– Ну, так почему Сверчок?

– А-а, ты об этом? Ну, я тогда спросил их, и они, это, сначала прямо удивились так – видно, не замечали, что я рядом стою. Ну и тут Журавль-то и говорит: «А у тебя голос хриплый такой, с присвистом». Ну, говорит, красивый голос такой, на сверчка похож. У них же еще голоса детские. И у тебя тоже. Типа, они завидуют мне. Все же любят сверчков. Ну, этих, которые насекомые.

Похоже, это Журавль на ходу придумал. Наверное, основная причина в другом. Возможно, в том, что он вдруг начинает громко кричать. Или в том, что кожа у него смуглая. Или еще в чем-то.

– Ну да ладно. Лучше скажи, это… ты в подготовительный поход послезавтра пойдешь?

– Чего это ты вдруг?

Подготовительный поход подразумевал подготовку к летним каникулам. Какая такая подготовка, что в нее входит – я не знал, но после окончания учебного года каждая параллель вместе с классным руководителем отправлялась во всякие места. Наше место было у сосны-с-корнями на горе Томби. Да, понятно, что Сверчок имел в виду.

– Да ничего… Идти в гору по склону, наверное, не так уж сложно.

Я совершенно забыл о том, что наврал недавно.

– Вот как?.. Если тяжело станет, скажи. Я тебя на спине дотащу.

– Все в порядке.

– Даже если у сосны-с-корнями будут деньги лежать, во время похода их не заберешь, наверное. Учитель заметит.

– А по пути от школы к горе надо переходить мост через реку Охако?

– Не надо. Это же какой обход получается!

– А, да.

Я успокоился. Мы добрались до большой дороги. Наши со Сверчком дома находились по другую сторону. Мы добрались до пешеходного перехода, но, наверное, из-за того, что наступил вечер, машин было много, и нам не удалось пересечь его сразу. И так было всегда. И почему не сделают светофор?

– У тебя ведь нет ни отца, ни матери, да?

Деликатность Сверчку была неведома, он лепил все, что приходило ему в голову. Но это лучше, чем неловкая атмосфера после неуклюжего внимания.

– Мне мои говорили, что отец у тебя умер, а с матерью что?

– Ушла.

– Почему?

– Не знаю.

Стоит только начать ковыряться в причинах, и это будет длиться бесконечно. Наверное, мама устала от холодности и безразличия отца. А отец охладел к ней из-за своей болезни. Болезнь эта могла завершиться летальным исходом, и отцом овладела мысль: «Почему именно я?» Его холодность по отношению к матери была, видимо, продиктована просто тем, что мать чаще всех попадалась ему на глаза. Она обращалась к нему, а он игнорировал ее. Постоянно ругал за какие-то мелкие оплошности. «Постоянно» – это не раз в десять или двадцать минут, а гораздо чаще.

– Ничего не поделаешь, это все из-за болезни отца.

Мама рассказывала мне, что отец заболел, когда я учился в первом классе началки:

– Раньше он был бодрым, любил спорт… Мы с ним часто ездили кататься на лыжах и купаться в море. – Узнав об этом, я удивился. Я никогда не видел, чтобы отец занимался спортом или хотя бы смеялся.

Мама говорила, что здоровье отца ухудшилось сразу после моего рождения. Он прошел полный медицинский осмотр в больнице, и оказалось, что при его заболевании сердце не может перекачивать кровь так, как это требуется. Название болезни – «дилатационная кардиомиопатия», я сейчас могу написать это словосочетание.

Я рос, а болезнь отца постепенно прогрессировала. Он пил лекарства, лежал в больнице. Конца и края этому не было, и в результате не осталось никаких методов лечения, кроме пересадки сердца. Но найти сердце в Японии – очень трудная задача. Практически невозможная.

– Из-за этого папа стал другим.

Неизвестно, понимал ли я, первоклашка, то, о чем говорила мама. Я и не знал, какой характер раньше был у отца, и не понимал, что к чему. Но, по крайней мере, мама так сказала. С тех пор я стал задумываться о том, что в какой-то момент отец может умереть. Может быть, мама поговорила со мной, чтобы я был готов к такому исходу событий. Но прежде чем ушел отец, ушла она сама.

