Горячее прикосновение к щеке. Как быстро бьётся сердце. Оно ощущается здесь. Оно здесь живёт. Оно, настоящее. Тот физический мир придуман, он всего лишь мысли более Великого, а по-настоящему существует пространство только ЗДЕСЬ.

Голубые глаза рядом. Родные и такие близкие. Чёткие очертания, западающие каждой чёрточкой, каждой точкой в душу. Ясные, как отражения в тихой глади небольшого озерца в безветренную погоду.

Эти глаза смотрят пристально, выжидающе. И снова прикосновение к щеке. Горячее, обжигающее. И поток тепла и света… любви поток, утопил в себе. Залило все прошедшие ступеньки, скрыло цепи, размыло болото. Слёзы облегчения потекли вслед тем потокам. Их видела только ОНА. Только эти голубые, ясные глаза. На миг ощутил её улыбку. Она не показалась, просто улыбнулись друг другу два сердца. И между ними возникла незримая связь. Нерушимая, и вечная как бесконечность мыслей Творца.

Покой. Великий покой, и умиротворение снизошли на Василия в этот момент. И не сразу ощутил, как светит в глаза солнце, как гуляют соки по вновь обретённому телу. Только глаза, ЕЁ глаза видел он перед собой и мог поспорить на душу, что Та, Которую видел мгновения назад, существует. Существует для него, как и он для неё. Две половинки Единого Целого. Однажды разделённые, чтобы постичь жизнь на земле.

Вернулся слух.

Неторопливый плеск воды под ухом.

Вернулись ощущения.

Ухо щекочет травинка.

Вернулись чувства.

По щекам бегут две дорожки слёз. Тихие, бесшумные. Слёзы освобождения.

Покой. И тепло.

Сердце догнало разум. Застыли посреди дороги, созерцая облака в небе вместе с ним. Вместе с ним же ощущали тепло в груди.

– Ну, наконец-то, – послышалось от Токаявы.

Василий перевел на него взгляд. Сил шевелиться, пока не было. Тело не торопилось выходить из неги, продлевая удовольствие.

– Она… – услышал свой сиплый, слабый голос. Но повышать его, значило нарушить гармонию, рушить достигнутое. Договорил одними губами, – … существует.

Сенсей не смог сдержать улыбки:

– Раскрылся.

Примерно то же время.

Япония. Остров Хоккайдо.

Пагоду разукрасил янтарный закат. Лучи, прощаясь, засверкали по черепичной крыше. Василий приоткрыл глаза, с улыбкой посылая заходящему солнцу порцию любви.

Это не сложно, когда распахнута душа, когда сам светишься изнутри. Отдав светилу малую часть, получишь во много раз больше.

Василий привык сидеть, сложив ноги под себя. Если это делать после хорошей разминки, ноги не затекают. По крайней мере, первые полчаса.

Сенсей, однако, понимал релаксацию по-своему. И больше получаса засиживаться после того странного, чудного сна, не разрешал. Васе приходилось постоянно что-нибудь делать. То разминка, растяжка суставов, то дыхательные техники, бег по кругу, махание деревянной палкой, по форме напоминающей меч.

Всё, что угодно, лишь бы под коробочку не лезло много мыслей. Токаява словно выставил им блок из физических манипуляций, требующих присутствия здесь и сейчас. Самым любимым действием подобного рода для гения были долгие, пешие прогулки в горы. С сенсеем ли, в одиночестве ли, не важно.

Иногда Василий гулял с охранником Лютым. Он единственный, кто из Антисистемы неподалеку. Прочую ответственность за безопасность брал на себя Токаява при попечительстве Тосики и Ино. Женщин, которые влияли на мир не хуже всех прочих мужчин из Пятнадцати сильных мира сего.

Долгий, трудный путь ежедневного восхождения на гору выматывал. Требовал преодоления себя, вскрытия небывалых внутренних резервов, о которых Гений порой и не подозревал. Фактически одна железная воля у вершин заставляла передвигать непослушные, налитые свинцом ноги. Но как пела душа, когда смотрел сверху вниз на долины, и на весь пройденный путь.

На спуске ноги летели. И при возвращении домой к сенсею, он ощущал новый прилив сил. Словно тот резерв, который выпил до дна, снова был полон силы до краёв. С таким и страну с колен можно поднять. Не надорвёшься.

