Не в силах держаться на ногах, я тяжело опустилась на один из них.

Билли, немного помедлив, тоже сел. Его брови, обычно приподнятые, словно в немом вопросе, теперь были сдвинуты и почти соприкасались, словно два стежка.

– У тебя что-то болит? – В его голосе звучало участие.

Мне так захотелось рассказать ему все, чтобы он пожалел меня. Но я не могла подобрать нужных слов.

– Миссис Метьярд… – всхлипнула я.

Он лишь понимающе кивнул.

Некоторое время Билли просто молча смотрел на меня. И я почувствовала в этом молчании сочувствие. Оно обволакивало, как мягкий теплый плед. И мне хотелось укутаться в это безмолвное сострадание Билли.

И я вспомнила другой момент: как я сидела дома, на Форд-стрит, в нашем старом уютном кресле, скрывая свое израненное тело под плащом. Как суетилась мама, бормоча какую-то бессмыслицу в попытке утешить меня. Билли не говорил ни слова, но для меня так было намного легче. Лучше просто молча сидеть рядом и ждать, пока накатившая на меня волна отчаяния не схлынет, встретив молчаливое сочувствие.

– От мамы твоей нет вестей? – спросил он, нарушив наконец это молчание.

Я покачала головой:

– Понятия не имею, где она и что с ней. Она ведь почти ослепла. А что если… – Я осеклась. Неужели моей маме сейчас еще хуже, чем мне?

Билли смотрел своими бездонными синими глазами не на меня, а на ножи, разложенные на столе.

– Ты вряд ли когда-нибудь услышишь о ней, Рут! Тебе тяжело, я понимаю. Но думай о том, что она не бросила тебя на произвол судьбы. Она оставила тебя там, где тебе, как она думала, будет лучше. Она не виновата в том, что не знала, каково здесь на самом деле.

Меня удивило, что он размышлял обо мне и моей маме. Сквозь пелену моего отчаяния начало проступать какое-то приятное чувство, теплое и нежное.

– Конечно, она не виновата. Но ведь от этого только хуже! Получается, ее жертва была напрасна!

– Именно поэтому ты не имеешь права сдаваться, слышишь? Ты просто обязана выжить! – поспешил ответить Билли.

Но вскоре его лицо прояснилось, и он сел прямо, положив ногу на ногу.

– Ну что ж, Рут, давай-ка я начну учить тебя работать с китовым усом. Мне кажется, тебе понравится!

Он был прав. Лезвия ножей блестели. У них были большие увесистые рукоятки, и мысль о том, что я возьму один из них в руку, грела так же, как мысль о револьвере отца. Кажется, это было тысячу лет назад, в какой-то другой жизни. А китовый ус мне сразу понравился: полупрозрачные пластины, напоминающие кусочки рога. Что-то настоящее, природное, чему я могу придать форму.

– Миссис Метьярд уже сняла все мерки для этого корсета, – сказал Билли, положив передо мной выкройку. – Но Кейт потом научит тебя снимать их.

Билли улыбнулся и добавил:

– Мне было бы не совсем прилично показывать тебе как.

Я шумно сглотнула и зарделась, представив себе на секунду, как Билли приставляет сантиметр к моей груди, а затем измеряет обхват…

– Но… Как ты сам научился всему этому? Продавец тканей ведь корсеты не делает!

Билли протянул правую руку за кусочком китового уса:

– Ну… я же не всегда был продавцом тканей.

– Да?! А я думала… Разве твой отец не хозяин магазина тканей?

– Да-да. Только и мистер Рукер не всегда был моим отцом.

Что? Может, его мать второй раз вышла замуж? Хотя нет, так не может быть. Мальчик все равно носил бы фамилию своего отца.

Посмотрев в мое недоуменное лицо, Билли спросил:

– Ты не догадываешься?

– Ты что… приемный сын?

– Именно. Так получилось. А когда-то я был подкидышем, как и остальные здесь.

Так вот что! Вот почему он так говорил о моей маме. И вот почему Нелл с таким выражением говорила, что ему повезло. Значит, он когда-то тоже был брошенным ребенком. У нас с ним было нечто общее.

Я представила себе сверток с голубоглазым младенцем, лежащий на ступенях сиротского приюта. Боже правый, и как только его мать смогла оторвать от сердца такое прелестное дитя?!

Маленьким ножичком Билли начал обстругивать кусок китового уса.

