— Катёнок, — тихо сказал я сестре на ушко, нежно гладя по голове, — ты должна уметь контролировать свои эмоции. Подобные провокации от чужих людей ты будешь слышать гораздо чаще, и, если ты сама с собой перестанешь справляться, тогда будет уже реальная проблема.

— Прости меня, Саш, — сказала Катя и шмыгнула носом. — И ты, Мария, прости. Я тоже больше так не буду.

Значит мне не показалось. Катя почти неосознанно стала давить на магичку. Хорошо, что та не совсем обычный человек, устояла, теперь сторонится, отошла подальше, но вряд ли это поможет.

— Так, девчонки, — сказал я и жестом подозвал Марию ближе, — давайте договоримся так, одна не провоцирует, а вторая не пытается использовать при этом свой дар.

— Ты знаешь, Саш, — сказала Катя, уже полностью успокоившись и отстраняясь от меня. — Лучше наоборот пусть провоцирует, чтобы я тренировалась не реагировать.

— Точно! — рассмеялась Мария. — Буду твоей тренировочной кошкой. Даже при необходимости могу сказать «мяу!»

— Лучше не надо! — рассмеялась теперь и Катя. — А то я тебя с Котангенсом перепутаю.

— Я не рыжая! — возразила Мария.

Словесная баталия могла бы продолжаться долго, но в это время открылась дверь и Серафима с Никифором вкатили тележку с подносами. Ужин они подготовили знатный и душевный, не хуже деревенского, но более изысканный, статусный. Всё равно деревенский был как-то роднее, даже ностальгия по тем годам, когда я в детстве проводил всё лето у дедушки с бабушкой.

Дом, милый дом, наконец-то. Выходные пролетели, как фантик от ириски над Невским проспектом. Что там мама говорила? Отоспитесь? Очень смешно. Надо хоть сегодня лечь раньше спать, но надо ещё прогул отрабатывать, вчера я с золотым амулетом не занимался.

— Вот это вы съездили за покупками, — усмехнулась мама, встречая нас с Катей в прихожей. — Что там у вас приключилось, что пришлось с ночёвкой оставаться?

— Ох, мама, — произнёс я, отдав плащ Маргарите и сняв ботинки. — Покой нам только снится.

Я рассказал про борьбу с эпидемией тяжёлых пневмоний в Никольском.

— Знакомая картина, — сказала мама, погрустнев. — Мы с папой когда-то тоже с таким боролись. Почему-то эта разновидность гриппа очень любит именно межсезонье, особенно весну. Может быть, авитаминоз играет роль. Но, чтобы столько заболевших пневмонией, уже перебор.

— Думаешь, что это тоже диверсия наподобие брюшного тифа и чумы? — насторожился я. — У меня возникали подобные мысли, но я сразу их отмёл. Если бы это было умышленное заражение, то микроб был бы ещё более злым.

— Что я могу тебе сказать, Саш, — сказала мама и вздохнула. — Всё может быть. Ты доложи всё-таки утром эпидемиологам, пусть разберутся.

— Неужели тот сумасшедший учёный ставит новые эксперименты на людях? — спросил я, наверно даже больше у самого себя. — И чем, интересно, провинилось именно Никольское?

— Возможно, что не только оно, — справедливо отметила мама. — Это просто то, что видел ты. Как же хочется, чтобы всё это было не так.

— А ты случайно не знаешь, где можно найти информацию по вспышкам осложнённого гриппа за последние лет десять? — спросил я, решив уже для себя с этим разобраться.

— Вот как раз у эпидемиологов и можно поинтересоваться, — ответила мама. — Там у папы есть старый знакомый, с которым они когда-то работали бок о бок, скажу ему утром, чтобы с ним связался.

— А папа уже спит? — поинтересовался я, глядя, как Катя тискает Котангенса, а тот даже и не сопротивляется, только громко мурчит.

— Что самое странное, по-моему, спит, — улыбнулась мама. — Хотя он редко ложится раньше одиннадцати.

— Значит за завтраком поговорим, — сказал я. — А нам тоже пора на покой.

— Правильно, — улыбнулась мама. — Завтра понедельник и, вполне возможно, тяжёлый день.

