Он повернулся к окну. Вдали показал себя песчаный карьер. Снова громыхнули двери тамбура, отвлекая внимание. В вагон зашли четверо. Неторопливо вошли, по-хозяйски. Двинулись гуськом по проходу. Прошли мимо Токаявы, по очереди окинули оценивающими, цепкими взглядами. И потопали дальше.

Все вошедшие были примерно одного возраста – около двадцати. Джинсы, чёрные куртки, никаких вещей в руках. Впереди явно вышагивал вожак этой маленькой стаи – вид у него был поуверенней, чем у других, поматёрее.

Пройдя вагон до другого конца, они не вышли в тамбур, а опустились на свободные места на тех двух скамьях, где расположились студенческого вида паренёк и две его девицы. Очевидно, и недвусмысленно загородили проход.

Токаява расслышал резкий щелчок. Такой звук издает раскрываемая «выкидуха». Понятно, что не только она умеет так щелкать. Но на ум пришла именно выкидуха – может, из-за того, что один из четверки слазил в карман и что-то оттуда вытащил.

Девица, сидевшая к Токаяве лицом, побледнела, что было заметно даже с расстояния в десяток метров. Задрожали губы, задергались ресницы. Кажется, она была готова немедленно разреветься. Студент, сидевший к Кебоши спиной, сгорбился, вжав голову в плечи. Струхнул. Вторая девица завертела головой, видимо, в надежде углядеть подмогу и позвать её – но вожак что-то коротко бросил, вроде «повернись и не дергайся, сучка, на лоскутья порежу». Возымело – затихла.

После этого вожак принялся вещать, переводя взгляд с одного на другого. Слов Токаява не слышал – далеко, да и говорили негромко. И так все понятно – мелкий грабеж. Сейчас идет фаза – запугивание. Затем наступит фаза изъятия ценностей. Великих ценностей конечно не нагребут. Однако даже пенсионеры все сейчас при мобильниках, а уж студент без мобильника – это нонсенс. Не говоря уже о студентках.

Деньжатами волчата, скорее всего так же особо не разживутся, решил Токаява, но могут поснимать колечки-сережки, а то и рюкзачки отберут – и сами рюкзаки немало стоят. Нечто ценное там запросто может найтись: фотоаппараты, плееры, личные вещи.

Тактика рэкетиров читалась легко. Поди, не Наполеоны Бонапарты по электричкам шатаются, чтобы применять в деле мелкого грабежа особо изощренный выверт. Обчистить лохов, просидеть вместе с ними, запугивая и контролируя, до ближайшей станции, до которой катить минут семь, – вот и весь стратегический расклад. На остановке выскочат из электрички, и ищи ветра в поле. Мелкий криминальный промысел, в некоторых местах необъятной страны просто не изживаемый.

«Не иначе, волчата зарабатывают на наркоту», – решил Токаява со вздохом.

Он слишком много жил в России, пережил «девяностые» и был знаком с нравами современности не понаслышке, затихшей в «нулевые» и «десятые», но возобновлённые в середине двадцатых, в связи с чередой кризисов.

Ситуация напомнила Токаяве излюбленный сюжет советских фильмов: гопники выдрючиваются в электричках при полном равнодушии граждан пассажиров. Как правило, киношные гопники куражились и дурковали ради чистого искусства без всякой практической цели. Здесь же ничего похожего: никаких лишних слов и жестов, серьёзно всё и по-деловому. Также по-деловому двинут в живот, что парню, что девчонке, если вздумают дёрнуться. Ножичком вряд ли начнут орудовать. Разве что слегка резанут по руке для острастки. Кровь пугает людей. Наркоманы способны на многое. Но ещё больше пугает правосудие, почти любую самооборону переквалифицируя в превышение.

Токаява снова вздохнул и поднялся со скамьи, забирая рюкзак. Прихватил и кожаное пальто, повесил на руку. Пожалел, что оставил мечи в лесу. Но не рубить же ими головы, не отсекать руки, не вспарывать животы. Не то время.

Тренер по карате и другим видам боевых искусств Японии уверенно двинулся в сторону всей этой компании. Шёл он быстро, всем своим видом показывая, что хочет, как можно быстрее убраться из вагона и подальше от неприятностей. В своей прошлой жизни он возможно так бы и поступил – в Токио. Сбежал бы в другой вагон, где побольше людей и поменьше неприятностей. Мол, не мои сложности. Зачем рисковать здоровьем пенсионеру, а то и жизнью за чужое имущество? Спорт спортом – жизнь жизнью.

