— Я никогда не блефую, Фима. Я импровизирую, — не-я откинулся на спинку стула, который тут же протестующе скрипнул. — Но должен признать, твой гамма-всплеск… это было сильно. Я уж было подумал, что придется перезагружаться с последней точки сохранения. А у этого носителя, боюсь, такой функции не предусмотрено.

— Как и у моего…

И тут тишину разгромленного зала нарушил тихий, испуганный голос.

— П-прошу прощения…

Мы оба обернулись. Из-под барной стойки, держась за сердце и бутылку коньяка, выползал тот самый седой сомелье. Его смокинг был помят, а на лице застыло странное выражение. Такое лицо бывает у человека, который только что заглянул в бездну. И обнаружил, что у бездны очень плохие манеры и клешня краба в волосах.

— Я… я не хочу прерывать вашу… трапезу, — пролепетал он, его голос дрожал. — Но… счет? За… за все это?

Серафима смерила его таким ледяным взглядом, что бедный сомелье, кажется, покрылся инеем.

— Счет? — переспросила она.

— Отправь его в Совет Первых, — небрежно бросил не-я. — Адрес знаешь? Планета Земля, Главная Цитадель, кабинет номер один. Скажи, что это… представительские расходы. Они поймут.

Сомелье, кажется, был готов расплакаться.

— А теперь, если ты не возражаешь, — не-я повернулся к нему. — Принеси нам, пожалуйста, два кофе. Двойной эспрессо. И, может быть, пару влажных салфеток. У сударыни краб в волосах, это моветон.

Бедняга, не веря своему счастью, что его не испепелили на месте, кивнул и бросился исполнять приказ.

— Ты не изменился, Яр, — вздохнула Серафима, когда мы остались одни. — Все такой же наглый, самоуверенный, мерзкий…

— И неотразимый, — закончил за нее не-я. — Не забывай про неотразимый. Так что, стажерка, будем и дальше продолжать трясти этот глобус в попытках убить друг друга? Или найдем нашим силам более продуктивное применение?

Она молчала, с отвращением разглядывая свое некогда безупречное платье, теперь украшенное следами битвы и остатками морского салата. В ее серебряных глазах, еще недавно горевших яростью, теперь плескалась холодная, расчетливая усталость.

— У меня нет сил даже на то, чтобы прилично оскорбить тебя в ответ, — наконец признала она. — А ты, я смотрю, тоже не в лучшей форме. Эта твоя людишеская оболочка… она не выдерживает нагрузок. Все-таки хрупкий и слабый мальчишка — не лучший выбор для носителя.

— У нее есть свои ограничения, — согласился не-я, небрежно стряхивая с плеча креветку. — Например, она требует еды, сна и периодически пытается напомнить о каких-то дурацких экзаменах. Но это временно. А вот если мы продолжим в том же духе, боюсь, наш следующий бой закончится тем, что мы оба превратимся в очень дорогую и очень радиоактивную пыль. И эта планета вместе с нами.

Не-я многозначительно посмотрел на нее. Серафима нахмурилась.

— К чему ты клонишь, Яр?

В этот момент вернулся сомелье с подносом. Он двигался с грацией напуганного пингвина по минному полю. Он поставил перед нами две дымящиеся чашки эспрессо и стопку влажных салфеток с такой осторожностью, будто нес нитроглицерин.

— Может, еще что-нибудь? — пролепетал он, пятясь назад. — Тарталетку с черной икрой? За счет заведения. В качестве… моральной компенсации за стресс.

— Исчезни, — мягко посоветовал не-я, и бедняга испарился быстрее, чем стипендия Сени в первый день после получения.

Не-я сделал глоток кофе, смакуя его с видом знатока.

— Я клоню к тому, Фима, что мы с тобой — две самые большие аномалии в этой вселенной. Две силы, которым нет равных. И вместо того чтобы выяснять, чья сингулярность длиннее и у кого гамма-всплеск ярче, мы могли бы… объединить усилия.

Она скептически приподняла бровь, но промолчала, ожидая продолжения.

— Объединить усилия? Для чего? Чтобы вместе написать оскорбительную надпись на луне? Хотя это, конечно, в твоем стиле.

