Икару и самому всегда хотелось верить в успехи безнадёжных дел отца, но строгий взгляд матери, пересуды соседей, говор прохожих, жителей, посторонних, всех, всех, всех…

«И где теперь эти все? Кто теперь посмеет сказать про его отца, что он безумец? Это они все слепые безумцы серой жизни, а его отец – ОТЕЦ! – гений!».

Глаза Икара неотрывно следили за полётом крыльев, за взмахами широких дланей и за счастливейшим на всем белом свете взгляде отца.

«У него получилось!».

Дедал сделал ещё один пируэт над ущельем и его ноги коснулись выступа скалы. Приземлился с грациозностью птицы. Икар еле дождался, пока отец сбросит крылья, чтобы крепко обнять его и сказать эти самые слова: «Я верил в тебя, отец!».

– Ты взлетел выше неба, выше солнца, – восхищался Икар.

– Никогда не теряй надежду. Человек может почти всё! – кричал довольный отец…

Они шли домой ужинать, неся конструкцию вместе, вдвоём. Теперь сын не станет слушать пересуды серых людей, этой нелепой массы, тех, кто плохо отзывался о его отце, ибо сам видел полёт. Видел своими собственными глазами. Никакие силы не заставят его ещё раз усомниться в родителе.

– Икар, я парил под облаками, но никак не выше неба и тем более солнца. Понимаешь, если подняться выше облаков, то яркое солнце растопит смесь воска и стропила ослабнут. Рычаги слишком сильно передавят кожу, и она порвётся. Встречным ветром крылья разметает, и скалы поглотят дерзнувшего. Навсегда. Ни в коем случае не поднимайся выше!

Икар словно не слышал. Он витал в облаках, как минуты назад его отец.

«Подумать только, отец был совсем как птица».

На следующий день, едва взошло солнце, отец с сыном вновь стояли у обрыва скалы. Дедал проверил и перепроверил все крепления и вновь устремился в полёт над бездной, что захватывает дух даже больше, чем сеча с варварами в молодости на услужении в армии.

Дедал парил над землей, забыв обо всём. Иногда возвращался вновь на скалу, чтобы ещё раз проверить крепления и… ещё раз узреть грустные глаза сына. Тот тоже хотел покорить небо, как отец, тоже хотел узреть землю, что развернётся перед глазами как на ладони.

«Но ведь он так молод, обязательно устремится ввысь, к солнцу. Не стерпит».

Чаша весов качалась из стороны в сторону, как мерило Фемиды.

К полудню Дедал не стерпел. Отцовское сердце дрогнуло. Протянул крылья сыну.

Радости Икара не было предела, выученными движениями мигом облачился в конструкцию, сердце застучало часто-часто. Быстрее, чтобы отец не передумал, поспешил к пропасти.

Слова Дедала догнали уже при прыжке:

– Будь осторожен, сын. Молю тебя, помни о солнце.

Длань ветра устремилась навстречу, подхватила, позволила расправить крылья. Икар что есть мочи заработал руками, страшась не упасть в бездну. Восходящие потоки приветливо подхватили, помогли стараниям, взмыли в небо. Икар закричал, но не от испуга, от восторга. Отец остался позади, превратившись в маленькую песчинку, в точку. Юноша увидел своё селение, близлежащие земли, дорогу к городу. Всё уменьшалось и отдалялось.

– О боги! Как право дивно! – раздавались слова восторга из его уст.

Он поднимался всё выше и выше, душа и дух слились в едином порыве, устремляясь вперёд, ввысь, в бескрайнее небо. Только вперёд! Только вверх!

И вот уже до солнца рукой подать, протяни руку, и солнечный Гелиос распахнёт свои объятья, станешь богоподобным, узришь истину.

Разум сдался, руки заработали ещё интенсивнее, вздымая в облака. Он нырнул в облака, как нырял со скалы в лазурное море. Только это воздушное море невесомо, белые кучки расступаются, едва взмахнёшь крылом вблизи от них.

Икар возликовал. Он покорил небо! Боги примут его за равного!

«Гелиос, распахни свои объятья! Я иду!».

Облака резко оборвались. Он вынырнул прямо под палящие лучи бога солнца. Восковая смесь отца размякла и потекла, срывая крепления. Крыло надломилось от сильного взмаха, и рука выскользнула из крепления. Он камнем полетел навстречу лазурному морю, такому синему и жёсткому.