Но как истинный самурай он давно ничего не боялся. Более того – он чувствовал возбуждающий прилив адреналина. Ему хотелось схватки, как в молодости. И ещё он явно чувствовал ненависть к этим уродам. Шайки, озлобленные жизнью, питаются за счёт слабых и беззащитных.

За двадцать шагов по вагону, Токаява продумал все свои действия. Нарисовал их в голове, как чертеж на кальку нанёс. И больше не сомневался. Он поравнялся с компанией, заметив, что гопник засунул руку с ножом под распахнутую куртку. Не хочет, выродок, светить лезвие перед посторонним. Это хорошо, это правильно, получается лишняя секунда, пока будет доставать. Токаява прошел мимо, старательно не глядя ни на кого, но на всякий случай, фиксируя боковым зрением, не дернется ли один из них в его сторону. И был готов встретить, если дёрнется.

Не дёрнулись.

Токаява свернул в соседний отсек. Мгновение – и, скинув пальто с руки, набросил его на голову гопнику с ножом (тот сидел к нему затылком). Ещё мгновение – и Токаява нанес сзади и сбоку сильнейший удар в голову гопнику, что сидел рядом с выкидушником. Попал туда, куда и метил – в висок. Удары смягчать он и не думал. Бил на поражение, как и надо поступать в схватках, где не хочешь лечь с распоротым брюхом, а жаждешь победить.

Сенсея не волновали последствия. Они должны были волновать гопоту, когда те собирались на промысел. Пускай теперь расхлебывают свою же кашу.

Ещё мгновение – и Токаява швырнул через спинку сиденья поднимавшемуся ему навстречу гопнику рюкзак в грудь, опрокидывая его назад. Затем резко развернулся и ожидаемо оказался лицом к лицу с поднимающимся с сиденья вожаком. Ухватил главаря за куртку. И, пятясь, выволок в проход. Всё просто – прикрылся им от сбросившего с головы куртку и рвущегося в схватку гопника с ножом.

Конечно, когда нападаешь на людей, не ожидающих нападения, имеешь преимущество. Оно исчисляется мгновениями, но и мгновение – целая вечность. Годы берут своё (Токаяве на тот момент было около шестидесяти) и стоило создавать для себя преимущество.

Вожак попытался правой рукой вцепиться ему в горло. Может, опытный в схватках ближнего боя человек, избрал бы единственно верную в данный момент стратегию – подсечкой завалить противника на пол, понятно, повалиться и самому, но тут на помощь должны прийти подельники. К счастью, гопник был новичком. Он понадеялся на превосходство в габаритах перед пожилым азиатом. И в этом была его ошибка.

Токаява без труда перехватил руку, сжал пальцы на запястье вожака и взял его руку на излом. Он нисколько не сомневался, что окажется сильнее. Вряд ли гопник всё свое время посвящал работе над собой, изнурял свое тело физическими муками. А он каждый «лесной» день чуть ли не с утра до вечера ломал пальцами прутья и деревца, отжимался на этих самых пальцах до полного их онемения, таскал-поднимал камни, бревна. И сейчас чувствовал свою силу так, как никогда прежде. А будь это не так, окажись он слабее – тогда всё зря. Тогда он не готов к задуманному. И где-то дальше не сдюжит. И грош ему цена тогда вообще. Не стоит и жить.

Без труда подчинив своей силе вожака этой гопницкой шайки, Токаява развернул его и швырнул тело под ноги сбросившему куртку с головы и грозно приближающемуся волчонку с выкидухой.

Волчонок споткнулся, потерял равновесие и, падая, получил от сенсея прямой, с короткого замаха, удар в нос. Раздался смачный, как в озвучке к гонконгским боевикам, хруст.

«Оставим докторам разбираться, что там хрустнуло», – прикинул Токаява.

Выкидуха, звякнув, упала на пол, и сенсей мгновенно отправил ее ногой под пустующие сиденья. Затем, обхватив голову вожака (сломленного вожака – и не столько физически, сколько психически), приложил его затылком о край сиденья. Ещё один оказался в глубоком и долгом ауте. Не скоро очухается.