— Вам заплатили?

Снова что-то неразборчивое от какого-то картавого недоноска. Мимо пронесся грузовик и не дал понять ответ.

— Сколько стоит совесть, инспектор? — Вот это Кузнечик точно разобрал. Верещала какая-то наглая баба, так что ее бы расслышал и глухой в Хайгардене.

Неприятная сволочь.

Коп, к которому обратилась журналистка, остановился. Даже с другой стороны улицы Кузнечик почувствовал жажду убийства. Крайне знакомое ощущение.

— Сколько стоит совесть? У вас хочу узнать! — огрызнулся Дырокол. — Пишите что хотите, комментариев не будет!

Кузнечик смотрел молча за тем, как немного постаревший и хорошо обросший волосами сержант удаляется внутрь здания суда.

Размяк.

Йона определенно размяк. Десять лет назад он один переломал бы этим острословам пальцы. А тут…

— Колебаться вредно, старик. Колебаться вредно, — прошептал Кузнечик и пошел прочь.

Мари просто до невозможного устала.

Став самым молодым полицейским инспектором в городе, она полностью ощутила, что такое — жизнь бешеной собаки. Сейчас, год спустя, ее первые робкие шаги в должности напоминали обычную детскую возню. А вот когда она стала полноценным членом команды, проблемы стали куда крупнее. Например, одной была та, что день у нее теперь не нормированный, а точного времени отпуска нет.

В любой момент дня и ночи ей можно было позвонить, и будьте добры, госпожа инспектор, явиться конно, людно и оружно на место очередного побоища или резонансного убийства. И совершенно не важно, она с температурой, просто спит или на мужике.

За год Мари забыла еще и по такие вещи, как личная жизнь и приватность. Журналисты нашли нового перспективного персонажа и теперь отрывались по полной.

Репортеры криминальных хроник следили за ней, как за звездой первой величины. Устраивали «облавы», караулили под окнами, в надежде поймать в объектив очередного проходного любовника. Кажется, что потому они и не задерживались дольше двух-трех недель.

Частная жизнь? Приватность? Это что, мадмуазель?

Простите, но мы не говорим не по-геройски. Вы же герой, госпожа д'Алтон?

Герой!

Вот и не нойте о том, что ваши любовные похождения интересуют наших читательниц ничуть не меньше оторванной головы вот того бедняги.

Фото, пожалуйста. А встаньте вот так? А, пожалуйста, у вашего мотоцикла. Всего минуту. Ну хорошо, десять. Офицер, вы куда?

Постоянные брюзжание Камаля и споры на любые темы стали теперь куда понятнее. Они с д'эви просто задолбались вкрай от постоянных переработок и всеобщего внимания — вот и все. Мари вытянула вверх руки, и позвоночник щелкнул, расслабляясь.

Хорошо.

После долгих часов, которые Мари просидела не разгибаясь, короткая передышка была глотком свежего воздуха. Девушка прикрыла глаза и сосчитала до ста.

— Простите, где я могу найти инспектора д'Алтон? — прозвучал знакомый голос из коридора.

Первой мыслью было: «Да быть такого не может». Но затем инспектор услышала голос снова, и теперь тот звучал еще громче.

— Ну нет, — прошептала девушка и помолилась, в надежде на то, что у нее просто галлюцинации на фоне стресса и переработок.

Мари вскочила со стула и высунулась в коридор. И это было точно не сумасшествие. Мама стояла у проходной и требовала пропустить ее внутрь.

— Простите, но вы по какому делу? — спокойный Талли все еще пытался понять, что именно эта странная мадам в дорогущем платье забыла тут у них?

— Талли, пропусти. Она ко мне. — Д'Алтон буквально пролетела весь коридор и едва ли не просунулась в окошко к дежурному.

— Куколка, так не положено, — попытался возражать Талли, но ответ прилетел, откуда не ждали.

— Не Куколка, а инспектор, — вдруг вызверилась на нем женщина. — Имейте понятие о субординации, молодой человек.

«Молодой человек» был младше мамы на каких-то пятнадцать лет, но врожденная субтильность и низкий рост еще со школы играли с ним злую шутку.

— Мама, хватит! — цыкнула на мать Мари и с мольбой взглянула на дежурного. Она придвинулась к стеклу и прошептала: — Под мою ответственность.