«Воистину, чем выше взлетаешь, тем сильнее падать. Прости меня, отец».

Старческое сердце не выдержало. Дедал сделал шаг в пропасть, едва увидел падение сына.

Шаг без крыльев.

Эстония.

Больница закрытого типа. Подземный этаж.

Ноябрь.

Мигая, загорелись белые лампы. Одинокие шаги прокатились по-тихому холодному помещению. Среднего роста женщина, с пронзительно-зелёными глазами и длинными чёрными волосами, собранными в пучок за плечами, включила свет и прошлась до металлических полок.

Она одета в элегантную кожаную одежду и облегающие сапоги. Её внимание направлено на металлические отсеки. Там, застёгнутые в мешки, ждали своего часа отжившие свой ресурс люди.

Среди десятка остывших тел, там лежал тот, кого выносила и вскормила, оставив по велению мужа своей собственной судьбе по достижению совершеннолетия. Мальчик должен был вырасти сам, в безвестности и без памяти о родителях, иначе охотники баланса перечеркнули бы его жизнь раньше, чем научился говорить. Умертвив материнские чувства ради спасения дитя, она согласилась на всё.

Всё ради сына. Но несколько дней назад ему исполнилось восемнадцать. И она устремилась на его поиски.

Мать ощущала, что сердце Сергия ещё бьётся. Медленно и редко, едва гоняя по венам остывающую кровь, оно всё же стучало. Отравленный разум наверняка выдавал Скорпиону жуткие картины. Переходить черту в таком состоянии – хуже всего. Душа теряется, не понимая, где морок, где явь и потом долго не может найти себя на том свете.

Умирать надо осознанно… Но сейчас не время умирать!

Перчатки упали под ноги. Рука, сорвав без видимых усилий нехитрый замок с зелёной печатью Нежити, потянула за выдвигашку. Печать взвилась в воздух, испаряясь ядовитым газом, светясь, как неоновый свет в лампах.

Эмиссар в тот же момент узнал должен был узнать о вскрытии, но печать под взглядом Лилит замёрзла, растворившись не до конца. Молекулы газа потяжелели, оборачиваясь водой. Затем потемнели и рухнули на тело Скорпиона сухими, грязными льдинками.

Его тело было холодным. Глаза открытыми. Зрачки заволокло чернотой. Белок отступил, теряя позиции под натиском яда. Только радужная оболочка ещё отдавала оттенком зелёного, но и она со временем темнела, сливаясь с общим фоном.

По щекам Лилит потекли слёзы. Безмолвные и тяжёлые, они достигали подбородка и обрушивались на холодную грудь сына. Мать разрывало на клочья при виде мучений младшего, но ещё больше её душил гнев: на себя, на ситуацию и обстоятельства, которые не позволили быть рядом.

Он никогда не слышал её голоса.

Пальцы чернявой девы коснулись предплечий. Под ладонями вспыхнул синий свет. Он потёк по пальцам и коснулся татуировок, пробуждая тотемы помимо воли обречённого хозяина. Крылья орла едва заметно шевельнулись. Голова повернулась в сторону женщины. Орёл приоткрыл клюв и снова застыл. Тотем скорпиона слабо поводил жалом и щёлкнул клешнёй. Пары ног медленно перебирали на месте, долго и тягуче, словно измазанные в мёде или в клее. Низший тотем жаждал вырваться из незримых оков, но хозяин безмолвствовал, энергии было слишком мало для автономной работы.

Лилит убрала руку от горла и приложила обе к скорпиону. Синий поток усилился вдвое, впитываясь в очернённую татуировкой кожу и вокруг неё. Скорпион радостно помахал клешнями и исчез с предплечья, словно татуировщик в шестилетие Сергия забыл нанести рисунок на кожу.

Теперь тотему хватало энергии, чтобы начать действовать, и он принялся за работу.

Темноволосая вернула руки к груди. Один из ногтей увеличился в размерах и стал не тупее новой бритвы. Неглубокий разрез вдоль ребра в районе сердца сына получился моментальным. Тяжело и неохотно кровь, капля за каплей потекла вдоль рёбер, под спину, скапливаясь лужей на металлическом желобе-полки.