«Не будет добра Радогосту», – вздохнул Скорпион, предчувствуя развязку.

Закипел настоящий бой. Железо дружины оросилось кровью. Словно рожденные нечистой силой, гарцевали всадники с багровыми щитами. Рубились мечами и кололись длинными копьями пешие воины. Воины умелые, безжалостные, жестокие. Прошли не одну схватку.

Князь кого попало в старшую дружину не возьмёт.

Падали убитые и раненые радогощане. Пекло у ворот превратилось в избиение, побоище. Ратники прорвали проход и устремилась по улицам вдоль домов, сея смерть и разрушение. Взметнулись в небо первые пожары. Народ в страхе разбегался, прятался кто куда. Но далеко убежать люди не могли. Быстрые копья били в спины, копыта топтали заживо.

«Кровавая история усмирения непокорных язычников», – вздохнул Скорпион, наблюдая, как в ворота вслед за дружиной вошёл князь со свитой и десятком миссионеров в рясах. Попы и священники, перешагивая тела радогощан, осеняли пылающие дома крестным знаменем, бормоча молитвы по-гречески. Самые нетерпеливые торопили князя отрядить воев для уничтожения древних капищ. Повергнуть идолов в грязь и водрузить священный крест – первое дело.

Бегали перепуганные насмерть женщины. За ними гонялись раззадоренные дружинники, получив вольную на непокорную деревню. Над картиной разорения слался дым. Дыма становилось все больше – пылали дома. Народ задыхался и кашлял, крики и проклятья сыпались на головы захватчиков. Клянущих убийц тут же насаживали на копья, словно в насмешку озаряя крестным знаменем.

Пожар гнался за людьми, прожорливо набрасывался на все, что попадалось у него на пути: жилища, деревья, хлеб. Ревела перепуганная скотина, надрывно лаяли собаки, ржали кони. Сухой треск полыхающего пламени раздавался на версты вокруг. Чёрные столбы дыма поднялись ближе к небу.

Князь с приближёнными отошёл от пожарищ, укрывшись от дыма в небольшой долине в самом сердце Радогоста. Оттуда был хорошо виден пылающий город.

Скорпион, пройдя мимо пылающего капища с поверженными деревянными и глиняными идолами Перуна, Даждьбога, Сварога, Световита, Макоши и Ярилы, поспешил узреть князя. Долго смотреть на вакханалию бесовщины павлианства в рясах смотреть не мог. От учений Христа в нём остался разве что символ. Да и тот не их. Заимствованный, как и прочие атрибуты.

«Крест – издревле священный знак. Стоит лишь посмотреть на солнце с прищуром. Но крест с распятьем – то есть символ некромантии, смерти поклонение», – так говорил волхв Всеслав.

Скорпион посмотрел на священников. Едва ли какой дружинник мог сейчас своей лютостью превзойти служителя иудейского культа. Те орудовали топорами не хуже ветеранов боя, рубя непокорные капища. Факелы лишь довершали дело.

Впереди дружины стоял белый конь в дорогом уборе. Драгоценный нагрудник на нём был шит золотом и камнями, как и попона. Старый человек в шелковом заморском плаще поверх золотой чешуйчатой брони, застегнутый круглой драгоценной пряжкой, с шитыми жемчугом сафьяновыми сапогами, с мечом в ножнах, украшенным золотой чеканкой, рубинами, яшмой и изумрудами, и был Владимиром. Человеком, который уже не любил простоту, как его отце Святослав.

Скорпион приблизился и увидел глаза старого князя. Натолкнулся на твёрдый, равнодушный, напоминающий выступающий из воды камень, взгляд. Эти глаза смотрели на него и не на него. Они смотрели, словно сквозь него, но и не сквозь. Они все видели и одновременно – ничего. Для них не существовало ничего на свете, кроме них самих. Они жили собственным светом, собственными хлопотами, усталостью, знанием, покоем.

«Владимир Красно Солнышко. Твоё красное солнце залило кровью все славянские племена. Ты понимал, что покорить славян невозможно, пока крепка старая вера. И сломил ты веру. Ты объединил и разобщил, ты возвеличил и втоптал, ты уничтожил и возродил. Я понятия не имею, как к тебе относиться. Твои деяния есть вне зависимости от меня. Осудит лишь один Творец. У тебя он Бог. У меня Род».

