– Он перенервничал сильно. Может наделать глупостей, а заодно нас всех сотрёт с лица земли. Так себе носитель знаний. Давайте заменим Перводушу на душу попроще?

– Ему мы лучше новую жену найдём, память подчистим. А чтобы не страдал, пусть будет обликом как Лилит, если вспомнит, так обманется видом, – повелел Велес, больше отныне занятый собственным видом, чем продолжением эксперимента. – Лишите его памяти. Пусть будет вновь чистым листом.

– У нас с материалами проблема, – обронил Михаил, соображая из чего создать копию Лилит. – Создание оригинала невозможно. Денница разрушил машины воспроизводства полного цикла.

– А на нём разве лишних деталей нет? – саркастически заметил Рафаэль. – Давайте ему голову оторвём вместе с воспоминаниями. А новую прикрутим.

– Так это же будет неполноценная копия, – возразил кто-то сзади.

– Он скоро проснётся, надо думать быстрее.

– Да скорей же! Он сейчас всё порушит!

– Да дай ему по рёбрам!

– Кажется, сломал одно.

– Тише ты… У него ещё много.

– Не важно, клонируем то, что есть на оставшейся машины. А голову оставим, чтобы есть мог. А то подохнет, а нам отвечать потом.

– Видоизменить копию не забудьте. По старой схеме, подобной Лилит должна быть. Не по внутреннему, но по внешнему образу как минимум, – закончил спор Велес подопечных.

Очнулся Адам, лёжа рядом с копией Лилит. Он не помнил прошлого, но улыбка женщины ему нравилась.

Как можно не любить часть себя? И дал он копии новое имя – Ева.

Эдем.

Много дней спустя.

Адам лениво перебросил сладкую тростинку с зуба на зуб, поиграл языком, тоскливо сплюнул. Как же это всё надоело.

Всё надоело! Даже трава под ногами, и та не имеет горечи. Всё сладкое, такое сладкое, что приторное. Каждый день, как предыдущий, все они словно близнецы идут чередою. А рядом, словно витает неведомое. Что-то на расстоянии вытянутой руки, словно протяни и схвати.

«Но нет же, это чувство не постигаемо».

Тошно от безысходной ежедневности и давит в груди.

– Ан-гел! – по слогам закричал Адам. – Ан-гел хо-ро-ни-тель!

Пушистый полосатый хвост прошёлся по щеке. Здоровый зверь в три, а то и четыре человеческих веса, которому дал имя – тигр, ластился, словно та же овечка. Этому огромному грациозному зверю охотиться бы на тех же овечек, вонзать острые как у Создателя клыки в добычу, ан нет, так же безобиден, как и большой древесный червяк на соседнем дереве.

– Ангел! Могильщик мой, ты где-е-е? – снова прокричал Адам. – Закопай меня в землю, которой я являюсь! Не томи!

Тоска грызёт изнутри, тяжёлое чувство давит и разрывает, прижимает к земле, делая существование бессмысленным, долгим и не нужным.

Ничего не радовало Адама. Женщина рядом, но в груди такой щем, что тяжело дышать. Неполноценна. Ангелы ошиблись, считая, что копией смогут её заменить. Но копия не оригинал.

НЕ ТА женщина рядом! А где ТА?

Ветер взъерошил волосы, прошёлся по щеке мягкой дланью, силясь отогнать груз воспоминаний и унести прочь вместе с кипой облаков. Но что-то внутри понимало, что воспоминания не уйдут никогда.

Это чувство сильнее его. Это сильнее запретов ангелов и Создателя.

– Ну что? Грустишь? – прервал ход мыслей окрик.

Раздвоенный язык коснулся уха и щекотно прошёлся по самой мочке, отрывая от недосказанных мыслей. Сатане не разрешалось покидать подземелья, но проецировать сознание на зверей, птиц, людей и даже пресмыкающихся он мог.

Со змеями особенно просто работать. Структура такая – змеиная, да пресмыкающая. Иначе – гады ползучие.

Адам, не поднимая головы, узрел свесившегося с ветки червяка невероятных размеров.

«Надо бы этому созданию новое имя дать, а то слишком рознится с безглазым обладателем земли. Язык опять же».

– Чего тебе? – спросил Адам и не сразу узнал свой голос. Тот хрипел и сипел, как будто долго пил холодную ключевую воду.

