета, некогда щедро омытого кровью Сайласа, и потому я отнесла их Лилит, взяв кончиками пальцев. Лилит жадно в них вцепилась.

Эвридика заскулила и отскочила от кровати.

– О, Мельпомена, я ведь тебя подвожу, да? – Большой палец Лилит гладил гравировку. На миг в лице актрисы отразилось ужасное отчаяние, напомнившее трагедийную маску. – Они поставили на роль леди М Клементину вместо меня? Как она справляется? В газетах об этом нет ни строчки.

Я облизнула губы. Бедная Клементина. На нее начали сильно давить, будто она не проявляла достаточной добросовестности.

– Думаю, сам факт, что журналисты о ней не упомянули, говорит сам за себя. Она… не леди Макбет.

– Ха! Эта блондинка.

– Я надела на нее парик. И подколола все твои костюмы, чтобы она не наступала на подолы. Но играет она иначе. Она не убийственная честолюбивая королева, она… сентиментальна.

Зажав зубами сигару, Лилит скомкала газету.

– Но и разгромной критики она избежала. Меня же не оставляли в покое, даже когда я была при смерти.

– Но твои поклонники тебе верны. Я видела, сколько они приносили цветов.

– Они забудут меня уже через неделю. – Лилит скатала из газетного листа шарик и кинула его. Эвридика бросилась за ним. – Тебе ведь этого не понять? Ты ведь слишком… любима. – Последнее слово было сказано тихим низким голосом, как сыгранная на фортепьяно нота.

Это было так. Дома меня ждали те, кто любил независимо ни от чего. Там было мое место. Этого чувства не смогли бы заменить никакие аплодисменты. А кто был у Лилит? Был, конечно же, шеф… Но даже он прятал ее здесь и перед всеми отрицал их отношения.

– Это невезение. Сайлас сказал мне, что «Макбет» – проклятая пьеса. Я ему не поверила. А теперь уже начинаю верить.

Лилит вздохнула.

– Бедный старый Сайлас. Никому не пожелаешь такой смерти, правда? Но он сам навлек на себя проклятье. Такому суеверному должно было хватить ума не трогать мои часы. Надо ж было додуматься мешать работе Мельпомены! Полагаю, он хотел, чтобы она благоволила Энтони…

– Сайлас упал, – упрямо сказала я. – Произошел несчастный случай.

– Так ли это?

Сигара Лилит медленно тлела. Она затушила ее о прикроватный столик, не обращая внимания на оставшуюся отметину. Я приоткрыла окно, чтобы выпустить дым. Повернувшись обратно, я увидела, что Лилит держит часы в сложенных чашечкой ладонях. И теперь, когда в комнате стало тихо, мне было слышно их непрестанное тиканье.

– Это должен быть несчастный случай. Потому что если это не так, то остается только убийство: Сайласа кто‑то толкнул. Но кому это нужно? В костюмерной или на декорациях никого не обнаружили.

– Никого, кого можно увидеть глазом, – мрачно произнесла Лилит. Она склонила голову набок. – Знаешь, я ведь ее слышу. Она со мной разговаривает. – Ее ресницы опустились; она будто напряженно вслушивалась. – Каждую ночь я лежу здесь, и у меня в голове снова и снова звучат строки. Как будто… леди Макбет хочет жить. Но не может, пока я сижу здесь. – Лилит открыла глаза и заметила выражение моего лица. – Вот, теперь ты видишь, как все обстоит. Я должна вернуться к работе. Я совсем сойду с ума, если Хью не пустит меня на сцену.

От часов словно исходило чье‑то живое присутствие, и в тишине билось их сердце.

– Тебе надо от них избавиться, – неожиданно сказала я. – Эти часы не принесут тебе ничего хорошего. Я видела, как Юджин Гривз сжимал их в руке, захлебываясь собственной кровью. Сайлас разбился насмерть, держа их.

Лилит захлопнула крышку часов и прижала их к груди.

– Я не могу. Они для меня слишком много значат.

– Неужели тебе совсем не страшно? Я думала, что вы, актеры, верите в злой рок. Ты не боишься, что с тобой что‑нибудь случится?

Взгляд ее серых глаз скользнул по мне.

– Со мной уже случилось кое-что плохое, Китти. Но в этом виновата не Мельпомена. А вы с миссис Дайер. – Ее лицо исказилось от неприязни. – Проклятая Сильвия. Она ведет себя глупо и отчаянно из-за часов Юджина, как вела из-за него самого. И как после этого можно удивляться, что Хью ищет утешения на стороне? Что он выбрал женщину, которая отказалась от Юджина и решила самостоятельно завоевать себе доброе имя?