Лилит сделала второй разрез у себя на запястье. Быстрые капли от него потекли отпрыску на грудь. Красная кровь собралась небольшой лужицей и, против воли физических законов, потекла вверх, устремляясь к началу разреза.

Едва кровь Лилит коснулась края, чёрная кровь потекла из Сергия интенсивнее. Яд выходил, заменяясь кровью матери. Кровью первой созданной женщины.

Дева перестала дышать, слыша в полной тишине помещения морга стук собственного сердца и убыстряющийся стук сердца сына. Пришлось задушить на корню вскрик от радости. Возрадовалась, что белые губы сына наливаются алым и понемногу светлеют открытые глаза.

И без того истерзанный разум Скорпиона вдруг пополнился памятью крови матери. Вновь гены отца, потомка богов, смешались с памятью первой сотворённой. Рождённое и сотворённое смешалось в Скорпионе, переплетаясь с ядом Эмиссара. Маленький тотем судорожно активировал все резервы, меняя химический состав яда и разлагая на безопасные составляющие. Он боролся за тело изо всех сил.

За разум же боролся сам Скорпион.

* * *

Скорпион.

Алатырские горы (совр. Кавказ)

Очень давно.

Крик разорвал небо, взлетел до самых небес. Снова острый клюв вонзился в бок, разорвал кожу, словно ножом и добрался до печени. Тело пронзило болью, такой, что в глазах потемнело. Тело затрясло невыносимой дрожью, а сердце застучало часто-часто, разгоняя кровь в три раза быстрее.

Из разорванной раны горячим бурунчиком извергалась сама жизнь. Тяжёлые ручейки текли по животу, по бёдрам, ногам и обрушивались на землю, вновь впитываясь в раскалённую на солнцепёке пыль.

Прометей стиснул зубы. За десятилетия мучений научился кричать только в первый момент, когда проклятый клюв чёрного ворона разрывает кожу и вонзается в печень. В дальнейшем уже принимал эту нестерпимую боль, как должное, переживая приступы, как и жгучие лучи палящего Гелиоса.

Нестерпимый жар светила в союзе с крылатым приспешником Зевсом будут вечно пытать неразумного человека, дерзнувшего перечить богам.

Ворон поднял окровавленный клюв, посмотрел правым глазом в очи вечного узника, гаркнул хриплым нечеловеческим голосом:

– Отрекись от людей. Смысла же нет. За что страдаешь?

Прометей, как и сотни тысяч раз до этого, выжженными на солнце губами обронил:

– Прочь!

Ворон гаркнул в ответ по-своему, по-птичьи, то ли в очередной раз удивился человеческому упрямству, то ли решил, что перевоспитывать таких бесполезно. Широкие крылья взмыли вверх, оставляя далеко внизу среди скал и развалов камней вечного пленника судьбы.

Прометей вздохнул. По идее он должен был сейчас умереть от потери крови, но проклятье богов – бессмертие, не давало отправиться за грань, в царство Аида. Да хоть бы в сам Тартар, куда угодно.

И снова он ощутил, как края раны затягиваются, а на месте разорванной печени взрастает новая. Ещё чуть пожжёт и всё, что напоминает о ране, это засохшие, покрытые струпьями кровавые дорожки, да быстро высыхающая на солнце лужа, к которой прилетят орды мух.

Проклятье! Сейчас снова начнёт печь солнце. Так всегда: сначала поутру прилетает ворон, клюёт печень, просит отречься и улетает, тут же дело богов подхватывает солнце, а он, распятый на камне, привязанный могучими цепями, не может пошевелить ни ногой, ни рукой, лишь ощущает, как из тела выходит последняя влага, как медленно выгорают кожа, веки, как лопаются губы. А вездесущие мухи откладывают в нём свои личинки.

Так случается каждый день, до самого захода солнца. А после начнёт морозить. И будет трясти до самого рассвета. Перед зорькой, перед тем, как забыться тревожным сном на какие-то мгновения, он вновь станет прежним, полным сил. Тем самым юнцом, каким был, когда свирепые боги приковали к вечному камню. Это ощущение сил придёт на мгновение для напоминания того, что он потерял.