– Она ушла, когда я учился во втором классе, и так и не вернулась.

– Во как…

После того как мать ушла, мы с отцом стали жить вдвоем. Отец практически не разговаривал дома, каждый день пил лекарства и уходил на работу, часто ездил в больницу, где как-то раз пролежал около месяца. Бабушка приехала тогда в далекий Токио и позаботилась обо мне. Я засыпал и просыпался с ней, и мои предчувствия, что когда-нибудь отец умрет, становились все сильнее. Не то чтобы бабушка об этом говорила, но это читалось в ее выражении лица или по тому, как она вздыхала. Или по тому, как она, сидя ночью у моей подушки, гладила меня по голове, думая, что я сплю. Я никогда и представить себе не мог, что отец умрет не из-за болезни. В мире постоянно происходят вещи, о которых ты не можешь и подумать.

– Твой отец погиб в автокатастрофе, да?

– Ага.

– Мои папа с мамой говорили.

Родители Сверчка были давними знакомыми моих дедушки и бабушки. Вообще практически все взрослые этого городка друг друга знали.

– А что за автокатастрофа?

– А они тебе не рассказывали?

– Они говорили, когда я помогал им в идзакае, про автокатастрофу я услышал. А потом пришел посетитель, и я отвлекся.

Безумно важное происшествие для меня, дедушки и бабушки, а для другой семьи так, поговорили и забыли. Появился посетитель – прервали разговор, а потом и не вспомнили, о чем речь шла.

– Его сбил грузовик.

Это случилось в новогодние праздники. Четвертого января, ровно два года спустя как ушла мать.

Мы с отцом первого числа приехали к бабушке с дедушкой. Мать ушла год назад, и атмосфера в доме была гнетущая. Я чувствовал, что взрослым хочется поговорить друг с другом, и большую часть времени проводил в гостевой комнате рядом со входом в дом. Раньше это была комната отца, еще до того, как он поступил в университет в Токио, и когда приезжали всей семьей, мы спали в этой комнате, разложив футоны параллельно друг другу. Раньше втроем – я, папа и мама, – а в позапрошлый и прошлый годы мы вдвоем с папой. В комнате был книжный шкаф, на его полках стояли старые комиксы, романы, энциклопедии растений и животных. Во второй половине того самого дня я лежал, облокотившись на свернутый футон, пролистывал комиксы, смотрел новогодние программы на маленьком телевизоре и трогал качающийся зуб. Мне надоели эти занятия еще до наступления вечера, и я пошел в другую комнату, где бабушка и дедушка вдвоем, сидя у котацу[449], смотрели телевизор.

– А где папа?

– Уехал куда-то, – сказала бабушка и похлопала рукой по свободному месту у котацу.

Наверное, она тем самым приглашала меня сесть с ними. Но я пошел к окну, которое выходило на веранду. Потому что по телевизору показывали какую-то неинтересную новостную программу. И к тому же мне не хотелось, чтобы эти двое начали говорить про мою мать. За окном простирался большой двор – такой никогда не встретишь в Токио. Мне показалось, что он стал просторнее, чем раньше – не было дедушкиной машины.

– Он поехал на машине? – спросил я.

Дедушка с бабушкой вразнобой закивали.

– А ему можно водить?

У отца были водительские права. Но я знал, что врачи ему рекомендовали как можно реже садиться за руль.

– Я предложил его подвезти, но он сказал, что поедет сам, а то совсем водить разучится.

– Куда и зачем?

Дедушка жестами показал, как тянет веревку, свисающую с неба.

– Сказал, купит воздушного змея.

Из-за болезни отец не мог заниматься спортом. Врачи говорили, что ему следует избегать резких движений. Так что, скорее всего, он поехал за змеем для меня. Наверное, думал, как меня развеселить каким-нибудь новогодним развлечением. А то приехали в гости, а в результате одни взрослые разговоры, и я скучаю.

– Эй, Сюити, иди сюда.

Дедушка подбородком показал на место рядом с ним. Я сел, сунув ноги под одеяло. Бабушка протянула мне мандарин, встала и пошла заваривать чай.