– Мистер Рукер заметил меня здесь, в магазине миссис Метьярд, когда я разворачивал ткани перед покупателями. Он стал приходить и смотреть на меня. Однажды я отрезал кусок ткани – парчи цвета шампанского. Я запомнил эту ткань на всю жизнь. Он сказал тогда: «Какой прилежный и аккуратный. Хороший парень! Вот бы мне такого». На следующий же день пришла миссис Рукер – посмотреть на меня. Да благословят ее небеса! Я полюбил ее сразу, как только увидел. Они несколько месяцев торговались с миссис Метьярд, но наконец им все-таки удалось забрать меня отсюда.

– Что?! – Я не смогла сдержать этот возглас удивления и рванулась вперед так, что чуть не свалилась со стула. Нет, не может быть, я, наверное, ослышалась! Билли?! Милый улыбчивый Билли – работал здесь?! – Нет! Ты же не…

– Почему нет?

– Ты что, правда работал здесь?!

– Ну да…

– Но тогда как же ты… – Я осеклась, побоявшись продолжить свою мысль. В конце концов, Кейт в торговом зале, и нас отделяет всего лишь занавеска. Но тут звякнул дверной колокольчик, я услышала голоса и испуганно оглянулась.

Билли перешел на шепот. Выражение его лица уже не было таким ласковым.

– А, я понял, ты хотела спросить, почему я решил жениться на Кейт, породнившись тем самым с ее матерью после всего этого.

Мы снова переглянулись. И в этот момент нас связало что-то едва ощутимое. Какое-то молчаливое понимание и согласие. В глазах его засверкали голубые искорки.

До нас донесся голос Кейт. Она говорила как всегда немного в нос и рекомендовала кому-то сатин цвета «полуночной тьмы».

– Кейт никогда не била меня, – сказал он с нежностью в голосе. – Она уже тогда была тростиночкой, но очень остра на язык. Мы все были примерно одного возраста и какое-то время дружили: Кейт, Нелл и я.

– Нелл? – Я просто не могла поверить своим ушам. Это не укладывалось у меня в голове.

– Ну да. Нас с Нелл взяли сюда вместе из приюта. Близняшки и Мириам намного младше. Я уже давно был у мистера Рукера, когда они появились здесь.

Больше всего меня поразило то, как спокойно Нелл смотрит на него и общается с ним. После всего, что произошло… Да как ее не разорвало от ревности? Наслаждаться дружбой с молодым человеком – да не с каким-нибудь, а с таким замечательным, как Билли, – и потом проводить его в явно лучшую жизнь вдали от себя, а теперь еще и регулярно видеть в роли жениха той, что все это время мучает тебя? Нелл, видимо, еще добрее, чем я себе представляю. И гораздо лучше меня умеет прощать. «Повезло же ему», – вот и все, что она сказала.

Взяв нож и кусочек китового уса, я начала повторять движения рук Билли. У меня сразу стало получаться. Осторожные, мягкие движения. Из-под моего ножа вились кудрявые белые стружки, словно масло, нарезанное фигурным ножом для праздничного стола.

– Отлично! Но вот эта часть пойдет на плечо. Дай-ка я покажу тебе, как правильно. Иди сюда. Вот так.

Какие же у него нежные и теплые руки! Почему же мне так тревожно и больно, когда он прикасается ко мне?

– Я все еще не могу поверить, что ты работал здесь и делал корсеты, – не могла я успокоиться. – Да если бы мне удалось вырваться от этих Метьярдов, я бы бежала куда глаза глядят и ни за что не вернулась бы.

Он продолжил работать. Наши пальцы почти соприкасались.

– Справедливость восторжествует, малышка Рут! Я свято верю в это. Со мной обращались здесь ужасно, врать не буду. Но все закончилось хорошо. Понимаешь… Если бы я сдался, стал угрюмым и глядел на всех со злобой, мистер Рукер никогда не обратил бы на меня внимание. А Кейт стала бы моим злейшим врагом. Но я обставил их всех.

– Ты? Обставил? Ну уж нет! – запротестовала я. – Ты все еще зависишь от тех денег, что получаешь от миссис Метьярд. Тебе все еще приходится видеться с ней!

– Да! Но кто унаследует все ее имущество? Все, что она создавала в течение жизни?

– Кейт, я думаю.

– А кто будет на правах мужа распоряжаться имуществом Кейт?