Да, он украл! Он вор. Украл у богов огонь. Не себе, всем людям, чтобы могли выйти из того замкнутого круга, что называлось тёмным временем. Речь шла не об огне, как таковом, он наделил частицей божественного огня каждого человека. В каждую душу его трудом попала божественная икра, зажглась и понесла людям свет. Свет для всех сотворённых людей, чтобы встали вровень с теми, кто был богами рождён.

Он совершил Поступок. Как наказание, каждый день обречён на вечные муки. Ни один человек не вправе прийти и освободить его, так как он страдает за всё человечество, которое перешло на следующую ступень развития. Вышло из животного царства, получив муки совести, стыда, раскаянья, чести… Обладая этим в полной мере, он, как предводитель нового человечества, никогда не откажется от правды и веры в свой Поступок. Потому что он, Прометей, подарил сотворенным людям огонь, одушевив их «глиняные тела».

Сознание плыло и мутилось. Палящие лучи безжалостно терзали кожу, щипали веки, резали глаза. В голове стоял гул, как от сотен тысяч молотов. Это кипящая кровь била в виски и молила о пощаде, о тени, и хоть о капле влаги… хотя бы капле.

Язык прилип к нёбу. Пленник почувствовал, что рот сможет открыть, только порвав губы, содрав кожу. Но не сжалится немилосердное солнце, не пошлёт небо дождя. В этом месте никогда нет дождя, он прикован на краю мира. Здесь даже пустынные кусты не растут, только камни и песок, что так же молят о влаге, как и он. Это заповедное место в Алатырских горах. Оно создано, чтобы показать, что упрямы боги. Но также существуют люди, которые не оступятся от своих слов и поступков даже на смертном одре.

На вечном смертном одре.

Сердце ударило в грудь с такой яростью, что Прометей впервые для себя вылетел из забытья, ощущая ранее невиданное чувство, давно забытое.

Капли жизненной влаги стекали по лицу. Он уже и забыл, как ощущается влага. Кожа яростно принялась впитывать в себя всё, что стекало по голове, по лицу, по длинным, выжженным локонам волос. Обоняние выхватило запах воды ещё раньше…

«Вода? Но откуда вода?»

Он заставил себя открыть глаза, тем более что смоченные веки позволили это сделать без сухого треска.

Перед глазами плыло, блики солнца играли на камнях вокруг. Могучая длань прикрыла глаза от солнца, позволяя увидеть перед собой фигуру. Это был не проклятый ворон. Боги? Нет, те никогда не снизойдут до него. Кто же? Смоченные губы попытались проронить хоть слово, но получился лишь сухой кашель.

– Не спеши, Прометей, – могучий голос рослого мужа, уверенный и дерзкий, разрезал пустоту, что длилась вот уже сколько десятилетий. – Не спеши. Позади вечность и вечность впереди.

Глаза теперь уже чётко и ясно выловили перед собой фигуру могучего, перевитого мышцами мужика в пятнистой шкуре-безрукавке. Он милосердно заслонял его от солнца своей могучей статью и, о счастье, поливал его с ног до головы самым драгоценным сокровищем, что есть на свете – водой!

Широкий, объёмный, кожаный бурдюк изливал на пленника солнца капли за каплями.

– Кто ты, дерзнувший противиться воли богам? Уходи, пока они не покарали тебя, как и меня, – услышал Прометей свой голос.

– В последнее время меня называют Заряном. Некоторые Гераклом. Иные Геркулесом. Но истинного имени у меня нет. Я Меченый. Что мне до этих богов? Я сам по себе. Богатыри и герои рождены на земле, чтобы попирать волю богов. Это мы чаще помогаем прочим людям, освобождая мир от чудищ и творимого ими зла, а не они.

– Уходи пока не поздно, безумный. Я бесконечно благодарен тебе за миг, без мучений, но молю тебя, спасай себя.

Бурдюк опустел. Меченый небрежно отбросил его в пыль земли, обхватил одну из десятка цепей, которые сковывали Прометея и, напрягаясь, обронил:

– Ничто не вечно, Прометей. Даже боги – лишь мгновение для Творца. Но каждый из нас немного творец, потому – меняемся.

Цепь напряглась до предела. Руки опоясали змеи. Они вздулись под кожей, Меченый судьбой зарычал. И рык этот прокатился над выжженными безымянными землями, словно громом после молнии. Звено цепи лопнуло. За нем другое. Раскалённый небесный металл пал под ноги.