Мы с Катей поднялись на второй этаж. Она так и ушла в свою комнату с начинающим засыпать котом на руках. Я наконец снял сюртук и собирался уже достать золотой амулет из тайника, как глаза совершенно случайно воткнулись в стоявший на полке учебник по эпидемиологии. Судя по состоянию корешка, книга частым вниманием к себе не пользовалась. Для изданного более тридцати лет назад, он неплохо сохранился. Я уселся за стол, включил лампу и решил поискать информацию о формах гриппа в этом мире и упоминания о серьёзных эпидемиях.

— Нет ничего необычного, Саш, в этой эпидемии, — сказал отец за завтраком. — А что это такое я ем? Вроде бы и яичница, а какая-то не такая.

— Это яичница из гусиных яиц, жареная на сале, — с гордостью сказал я. — Продукты привёз вчера из Никольского от благодарных жителей села.

— Они ещё живого кролика и гусыню нам принесли, — добавила Катя.

— И куда вы их дели? — насторожился отец и невольно оглянулся, наверно в поисках перечисленной живности, но встретился взглядом только с жалобными глазами Котангенса, которому очень понравился запах деревенской яичницы.

— Не переживай, пап, — усмехнулась Катя. — Мы отдали их родителям Марии, там знают, что с ними делать.

— Кстати, каравай! — спохватилась мама и побежала на кухню сказать, чтобы Настя подала его к чаю.

— Вкус необычный, — сказал отец, уже более вдумчиво жуя яичницу. — Но мне нравится. А что по поводу этой эпидемии, я поговорю со своим знакомым эпидемиологом Василием Ивановичем Соболевым. Уверен, что он этим заинтересуется. Если что, дам ему твой номер телефона.

— Думаешь, позвонит? — спросил я.

— Почти уверен, — улыбнулся отец, отделяя от яичницы кусочек сала, чтобы попробовать отдельно. — Очень вкусно. Так вот про Соболева, он весельчак и болтун, но к своему делу относится очень ответственно. Вполне вероятно, что он захочет выехать на место. Не исключено, что вместе с тобой.

— Так когда же мне ехать? — пожал я плечами. — Начало рабочей недели, с утра пациенты, после обеда лекции. Ехать туда в ночь?

— Саш, ты не один работаешь, у тебя есть подчинённые, — начал отец. — Пациенты могут прийти в другой день, а если что-то срочное, то посмотрит другой лекарь. Самый слабый из твоих лекарей лучше того, что у других выше среднего.

— Я понимаю, что ты прав, — вздохнул я. — Видимо завышенное чувство ответственности мне мешает. Когда мы ездили в Выборг, я думал попросить Панкратова прочитать за меня лекцию, но до этого не дошло.

— Он покочевряжится, но согласится, — ухмыльнулся отец. — Вот увидишь. Тем более, что у тебя такой весомый аргумент, ты едешь людей спасать.

— Мне кажется, я буду спасать людей, даже если захочу спрятаться ото всех в дремучем лесу в землянке, — усмехнулся я.

— Там у тебя от пациентов вообще отбоя не будет! — рассмеялся отец. — Так что лучше не надо. Раз уж тебя в большом городе уже много кто знает, то там тебя будет знать каждая белка.

— И бурундук, — хихикнула Катя.

— Это точно, — улыбнулся я, накалывая на вилку последний кусочек жареного сала.

Илья с сегодняшнего дня начал вести приём сосудистых больных самостоятельно. На всякий случай он сделал временной интервал больше, чтобы не торопиться и не получать осложнений.

— Если что зови, — сказал я ему, когда мы встретились в коридоре.

— Очень надеюсь, что не пригодится, — улыбаясь сказал он. — Но твоё предложение буду иметь ввиду.

На том мы и разошлись по своим кабинетам.

Всё-таки плановый приём пациентов с определённой патологией — это не экстренный, когда приходят или привозят пациентов неизвестно с чем. Здесь приходится только уточнить по диагностической карте зону и степень поражения и начинать работать.

Удаляя атеросклеротические бляшки третьему подряд пациенту, я уже начал скучать по обычному приёму. Не хватает какой-то остринки что ли, чтобы было что-то непонятное, с чем надо разбираться. Немного разнообразия в последнее время вносили пациенты, приходившие на плановый осмотр через несколько месяцев после лечения новообразования. Но и в этом случае никакой загадки, все они проходили сначала через кабинет Образцовой и на диагностической карте были точно обозначены мельчайшие метастазы.