Князь заговорил с приближённым. Скорпион молча слушал. Это был утомленный, приглушенный голос старого человека. В голосе чувствовалась былая сила, улавливалась многолетняя привычка повелевать. Ещё пробивалась сквозь этот голос любовь сытно поесть и выпить всласть. Любил распутный князь и женщин.

«Вера верой, а тысячи наложниц по всей земле княжьей летопись замолчать не смогла», – подумал Скорпион, повернулся к князю спиной и зашагал по пылающему Радогосту, всматриваясь в лица измученных людей.

«Радогост – рады гостю. Вот только гость гостю рознь. Ждали гостя, а приехал князь. Иной князь хуже татя».

Дружина отпрянула от веси, возвратившись к князю. Даже облачённые в чёрную рясу утолили жажду проповедей над еретиками и отошли. Изорванные, избитые, в кровоподтеках, выжившие радогощане собирали павших, тушили пожары, спасали уцелевших.

Закончился день. Миновала ночь. А Радогост ещё пылал. Дым расползался на окружающие пущи. Скорпион хмуро бродил вдоль мёртвых улиц, силясь понять, какой эгрегор напитал его силой, что не выкидывает из энергоёмкого сна столь долгое время?

«Или время для мира ничего не значит? Мироздание – река, что течёт в обоих направлениях или мне ещё только предстоит постичь что-то выше?»

К вечеру второго дня дружина и вои погнали всех уцелевших радогощан к Яворову озеру, которое находилось подле веси. Там они должны были принять крест или умереть, как все прочие жители весей, по которым прошёлся Владимир или его люди.

Киевские и греческие священники зашли под Яворы и приготовили кресты, сосуды со священной водой и кропила. Люди и под угрозой смерти не хотели идти в воду. Поднялся крик, вопли отчаяния. Один из стариков пал на колени к воде, зашептал что-то тихо, но проникновенно.

Зрачки Скорпиона расширились. Из Яворова озера поднялись руки, могучие и шершавые, как кора деревьев, сотни лет стоявших в воде. Схватили священников, а с ними и некоторых дружинников. И утопили со всем, что у них было в руках: с крестами, кропилами, оружием. Просто затащили их в озеро, и воды сомкнулись над головами

«О, боги при Роде!!!», – вскричал Сергий, не ожидая увидеть архаичных существ – дивов. Что зовутся в одних местах дэвами, в других демонами.

Ужас воцарился среди уцелевших дружинников и народа. Все бросились врассыпную, узрев диво. Только дед, старый волхв, благодарно склонил голову над озером, благодаря за помощь.

Этот волхв и пал первым от меча Владимира, едва князь узнал о случившемся. С новой порцией священников и дружинников владыка сам явился к берегу непокорного озера, возвышаясь непоколебимой уверенностью над берегом. Глаза воспылали, вновь князь и воин, готовый сразиться хоть с дивами, хоть с самими богами, если те вновь выйдут из спокойных вод против его замысла.

Волхв был изрублен на части. Молодой ведун пал ещё ранее у моста. Старые боги, не услышав нового призыва, больше не тревожили процесс крещения.

Плакали люди и погружались в воду, желая жизни если не себе, то хотя бы потомкам. Что вера там, где жизни отпрысков под мечами весят?

Утром князь велел тушить пожары в недогоревшем городе и ставить на месте Звениславина капища деревянную церковь. Люди князя не жалели ни сил, ни времени. Лишь бы только была церковь на месте прошлого места силы. И она возвысилась она на холме за пару дней, острая и голая, как и крест над нею. Символ нужен всем, отметина на израненной, политой кровью земле.

Скорпион в последний раз оглядел крест, и по щеке потекла одинокая слеза. Душа протестовала против установившегося порядка, при котором для человека не осталось места на свете – все заняли боги и их прислужники: апостолы и пророки, кадильщики и славоблуды. Что не делают, всё кровь течёт.

«Лишь Творец – мой отец. Все остальные прочь», – догнала последняя мысль, и картина покорённого Радогоста поплыла.

Моргая, Сергий просыпался.

День начинался хмурый и ненастный, как и настроение Скорпиона после пробуждения. Небо за окном затянула серая мгла. Ватное одеяло сбило всё представление о летней июньской погоде. Вдобавок, ночь обещала полнолуние и слияние нескольких планет по одной прямой.