[1] Пресс-хата – особая камера с осуждёнными, добровольно сотрудничающими с «нечистым на руку» начальством тюрьмы.

За спиной захлопнулась дверь. Скорпион остановился, не поднимая головы. Кровь с разбитых губ стекала, склеивала пряди волос, попадала в рот, но сплёвывать нельзя. Это считалось прямым оскорблением хаты.

Хотя если взять в толк последние слова конвоира, то пресс-хата – это не хата по понятиям зоны или СИЗО. Это место, где здоровые быки по наводке начальства ломают или опускают отрицающих саму возможность сотрудничества с правоохранительными органами. Ломают тех, кто попросту не желают быть стукачами, «красными» или отказываются от навешанных «дополнительно» преступлений.

Ныл простреленный, наспех залатанный бок. Один глаз почти ничего не видел из-за отёка. Скорпион едва переступил порог камеры, как забыл обо всём человеческом, краешек которого разбудил Владимир перед смертью. Сейчас либо драка до смерти, либо снимут штаны, навсегда смешав жизнь с грязью, от которой невозможно отмыться.

Их было трое: рослый, бородатый кавказец, похожий больше на примата, чем на человека. А также здоровый лысый качок с тупой ухмылкой и отсутствующим взглядом. С ними сидел низкорослый хилячок.

– Ой, какая к нам девочка пришла, – первым начал игру хилячок-подстрекатель. – Тебя как зовут? Люся? Будешь Люсей? Братва, я уверен, он хочет быть Люсей.

Бык и бородач заржали, кивая. Бородач зачесал пах, приговаривая:

– Твоя правда, Гоба. Люся хочет ласки. Сегодня моя первая очередь.

«Скорпион – значит, злой… Что ж. Я не против быть злым в такой компании», – подумал Сергий и ухмыльнулся разбитыми губами.

Мироздание не спрашивало, хочет он жить или нет. Поставило перед выбором. Скорпион снова хмуро улыбнулся, сплюнул кровавым сгустком под ноги подстрекателю и упал на спину, стараясь не потерять сознание от боли в рёбрах. Вдел ноги в руки и перекинул руки в наручниках вперёд.

Вот теперь «волчий бой»!

Ногой подсёк хиляка, вскочил, сдвоенными рёбрами ладоней припечатал в горло быка, ткнул пальцами в глаза примата, не придерживая руки. Пальцы вошли в глазные впадины, травмируя давно не стрижеными ногтями оба глазных яблока.

Бородатый любитель мальчиков навсегда потеряет зрение.

Бык посинел, не в силах вдохнуть воздуха, упал и закатался по полу. Скорпион подошёл ближе, наклонился над задыхающимся. Обхватил шею, насколько позволяли наручники и принялся душить. Осознанно, без тени сомнений.

Жора Сидельный, излюбленный «опускатель», не видел картинок всей жизни перед глазами, просто пришла смерть с длинными чёрными волосами и холодный взгляд зелёных глаз перечеркнул сучью жизнь.

«Вот и всё, финал», – подумал Сергий.

Кавказец завыл, как прирезанная собака. Кроссовок надавил на горло, придержал. Вскоре посиневшее лицо бородача затихло. Душа тяжелее наковальни провалилась в ад. Тело затихло, освобождённое от бремени.

Подстрекатель забился в угол, причитая:

– Не надо, арестант! Не стоит! Не признал! Прости суку. Не убивай! – кричал он и даже застучал в стену. – Начальник!!! Спасай! Режут! Не убива-а-ай!

Скорпион повернулся, сухо обронил:

– Нырнёшь головой в парашу – подумаю.

– Нет! – взмолился подстрекатель, поглядывая на парашу. – Никогда!

Скорпион приблизился на пару шагов. Глаза ничего не выражали – глаза убийцы, узревшего другую грань жизни.

«Наверное, до распределителя таким и был. Кто знает? Почему так легко убивать?»

Подстрекатель заскулил:

– Всё сделаю, всё! – пообещал он и нырнул за занавеску, застыл перед очком, роняя слёзы. Руки задрожали, губы задёргались, снова запричитал. – Не могу, не могу-у-у.

Скорпион приблизился вплотную, голос без эмоций хмуро объяснил:

– Ты пацанчиков не спрашивал, могут они или нет. Несовершеннолетних насиловал. Отвечай за поступки. Считаю до трёх. Дальше зубы об кафель. А потом только хуже будет.

