На двери камеры Рут уже появилось ее имя, написанное печатными буквами. Но приговора пока нет. Именно это и вселяет в меня надежду. У меня еще есть время. Пока человек жив, у него всегда имеется возможность искупить свои грехи. Будущее этой девочки все еще не определено.

Я открываю железную заслонку смотрового окошка в двери ее камеры и смотрю в него. Какое-то взъерошенное создание ползает по полу. Оно кажется мне четвероногим, и я даже на миг отшатываюсь от окна. Как сказала главная надзирательница? Леопард?

Но уже в следующий момент прихожу в себя: это же просто Рут! Она передвигается по камере на четвереньках, натирая пол.

– Добрый день, Рут! – кричу я в окошко двери. – Мы сейчас зайдем к тебе!

Она слегка вздрагивает, услышав мой голос, но я вижу, что она рада видеть меня. Рут бросает щетку для пола в ведро с водой. Она раскраснелась, волосы растрепались.

– Осторожно, мисс, тут довольно мокро!

Главная надзирательница открывает дверь. Рут отступает к своей кровати. Я осторожно вхожу. В камере сильно пахнет уксусом и мылом.

– Надеюсь, я не наслежу, – неловко говорю я. – Ты столько трудилась!

Рут пожимает плечами, словно это не имеет особого значения. Пожалуй, она действительно не привыкла, чтобы ее труд ценили.

Она вытирает руки о передник – и я замечаю, что кожа на руках сухая и в мелких трещинках. Вода в ведре от грязи стала коричневой, и по ее поверхности плавает несколько пузырей.

Я усаживаюсь и кладу сумку с краниометром и книгами по френологии рядом с собой. Содержимое сумки издает приятный гулкий звук.

Главная надзирательница позвякивает ключами:

– Если что – сразу зовите меня!

Она все-таки обижена на меня? Или это предупреждение? Наверное, и то и другое.

Дверь закрывается за ней, и я слышу удаляющиеся шаги.

– Ну вот, Рут… Как ты думаешь, что мы с тобой будем сегодня делать?

– Измерять мою голову. Вы же просили.

– Да-да! – отвечаю я, вскакивая и уже хватаясь за свою сумку. – Это ведь намного интереснее, чем мыть полы, правда?

– Вам виднее, мисс!

Безразличие Рут слегка обескураживает меня, но тут я достаю из сумки блестящий краниометр и книги – и вот она уже смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Это еще что такое? Похоже на какой-то хирургический инструмент!

– О нет-нет! Это совсем не больно! – говорю я, с улыбкой слегка притрагиваясь указательными пальцами к своим вискам. – Это такой специальный измерительный прибор. Вроде штангенциркуля или компаса. Помнишь из школы?

Рут непонимающе смотрит на меня:

– Наверное, я ходила не в такую школу, как вы, мисс!

Я усаживаю Рут на единственный в камере шаткий стул и поворачиваю ее голову так, чтобы та приняла нужное мне положение.

– Удобнее всего измерять голову у сидящего человека. Только пожалуйста, держи спину ровно, чтобы голова была на одной линии с позвоночником!

Осторожно взяв ее за подбородок, я слегка тяну его на себя. Ее спина сгибается.

– Если бы вы снимали с меня мерку, чтобы сшить мне корсет, вы бы сейчас наклонили мою голову вперед, – говорит в задумчивости Рут. – А потом нащупали бы самый большой позвонок и приставили к нему конец ленты, чтобы измерить высоту по спине.

– Да? Но я собираюсь измерять не спину, а голову. И совсем для других целей. Кстати, измеряю я не мерной лентой, а вот этим специальным прибором, который называется «краниометр». Так что мне придется ощупать твою голову. Ты ведь не против?

Рут снова пожимает плечами. После этого мне приходится опять придать ее голове правильное положение.

– Вот так, отлично! Давай начнем!

Я торопливо расстегиваю пуговички на перчатках и стягиваю их. Щеки вдруг заливаются краской. Сама не знаю, почему я так стесняюсь снимать перчатки при этой маленькой, но уже успевшей сотворить столько зла девочке. Но я действительно стесняюсь. Без перчаток я чувствую себя такой же маленькой и беззащитной, как черепаха без панциря.

– Сначала… – говорю я нарочито громко, чтобы скрыть свое волнение, – сначала давай измерим зону, отвечающую за склонность к разрушению.

