Прометей рухнул на колени, ноги подкосились. Впервые за долгие годы? Десятилетия? Века? Впервые увидел свои истерзанные солнцем руки, выщербленные ладони, багровые следы-выемки от цепей.

– Ты свободен, Прометей. Деяния богов не вечны. Недолго им тешиться мнимым могуществом, – сказал он и сильные руки помогли встать, подняли на затёкшие ноги и держали так, пока не ощутил, что сможет стоять сам, без поддержки и опоры.

Прометей ощущал, как оживает тело, как наполняется новыми ощущениями душа, та самая искра жизни, что подарил всем, теперь ярко горела и в нём. Он уже почти поверил, что действительно свободен, почти… Но тут в небе выросла чёрная точка, приблизилась. Это летел тот самый ворон, проклятый посланник богов. Летел, чтобы расквитаться с двуногим, дерзнувшим освободить обречённого на муки.

Прометей тяжело вздохнул, прошептал спасителю:

– Всё равно благодарю тебя за все твои старания. Пусть небо будет свидетелем, во веки веков тебя не забуду.

– Деяния богов не вечны, – повторил Меченый, поднимая с земли огромных размеров дубину и поворачиваясь к незваному гостю лицом. – Но твой дар останется с людьми навсегда. Ты уровнял богорожденных и богосотворённых. Теперь у всех есть потенциал. И хотят они того или нет, должны развивать в себе огонь творения. Потомки старых богов и новых богов будут смотреть на новые племена как на равных. Жалкая птица этому никак не помешает.

Меченый провертелся на месте и метнул дубину. Ему не нужно было зрение, чтобы видеть цель. Он слишком долго жил без него и научился определять мир по звуку.

Пал подбитый ворон. И небо узрело, как старые боги в тот день отступились от своих слов…

Скорпион, кидаемый по прошлому, устало вздохнул.

Похоже, его семья отметилась во всех мифах и легендах. Но одно Скорпион понял точно – Меченый его сводный брат.

Лишь кровь его немного другая. Значит, отцы у них разные.

Значит, у него был и дядя. Кто же он?

Эстония.

Больница закрытого типа.

Третий этаж.

Молодой человек среднего роста, ничем не примечательный на вид, спешил по залитому светом ламп коридору. Он был как человек, за которого любые спецслужбы выделили бы немалые средства ввиду его забывающейся внешности.

Увидеть можно. Запомнить невозможно.

Каждая комната выбрасывала навстречу обезумевших людей: пациентов, охранников, медицинский персонал. Все с оскаленными рожами и пустыми глазами, вели себя как дикие звери. Зомбированные чужой волей, они старались задержать его всеми силами, проявляя несвойственную людям силу. Но зомбированные не способны думать. А гость больничного отделения довёл собственный разум до заоблачных высот и научился влиять им на мир больше, чем мышцами.

Времена буйной молодости он оставил позади, предпочитая громким свершениям работу в тени. Но и сил в нём хватало. Человек в длинном тёмном плаще коротко рубил дланями воздух. Очередной волновой удар отбрасывал помеху на стены. Коридор после поступи гостя покрывался кровью. Мёртвые тела возвращали разум после смерти. Но он им уже не требовался.

На другом конце коридора, привязанный к кровати, очнулся Семён Корпионов. Мир перед глазами Леопарда плавал. Чёрные пятна сменялись галлюцинациями.

Меченый заглянул в его разум… В этот раз обессиленному и обезвоженному виделись под потолком сотни шприцов. Они нависли прямо над его телом, иглами обозначив место на теле, куда вопьются в скором времени. О содержимом шприцев можно было только гадать. Убьёт ли его ядом, кислотой, подействует ли яд мгновенно или растянет муки на часы, дни, что останется от внутренних органов после всего этого и переживёт ли это разум, Сёма больше не гадал. Силы стремительно покидали тело.

Сколько прошло времени с момента падения в ноги здоровяку в помещении Нежити, неизвестно. Но пересохшее горло, почерневшие губы и трясущиеся ноги говорили, что воды он не получал очень давно. Разум справлялся с ядом, нейтрализовав малую порцию в виде пота с большим количеством воды. И кровью, которую заставил течь из носа, не давая пробыть в мозгу хоть какое-то время.