Подстрекатель, набрав в грудь побольше воздуха, нырнул лицом в воду, тут же отдернул лицо от кафеля. Скорпион подхватил за шею, со всей силы приложил о кафель. Голова ударилась с такой силой, что шея хрустнула.

– Я подумал, мой ответ – нет! – добавил хмуро Сергий, отступая от обмякшего тела.

Голова так и осталась торчать в обломленном толчке.

Сергий не спеша умылся в умывальнике, и отошёл к окну, прислушиваясь к себе. Внутри стояла пустота. Дикая, пронзительная пустота. Словно не было вообще ничего. Присев на скатку одного из убиенных, включил телевизор. И спокойно принялся обедать тем, чем был завален стол.

Начальство обеспечивало «своих» достатком. Бык, кавказец и подстрекатель имели уютную камеру, запрещенный телевизор и хорошие пайки. Прямо на столе в открытую валялись початые пачки папирос, стояли две банки пива. По тарелкам лежала совсем неплохая снедь. Странно, аппетит ничуть не пропал, наоборот, истерзанное тело молило о пополнении ресурсов.

«Скорее всего, до распределителя и был убийцей. Владимир ошибся? Что он говорил про зачистки? Как это?»

Конвоир явился через десяток минут. Зашёл в камеру и застыл перед тремя трупами, один из которых головой прозябал у параши.

Несостоявшаяся жертва валялась на нарах, избавившись от наручников и закусывая хлебом с сайрой.

Скорпион не помнил, что он совсем не ест мяса, но рыбу, морепродукты и молочные продукты дед позволял, потому организм не противился. Жертва щёлкал пультом дистанционного управления, переключая каналы по телевизору.

Вяло повернув голову, подмигнул надзирателю:

– Привет, начальник. Смеховую панораму будешь смотреть? Посмеяться бы тебе от души. А то хреновы дела твои. Захожу в камеру, а тут трупы кругом. И ни души. Только ключ от наручников на столе лежит. Это антураж такой или пугать вздумал? Учти, я жмуров не боюсь, – и тише добавил, пронзая холодным взглядом насквозь. – Живых надо бояться, начальник.

Конвоир, не поворачиваясь спиной, выскочил обратно.

Вернулся с подкреплением.

Потом был пресс. Ногами и дубинками били впятером, за каждым ударом пряча страх перед несломленным заключённым. Им было не понятно, почему остаётся жив. Почему смеётся?

Человек удивительно живучее существо. Скорпион не задумывался над тем, выживет он или нет, просто забыл себя в океане боли, перестав воспринимать реальность. Было ли это расплатой за грехи или прошлую жизнь, не думал, просто пытался выжить. Знал, что должен. Вопреки. Ради чего или кого, не знал. Но поставил себе целью выжить

И выжил!

Когда через полчаса все пятеро устали, на теле почти не осталось живого места. Сплошные синяки и кровоподтеки. Лицо превратилось в месиво, шрамы обеспечены. Нашёл в себе силы плюнуть одному из бивших в лицо.

Последний удар снова отбросил в тёмный омут…

Дальше была неделя в карцере без еды. Лишь несколько кружек воды в день, чтобы не сдох слишком быстро, пока срастаются рёбра.

Первые три дня там держали в покое, ожидая, когда подопытный ослабнет или сам издохнет от побоев. На четвёртый день подсадили мастера волчьего боя, что пытался прикинуться другом, а ночью пришлось перехватить руку с заточкой и навсегда утихомирить подсадную утку лицом о стену.

Когда толстый надзиратель, отворяя дверь, вновь увидел перед собой бездыханное тело и человека, сидящего в позе лотоса и без эмоций смотрящего на него в упор холодными, пронзительно ледяными глазами, он потерял аппетит и перестал спать.

Через два дня его найдут исхудавшим и спятившим. «Дурка» до конца дней станет надзирателю приютом. Ещё у двоих избивавших позже случаться сердечные приступы в течение года, словно не выдержали собственного гнева. Последние двое уволятся без объяснения причины, но каждую ночь до конца дней своих будут вскакивать среди ночи от криков и смеха из сна.

Провидение знало, что делало. Каждый играл в жизни свою роль без права сменить амплуа.