— Радд мне башку открутит и в футбол ею сыграет, — так же тихо произнес Талли.

— Ну пожалуйста.

— С тебя шоколад.

Турникет пропустил Патрисию д'Алтон на закрытую территорию.

— Рекомендовала бы вам клянчить не шоколад, а пить побольше молока, молодой человек, иначе таким и останетесь, — холодно произнесла мама, проходя мимо открытой двери дежурки. Не ждавший такого Талли так и замер, а старшая д'Алтон с видом победителя прошла вслед за дочкой.

Мари завела маму в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь.

— Как у вас тут пыльно, Марианна, доченька, вам бы нужно тут убраться.

— Мам.

— Вся эта пыль, дым. Ты же этим дышишь.

— Ты по делу?

— Ты не рада мне? — прозвучали холодные нотки. Мама умела надавить на жалость. Только ближе к семнадцати Марианна смогла понять, как именно мама играет на ее чувстве вины. Понять, конечно, поняла, вот только противостоять ей было просто невозможно.

— Рада. — Девушка плюхнулась в кресло и указала на гору документов. — Просто много работы, которую никто не сделает за меня.

— Почему не возьмете четвертого в кабинет? У вас вон и стол есть.

Патрисия отодвинула кресло и собиралась усесться, как вдруг ее оборвал голос Мари.

— Не сюда!

— Да я просто посижу.

— Не. Сюда. Пожалуйста.

— Да что за муха тебя укусила, дочка?

— Мама, пожалуйста, поставь все как было и сядь на любой другой стул. Этот не трогай.

— Я не хотела тебя обидеть…

— Просто сделай, как я прошу. И скандала не будет.

— Это его место, да? Того мальчика.

Мари кивнула. Слезы сами подступили к глазам, она пару раз шмыгнула носом, как в детстве, чтобы не расплакаться. Вот как мамы так легко и походя умудряются делать больно. И сами ведь того не замечают. Все, что касалось Кенни, было для нее под запретом. Мари старательно о нем не думала, а вот теперь… мама потревожила ее алтарь.

Трудно жить, когда твой мозг с дефектом и не может ничего забыть.

Первого мая, когда его хоронили, она впервые в жизни напилась. Даже не так — натурально нажралась. Надеялась, что забудет заплаканное лицо госпожи Оберин, превратившееся в каменную маску. Эта маленькая сгорбленная женщина не проронила ни слова и промолчала всю церемонию прощания с сыном.

Через месяц она повесится.

Тело найдут на четвертый день соседи, когда запах дойдет до них.

Но тогда, первого мая, Мари хотела допиться до органического поражения мозга. Она выбрала самый дешевый и грязный бар в районе. Именно оттуда каждую пятницу к ним в КПЗ привозили самых «теплых» гостей на постой. Д'Алтон завалилась туда и принялась заливать бельма в одиночку. Она выдула три своих обычные нормы, проблевалась в самом грязном сортире, который только видела, вышла и догналась еще двумя своими «я все, девчонки».

Забвения даже не намечалось. А вот приключений захотелось сильнее обычного. Захотелось снять какого-то «счастливчика», вот только проклятые швы на животе еще не сняли, как и полный половой запрет. До его снятия было еще два месяца.

Заигрывать с мужчинами это, правда, Мари не мешало.

В конце вечера она даже почти ответила взаимностью на ухаживания какого-то парня, но то слишком настойчиво пытался затащить ее в свой номер.

Лысый тип так часто повторял про номера, что нервы у д'Алтон просто сдали. Тремя ударами его головой о барную стойку она избавила этого хмыря от целой надбровной дуги, верхнего золотого клыка и кратковременной памяти.

Приехавшая полиция собиралась вязать ее «тепленькой», но кто-то из офицеров — цепкий и внимательный — опознал в побитом ею мужчине разыскиваемого сутенера. Пьетро Вулл или как-то так. Марианне было наплевать на его имя, так что она не очень внимательно слушала.

Искали господина Вулла начали семь лет назад, сразу после того, как он спалил одной своей девочке кислотой все лицо. Красотка собиралась завязать, уйти из бизнеса или найти себе «папика» — черт его знает, что она придумала. Так или иначе, но Пьетро должен был забыть о деньгах, которые она приносила. А на такое он точно не был согласен.