— Думаете настолько всё плохо? — спросил я. Даже тарелку от себя отодвинул, аппетит пропал напрочь.

— Уверен, — хмыкнул он и потянулся за бутербродом с чёрной икрой. — Меня чуть не распяли в своё время за эти идеи, просто чудом удалось избежать рудников. Из-за этого мне тогда запретили заниматься фармацевтической деятельностью, денег не стало, дворец приходит в упадок, и только совсем недавно я снова наладил производство, которое меня теперь вкусно кормит. Ты не представляешь сколько лет я ел одни макароны и топил печку в единственной жилой комнате, потому что остальные мне топить было нечем.

— Я не знал таких подробностей, — произнёс я, не зная, как вести себя дальше. Мир рушился на глазах.

— Сань, забей, — сказал обеспокоенный моей реакцией дядя Витя. — Обухов с головой дружит, если он решил такое написать, значит это ему ничем не грозит. Ну или по крайней мере не настолько.

— Ага, давай успокаивай и себя и своего протеже, — гигикнул Курляндский, не останавливая трапезы. — Допрыгаетесь. Надо было втихушку просто работать и всё, как это делаю я.

— Много ты фигни несёшь, Готхард, — недовольно ответил на выпад фармацевта Виктор Сергеевич. — Жизнь в затворничестве не пошла тебе на пользу.

— Моё затворничество — моя вынужденная меня, ты же прекрасно знаешь, — рыкнул Готхард. — И началось оно именно по той же причине, которую мы сейчас обсуждаем.

— Отдай шоколадку обратно! — потребовал Панкратов.

Я удивлённо посмотрел на него. Вид у дяди Вити был абсолютно серьёзным, но я смог уловить, что он сейчас над Курляндским просто глумится.

— Хрен тебе! — гаркнул тот и показал кукиш. — Что ушло — то не вернёшь!

— Силой заберу! — сказал дядя Витя, встал со своего стула и опираясь на трость направился в обход стола к Курляндскому.

— Э! Э! — напрягся тот, пряча лежащую рядом с ним плитку за пазуху. — Ты чего, с ума что ли сошёл?

— Это ты с ума сошёл, пень старый! — взорвался Виктор Сергеевич. — Ты чего здесь лопочешь? Это ты с ума сошёл! Человек увлёкся твоими работами, хочет ввести твои разработки в обиход, а ты вываливаешь ему на голову плоды своих фантазий, основанные на устаревшей информации и слухах!

— Ну ладно, ладно, — примирительно поднял свои ладони Курляндский. — Чего сразу так заводиться? Написал, так написал. Подождём — увидим. Сядь лучше поешь, когда ещё такое увидишь.

— Выбрасываешь ты свои деньги хрен знает на что, Готхард, — сказал уже более спокойно дядя Витя и неторопливо пошёл обратно на своё место. — Лучше бы фасад отремонтировал для начала. У тебя такой красивый дворец был, а теперь он превратился в руины за редким небольшим исключением.

Дядя Витя обвёл рукой великолепие обеденного зала, где мы находились.

— Ага, — крякнул Курляндский. — Чтобы все узнали, что я начал жить хорошо? Пусть лучше продолжают считать, что я нищий и взять с меня нечего.

— Твоё дело, — махнул рукой дядя Витя. — Давай свои растворы, и мы поедем.

Я посмотрел на изыски на столе, до которых так и не добрался, но после сегодняшнего разговора уже и не хотелось. Впервые со мной такое, раньше ничто не могло испортить аппетит.

Курляндский удивлённо посмотрел на нас и наши едва начатые кушанья, нахмурился и недовольно хмыкнул. Потом позвал свою Лизоньку, и та через несколько минут вывезла две гружёные коробками тележки. Глянув на них, я пожалел, что не нанял грузчика. Теперь придётся всё это самому таскать в машину. Надо хотя бы на выгрузку человека найти, чтобы не бегать с этими коробками по коридорам и не тащить на второй этаж. Кстати, кладовку тогда лучше делать на первом этаже и желательно не особо далеко от входа.