— Чтобы править, стажерка. Чтобы править, — не-я отставил чашку, и его голос стал глубже, серьезнее. — Посмотри вокруг. Жалкие, грызущиеся за власть аристократишки вроде этих Вольских и Страховых. Бюрократы, как наши клоуны из Совета, которые боятся собственной тени и тратят столетия на согласование цвета салфеток. Ты думаешь, они достойны управлять этим миром? Этой галактикой? Они же просто муравьи, которые делят сахарницу, не понимая, что такое сахар. А мы с тобой можем стать теми, кто решает, будет у них сахар или нет.

Не-я говорил спокойно, но в моих словах была такая несокрушимая уверенность, что Серафима невольно подалась вперед, вслушиваясь.

— Ты предлагаешь… взять власть и разделись на двоих? — прошептала она. Ее глаза сверкнули, как два холодных серебряных огня.

— Я предлагаю смену парадигмы, — поправил не-я. — Зачем нам их жалкие троны, когда мы можем построить свои, на костях старых Эпох? Глубокое Хранилище, Фима. Мы почти у его порога. Оно даст нам технологии, которые превратят нас в настоящих богов. Вместе. Ты и я. Два бога, которым никто не сможет противостоять.

Не-я протянул ей руку ладонью вверх.

— Представь. Никаких Советов, никаких интриг, никаких ограничений. Только наша воля. Наш порядок. Ты будешь править не каким-то жалким отделом, а целыми звездными системами. Разве не об этом ты всегда мечтала, моя амбициозная стажерка?

Она смотрела на мою протянутую руку, и в ее серебряных глазах шла борьба. Это было безумие. Абсолютное, чистое безумие. Но оно было таким… соблазнительным. В этом предложении было все, к чему она стремилась, все, чего ей так не хватало под гнетом Совета. Свобода. Абсолютная свобода.

— Почему я должна тебе доверять? — наконец спросила она, и ее голос дрогнул. — Ты предал всех, кто тебе доверял. Ты предал Совет. Ты предал… меня.

Чего она несет? Если верить воспоминаниям Семена… именно она меня в будущем… в прошлом… не важно, в общем кинула!

Женскую логику иногда очень трудно понять…

— Я никогда не предавал тех, кто был мне равен, — возразил не-я, его голос стал мягче. — А ты, Фима, сегодня доказала, что ты — мне ровня. Почти. Ты выросла. Стала сильной. И ты заслуживаешь большего, чем быть красивой куклой в руках старых маразматиков.

Она фыркнула, но в ее глазах уже разгорался азартный огонек. Она была хищницей. И она учуяла запах власти, такой пьянящий, такой желанный.

— Хорошо, — она медленно вложила свою ладонь в его. — Я согласна. Попробуем. Но если ты меня предашь, Яр… я найду способ запереть тебя в этом мальчишке навсегда. И заставлю до конца жизни слушать кошачье техно.

— Ха-ха, знаю, стажерка. Знаю. В этом вся прелесть наших с тобой отношений. Они честные.

Наши пальцы сплелись. На мгновение показалось, что от их соприкосновения пробежала искра, заставив зазвенеть уцелевшие бокалы. Союз был заключен. Два древних, могущественных существа, два заклятых врага, решили объединиться. И весь мир содрогнулся, еще не зная, какая буря его ждет.

И тут не-я пошатнулся.

Резкая, острая боль пронзила голову, заставив на мгновение потерять ориентацию.

— Яр? Что с тобой? — Серафима тут же напряглась.

— Черт… — прохрипел не-я, хватаясь за виски. — Кажется, носителю… и его цифровой стрекозе… не очень понравились наши разговоры о захвате галактики.

По всему телу прошла волна дрожи. Не-я почувствовал, как что-то внутри меня, слабое, но упрямое, пытается вырваться на волю. Сеня. Он просыпался. Каскадный Резонанс, запущенный Алисой, набирал обороты. Внутренняя система носителя, усиленная наноботами, пыталась поместить меня в карантин, как вирус.

— Они пытаются… загнать меня обратно, — процедил не-я сквозь зубы, борясь с накатывающей волной слабости.

— Что⁈ — Серафима отшатнулась. Ее лицо исказилось от ужаса. — Нет! Не сейчас!

Она понимала, что это значит. Если Сеня вернет себе контроль, первое, что он сделает — это попытается избавиться от нее. И кто знает, на что способен этот парень, чьим чувствами она играла под личиной Киры. В его глазах тогда, у входа в Глубокое Хранилище, она видела не просто злость. Она видела пустоту.