Я приставляю указательные пальцы к внешним уголкам глаз Рут. Она часто моргает. Тихонько провожу пальцами до верхних точек ушных раковин. Вот! Под этими темными пружинами волос и скрыты ответы на многие мои вопросы.

Я так волнуюсь, что еле дышу.

Осторожно коснувшись волос Рут, чувствую, какие они мягкие и сухие. Они густые, но очень послушные и тонкие, как нити паутинки.

Зона разрушения у Рут большая, как я и предполагала. И расположенная прямо над ней зона скрытности тоже немаленькая: три четверти дюйма. Однако к макушке обхват головы сильно уменьшается, что говорит о том, что скрытность не главное качество Рут. И цифры, что показывает мой краниометр, подтверждают это. Вообще мозг Рут, похоже, имеет довольно много крупных зон. Как он при этом помещается в такой сравнительно маленькой черепной коробке? Проведя пальцем от заушной области вверх к макушке, я нащупала шишку воинственности. А если принять во внимание, что и зона, отвечающая за желание быть во всем первой, у нее тоже большая, то становится очевидно, что она сможет дать отпор любому обидчику.

Как и у большинства женщин, в зоне самооценки я нащупываю заметную впадину. Но других впадин, которые я ожидала нащупать, не нахожу. Зона жизнерадостности и зона нравственных качеств намного больше, чем я думала.

– Как часто ты говоришь с капелланом, Рут?

– Я видела его всего два или три раза. Если не считать воскресной службы, конечно.

Неужели изменения могли наступить так быстро? Неужели так быстро могла измениться форма ее черепа? Хотя… Она ведь ребенок! Ей всего шестнадцать, это надо учитывать. Дети растут и меняются очень быстро. Может, и детский череп тоже?

– Сейчас я проведу линию у тебя над левым глазом. И смогу сказать, насколько ты проворна в работе!

Восприятие цветов, аккуратность, творческий подход – все эти качества отражаются в строении лба. Неудивительно, что она стала такой умелой портнихой. Но потом я замечаю нечто, что заставляющее меня вновь взять в руки краниометр: небольшой изгиб чуть ниже середины лба.

Рут замерла и даже не моргает. Она смотрит прямо перед собой, пока я измеряю, перевожу дыхание и снова прикладываю краниометр.

Этот изгиб находится в зоне запоминания деталей, подробностей и всех обстоятельств произошедшего. Как правило, эта зона у детей больше, чем у взрослых. Но даже принимая во внимание эту закономерность, я вынуждена констатировать, что у Рут эта зона просто огромная, что свидетельствует о замечательно долгой памяти.

Меньше всего я ожидала увидеть у Рут именно это. Мне казалось, что ее воспоминания должны быть отрывочными и беспорядочными, отсюда и ее цветистые рассказы. Я полагала, что после всех потрясений ее ум рождает небылицы о сверхъестественных способностях. Но если она действительно помнит во всех подробностях все события, приведшие ее к убийству…

В таком случае она просто лжет мне. Намеренно морочит мне голову. Другого объяснения у меня нет.

– Я закончила! – говорю я довольно резко, находясь под впечатлением от своего открытия.

Она, похоже, намеренно прикидывалась все это время.

Я отворачиваюсь от нее, избегая смотреть в ее лживые глаза, и начинаю делать записи в блокноте. Несмотря на то что я все чаще бываю у нее, она все еще не доверяет мне. Или того хуже: она просто считает меня идиоткой. Глупой барышней, которую можно от нечего делать запугать страшилками о смертоносных иглах.

– Ты можешь встать, Рут.

– А можно полистать ваши книги?

– Если хочешь.

Что бы Рут ни плела мне, ее интерес к моим книгам с цветными диаграммами неподделен. Я продолжаю писать в своем блокноте, а Рут разглядывает книги одну за другой. Она листает их, то и дело удивленно восклицая. Каждый раз, когда она видит схему черепа, разделенного на зоны, она с любопытством ощупывает голову.

– То есть наш мозг словно соткан из лоскутков, примерно так, да? – Рут показывает мне одну из иллюстраций в книге. На ней мозг подразделен на зоны желтого, оранжевого и красного цвета. – Похоже на лоскутное одеяло, нет, мисс?