Коробки с растворами для инфузий добавились к куче в углу моего кабинета, но это точно не дело, так не пойдёт. Ещё немного и это будет падать на меня. Теперь мне остаётся только ждать, когда люди Кораблёва сделают системы для капельниц, а министерство разрешит испытания. Насчёт первого я не сомневался, а вот второе под большим вопросом. Может Курляндский и нёс бред, но слишком уж он правдоподобный и если это всё сбудется, то мне лучше будет покинуть свой любимый город, в котором я оказался просто чудом.

Остаток воскресенья я провёл с книгами и в медитации, занятиях с развитием ядра, в том числе с помощью золотого амулета. Вечером вышли с Катей погулять по парку и набережной, уже очень хотелось освежиться и подышать свежим воздухом. Голову заполняли тяжёлые мысли. Если я раньше с нетерпением ждал ответа из министерства, то теперь с опаской. Всё не выходили из головы слова Курляндского по поводу того, что со мной вполне может повториться его история. Напористый бриз со стороны Невы прогонял дурные мысли и помогал хоть немного расслабиться.

— Ну ты чего такой убитый? — не выдержала Катя. — У тебя что-то случилось? Ты что-то скрываешь?

Я вздохнул, собрался с мыслями и поделился с сестрёнкой своими мыслями. Она внимательно с серьёзным видом выслушала мою исповедь. Немного помолчала, когда я закончил.

— Ты знаешь, Саш, а мне кажется бред это всё, что они сейчас будут прибегать к таким мерам, — задумчиво сказала она, ловя лицом прохладные струи воздуха, пробивающиеся сквозь кроны елей, мимо которых мы проходили. — Многое поменялось с тех пор, как Курляндского забили под плинтус. Может и остались ещё такие же замороженные, как этот Захарьин, но в общем и целом люди меняются и меняются их взгляды на разные вещи. Если Обухов рискнул подписать твоё письмо своим именем, значит он знает, что делает. Ведь ты же не считаешь его дураком?

— Офигеть, — только и смог ответить я на её монолог.

— Чего? — встрепенулась Катя. — Я что-то не так сказала?

— Наоборот, — хмыкнул я. — Я иду и восхищаюсь, какая у меня умная сестра для своего возраста.

— Ты хочешь сказать, что я ещё мелкая, чтобы рассуждать на такие темы?

— Наоборот, я тобой горжусь, — улыбнулся я и внимательно посмотрел ей в глаза, чтобы она поняла, что я не шучу. — И я знаю, к кому мне обращаться теперь за советом и решением душевных мук.

— Ты ведь сейчас не шутишь? — сморщила она носик, сомневаясь в моих словах.

— Нисколечко, Кать, — заверил я её и приобнял. — Ты самая лучшая сестра на свете. И независимо от того, чем это всё закончится, мне сейчас стало намного легче. Спасибо.

— Да не за что, — засмущалась она. — Обращайся если что, ты мой любимый брат.

— Хочу пожелать всем братьям, чтобы у них была такая же сестра, как ты. Я тебя очень люблю и никому не дам в обиду, так и знай! — сказал я и обнял её крепче.

— Знаю, — тихо сказала она и тоже обняла меня.

Так мы простояли пару минут, каждый в своих мыслях.

— Кажется у меня пальцы на ногах замёрзли, а из форточки на кухне пахнет готовыми отбивными.

— Безобразие какое! — возмутился я. — Надо это немедленно исправлять, пойдём их уничтожать!

— Побежали! — крикнула Катя, и стартанула, как в последний раз в жизни. Я смог догнать её, только когда она добежала до угла дома.

Мы ввалились в прихожую, хохоча и втирая друг другу снег за шиворот, за что получили эксклюзивное словосплетение от Маргариты. Она всегда могла придумать что-нибудь эдакое, что заставляло задуматься над своим неправильным поведением. Тирады оборвались также внезапно, как и начались, так как она не могла ожидать от меня такой подлости, как чмок в щёку. Пока наступила небольшая пауза, а Маргарита пыталась прийти в себя, мы разбежались по комнатам, чтобы переодеться к ужину.

Катина психотерапия, семейный ужин, размышления о вечном и о праздновании нового года с чашкой чая в руках перед камином помогли мне окончательно расслабиться. Да в конце концов, что я сейчас изменю своими переживаниями? Да ничего! Главное теперь всегда быть начеку и в случае опасности быстро выполнить команду «беги, Форест!».