Вернулся сон. Долгий, крепкий, безмятежный. На зависть всему сущему был аппетит. И пусть ревели на утро перетружденные, непривыкшие к таким прогулкам мышцы, Василий ощущал себя на вершине гор. Каждый день – словно на самом пике.

Токаява вышел из храма, отыскал глазами вверенного послушника и одобрительно кивнул. Мол, расслабляться надо везде. И белый человек в позе лотоса на каменных плитах среди суетящихся туристов, выглядит достойно. Нечета суетливым туристам и порой так же себя ведущим аборигенам.

Вася поймал себя на мысли, что перестал беспокоиться, как выглядит. Все тревоги прошли, перестал обращать внимание и на людей. Что стоит их мнение о себе?

Те, кто видят, ощущают его внутреннюю гармонию. На то они и монахи и ищущие гармонию люди. А те, кто пришёл фотографировать всё, что видят, тыкать пальцем и открывать рот в восхищении – какая разница, что они подумают?

Наверное, по возвращению в родную страну, вряд ли станет садиться в лотос посреди города, но на Совете это не примут, как причуду. Им важно не то, как он выглядит, а то, что мыслит для них для всех. Ведь именно его мысли обрастают плотью, спускаясь ниже по инстанциям. И ничего, что их станет меньше. Просто они станут медленнее, весомее, достойнее и тщательнее продуманны. А, значит, принесут плодов больше, чем сиюминутные решения.

Отныне никаких противоречий. Только готовые решения.

Токаява вернулся из храма, медленно выдохнул, искоса поглядывая на туриста, что стоял к закату спиной и возился с сотовым.

– Пора домой, Вася.

– Как там духи предков?

– Предостерегают о стагнации.

Василий распутал ноги, немного размялся. К обратному путешествию готов. Из дома вышли на рассвете налегке, и петляли среди предгорий, холмов и лесов, пока сенсей не вздумал навестить старенькую пагоду.

Осколок старого мира.

Погружённая в зелень, она стояла безмятежной и спокойной, как след на воде. И Вася, погружаясь в эту тишину и благодать, простил ей сотни маленьких ступенек. Только несколько автобусов с туристами смазали впечатление. Словно дно спокойной души всколыхнули, и поднялся ил.

Возвращались напрямую, через лес. Шли спокойно, не сбивая дыхание, но быстро, пока последнее солнце ещё освещало мир. В темноте бродить среди деревьев удовольствие не из приятных. Даже по протоптанным дорожкам. Спешили попасть домой раньше, чем взойдёт луна.

Как вдруг земля затряслась. Василий не смог устоять на ногах. Упал, подполз на четвереньках к дереву, прижался.

Страшно. Земля ходуном, странный гул.

В сгущающихся сумерках всё выглядело и ощущалось катастрофой. Словно грани реальности стёрлись и странный сон терзал, не давал проснуться.

Гул стих в один момент. Земля прекратила дрожь. Тогда перед Василием вырос встревоженный сенсей.

– Сейчас вторая волна пойдёт. Держись.

– Волна?

Землю затрясло ещё яростнее.

В мозгу всплыло из школьных знаний, что земная твердь, та самая неприступная, привычная земля под ногами – это всего лишь «плёнка» Земли, двадцати-тридцати километровый слой, плавающий в бульоне тысячекилометровой мантии. И эта жалкая плёнка при всплесках варева сотрясалась, рвалась. Неустойчивые тектонические плиты, плавающие «на воде».

– И часто у вас так? – закричал Вася.

– Бывает, – откликнулся Токаява Кебоши.

– Я думал, в Японии всё стабильно.

– Стабильность – эфемерное понятие. Всё живое двигается. Земля в том числе.

Вася отчётливо увидел, как в десятке метров от него земля действительно двигалась – разошлась швом. Страхом парализовало тело.

И будь даже сейчас рядом с ним охранник Лютый, вместо тренировок в додзё, он не мог сделать с этим ничего!

Шов пополз в стороны, разросся. Края одной стороны «шва» неровно выступили, наползли на другую, с другой стороны разлома провал расширился. Чёрная яма, зев подземелья поглотила несколько деревьев, зачавкала дёрном земли, вырывая большие куски.