Яд оказался по итогу побеждён, но повержен сам Сёма. Привязан к кровати жалкими бинтами, не в силах порвать и их. Конечности больше не слушались и сиплое дыхание становилось всё реже и реже.

Эта медленная смерть в союзе с большой температурой хуже любых мук. Воин по жизни перестал контролировать гипоталамус, ответственный за температуру. Чем позволял телу сгореть в мучимом его огне раньше, чем бред галлюцинаций выпьет душу до дна, уничтожив все светлые воспоминания жизни.

Сёма не жалел о пережитом: драки, погони, боль, износ, преодоление, тоска, несуществующие родители, дикая пустота одиночества до какого-то времени закаляли его дух. Теперь пусть седая старушка у койки и висящие под потолком шприцы будут ему свидетелем – если бы дали возможность прожить жизнь заново, не менял бы ничего.

Ведь он стал гораздо сильнее.

«Что было, то было. Один раз прошлое поменяли – хватит. Разве что со Скорпионом пожелал бы встретился раньше, пусть даже в тайге, и найти Марию до рок-концерта, чтобы влюбиться так, что никакая демонша не в силах была очернить эту любовь».

Тяжело, больно.

«Ещё можно было выпустить Леопарда в момент встречи на диване с суккубом у камина, а не через три дня. И вообще с самолёта падать не стоило. Почему бы не ввязаться в драку с Мёртво и Нежитью ещё там, у волхвов? Старики бы не дали очернить кровью святое место покоения Славы. И Родослав бы в обиду до конца не дал. Хотя, кто поймёт этих полубогов? За сорок тысяч лет можно столько переосмыслить, что привычные понятия жизни отойдут на последние роли. Или наоборот. Но какой может быть «наоборот», если сама смерть сидит у кровати и шприцы так устали висеть? Скорпион не приходит. Мёртв? Тогда не медли, старушка. Где твоя коса? Или ты молодая, красивая девушка с холодными глазами и белыми губами в линию?».

Старушкой была помощница Эмиссара – старая Аглая. Она читала его мысли и улыбалась, подпитываясь его страданиями. Заприметив не званного гостя, она быстро подняла голову к двери, прислушиваясь. Дверь почти в тот же миг, медленно, почти со скрипом, отворилась. На пороге застыл тёмный юноша, тяжёлым взглядом пригвоздив старушку к стулу.

«Скорпион?» – подумал Сёма, расплывчатым зрением собирая картину в одно целое. Мешали чёрные мухи, плодящиеся перед глазами с завидной скоростью. Куда там кроликам.

Старушка подскочила, сопротивляясь управлению. Но рухнула назад.

– Не преувеличивай своих возможностей, баньши. Тебе семьсот лет, мне в семнадцать раз больше.

– Ты переступил владения! – просипела придавленная к стулу чужой волей старушка.

– Какие ещё владения, проклятая шваль? Удельные земли князьков теперь принадлежат всецело мне! Разграничение Велеса отменяется. Я заберу всё.

– Ты не в праве.

– Кто мне запретит?

– Сатана.

– Семирогий? Зови… ах да. Ты же не можешь! – улыбнулся Меченый и нанёс удар.

Толстый стеклопакет вынесло на улицу вместе со старушкой. Крик баньши, истерзанной не столько стеклом и ударом, сколько моментально откаченной силой, слился со свистом сотен шприцев. Они действительно материализовались, затем моментально догнали пособницу и пропороли старую, дряблую кожу. Баньши больше не могла вселяться в предметы или менять структуру тела, становясь бесплотным духом. Меченый забрал весть потенциал, все возможности, сделав смертной.

Асфальт безразлично принял древнюю бестию, как любой материальный предмет весом больше пера. Принял такой же, как умерла шесть веков назад.

Гость подошёл к окну и сел на подоконник. Обычный голос, чем-то похожий на голос старшего Скорпиона в Японии, донёсся до Сёмы:

– Вот же старая валлийская дура. Нет, чтобы спокойно гулять на свадьбе внуков. Так она ж и там проклинать начала. Но и на самый тяжёлый сглаз найдётся проклятие потяжелее. Ведьмы приметили. С тех пор она могла только о смерти бурчать, сама не ведая смерти. Баньши. Воет о смерти и предметами гремит, как жалкий полтергейст. Но Нежить её немного прокачал. Питалась энергиями, как пылесос.