«Хотя какой червяк? Пусть будет змей… гм, змеёю».

– Змея ты холодная! Змей подколодный! Змий ползучий!

«Новонаречённый» змей сполз с последней ветки на землю, обвился вокруг ног Адама. Глаза со странными зрачками пресмыкающегося вперились в глаза человека.

«Эх… Надо бы Создателю сказать, чтобы змеям веки доделал, а то зрачки гипнотические, совсем неправильные и непривычные», – подумал Адам.

– А яблоки-то горькие, – прошелестел раздвоенный язык.

Сначала Адам ничего и не понял. Мысль приходила медленно, постепенно. Затем у человека зажглась искра интереса к ползучему созданию. Мужчина тяжело приподнялся на локтях, обронил:

– Горькие? Да ну ты брось. Здесь всё сладкое, недаром Ева даже ранетки «райскими яблочками» назвала. А вкус горького я пробовал только раз, когда слеза коснулась губ во сне иль наяву. Это последнее, что я помню, перед… чем? Рождением?

Змей прополз щербатой головой до самой груди, отчего у Адама вся кожа покрылась мурашками. Человек испытал новое ощущение – отвращение.

Змий прошелестел языком почти у самых губ.

– Да уверяю тебя, горькие. Как те самые слёзы... Попробуй.

Змей почти коснулся губ человека раздвоенным язычком. Адам не позволял такого даже Еве. Человек вскочил, стряхивая многометровую, тяжёлую змеюку, как лепесток с деревца. Силой Создатель одарил под завязку, пообещав, однако, что каждое новое поколение будет всё слабее и слабее, но взамен приобретёт нечто большее. Но что, как всегда, не сказал.

Он вообще много не говорил, виделись в последнее время через посредников – ангелов. Образа Его Адам не помнил.

Адам не понимал, как ему предстоит заселять землю обетованную с той, которую не любит. Но его бог других создавать отказывался, мотивируя тем, что создал их в лучшее время творения и вряд ли повторит подобное.

Змей после пинка могучей ноги улетел в кусты. Адам вдогонку прокричал:

– Мне всё равно тех яблок не отведать! Мой бог против. Поди же, искуситель, прочь!

А про себя добавил, что обязательно спросит незримого, почему он наложил запрет на плоды во век никому не нужных яблочек? Кому нужна эта мелочь, когда вокруг растут такие дивные по красоте и вкусу плоды, что есть можно часами к ряду?

Спина вновь прижалась к мягкой древесной коре. Шум листвы в момент навеял образ Лилит, погрузив в думы. О змее и думать забыл.

А змий улетел сквозь кусты прямиком на запрещённое дерево с не менее запрещёнными плодами.

Змей только и поразился непробиваемой недалёкости Адама.

«И этим двуногим все ангелы должны поклониться, признав их верховенство над собой? Даже безропотные солдаты Велеса на такое не пойдут, – подумал Сатана печально вздохнул, лизнув раздвоенным языком одну из недозрелых ранеток, оставив на плоде капельку слюны: «Пусть осознают, что они не первые и далеко не лучшие. Пусть поймут весь обман скрытного бога, да бегут из этой резервации. Бегут к другой жизни, к другим богам. Зря Велес приписал все деяния сотворений мира себе. На земле богов не меньше, чем плодов этого дерева. Они всего лишь капли Единого. Немало из них творят, создают, клепают и плодят тысячи людей, в том числе из любых подручных материалов: дерева, камня, песка, воды, лавы, облаков, если горазды. А эти двое «глиняных» сидят и ничего не видят. Наивные слепцы. Эволюция никогда не создает виды в единственном числе».

Сатане было очевидно, что первосотворённые и перворожденные смешаются, давая новое человечество. Но Велес наверняка что-нибудь придумает, не желая смешивать своих и всех прочих до последнего момента.

«Особому народу придётся по жизни тяжко с таким богом. Но он наверняка не позволит усомниться в своих словах и под его знамением – шестигранной звездой, пройдут его люди через кровь и отчаянье. Сплотятся ли или погибнут – кто знает?».

Вибрации языка уловили присутствие подруги Адама. Змею не дали ушей, но язык ловил колебания температур гораздо лучше, так что уловил приближение Евы раньше, чем её увидели бы глаза за густой листвой.