И ведь сработало. Фотографий Адама, со счастливой физиономией обнимающего брата, набралось бы на целый альбом. Ответственно подошел…

В отличие от ай-пи, электронный адрес в профиле был мне незнаком, видимо, использовался лишь для регистрации. Почтовый сервис авторизовал сразу. Пароль у Елены везде стоял одинаковый. Комбинация букв и цифр, с первого взгляда бессмысленная. В действительности же номер ее первой машины. Писем в ящике было мало. Помеченное как важное – от самой себя с прикрепленным видеороликом. Натан в костюме пухлой пчелки танцует под дурацкую мелодию. Явно несколько лет назад дело было, но лицо узнаваемо. Какое-то прослушивание. Музыкальное шоу? Да уж… Вот чего боятся отмороженные хулиганы. Ущерб имиджу вышел бы непоправимый, обиженные одноклассники могли весь интернет увешать пчелко-кадрами с убойными подписями. Где Елена этот ролик отрыла? Кроме как во внутреннем архиве шоу ему храниться негде. Помнится, у нее друг там оператором работал, а о факте участия немудрено за полгода занятий с мелким узнать. В любом случае, как она Леде и говорила, Адама не бросила, и разобралась по-другому. Теперь понятно, почему Натан резко сменил отношение к брату на противоположное.

Другим письмам в ящике тоже было полтора года, и относились они к одной ветке. Без темы в заголовке, неопознанный адресат, который начал с вопроса: «Что ты решила?». Елена была краткой: «Отказалась». Ей отвечали: «Твой муж точно не в курсе?». Так… Следующее письмо: «Папа, хватит этих шпионских игр!». Дорман, значит. Его привычный тон в каждой букве чувствовался: «Это не игры, и ситуация серьезнее, чем тебе кажется. От членов правления фонда держись подальше. Я предупреждал, еще тогда, ты забыла?». Все интереснее, и интереснее… «Я помню. С детства помню! Делаю, как ты сказал, не переживай». И снова Дорман: «Вечером приезжай, поговорим».

На этом все.

Вдох, через силу проглоченные остатки чая, изрядно остывшего. Отставленные кружка и ноутбук, выдох. Компьютер Елены я проверил давно и досконально, не было у нее ни такого ящика, ни научного форума в истории посещений. Чистить ее она умела, так что если бы не расследование вокруг Бергов, ничего бы не нашел. Все равно понятного мало. Что это за ситуация, из-за которой понадобилось держаться подальше от членов правления? Их у нас, помимо меня, было шестеро: заместитель главы фонда Маэва, руководитель юридического отдела подхалим Кауфман, медицинского – Ланс, финансового – умеющий быстро приспосабливаться Хубер, и пара добрых приятелей Дормана, в этом году отправленных на пенсию. Теперь главный по благотворительным программам и связям с общественностью Колвен, един в двух лицах. Дорман всех имел в виду или кого-то конкретно? Спросить бы его самого. Вот только где он, никто не знает. После похорон Елены исчез сразу, в лучшем случае по телефону отвечал. Популярное мнение: не выдержал удара. А если был другой повод скрываться? О чем Дорман, мать его, предупреждал Елену?…

На балконе из-за незакрытого окна стало еще холоднее, снега на подоконник навалило с сугроб. Спичка зажглась с третьего раза, осветив на мгновение заваленный пустыми цветочными горшками угол. Несколько затяжек, улетевший в темноту дым. Пепел упал мимо салатницы, в снег. Контур отпечатка сложился яркий, четкий, но тут же исчез, будто и не было. По двору неспешно проезжали машины, окурков в салатнице прибавлялось. Написал Роберт, отчитался, что все спокойно. Сигареты кончились некстати, а идей так и не появилось. Скрипнула входная дверь, в коридор, судя по звуку, ввалился мешок картошки. Я мельком глянул на часы – три часа ночи. Стряхнул снег на улицу, захлопнул окно и вышел с балкона. На кухню просунулась Анита, в расстегнутой, но не снятой шубе.

– Ничего себе ты напроветривал! – она показательно клацнула зубами.

– Какие новости?

– Убегалась… Одна девочка радостно едет отдыхать в Европу, купилась на якобы халявную путевку и обещания сказочного Рождества. Другую заманила программой студенческого обмена, выезжать, конечно, нужно срочно. Третью без проблем забрали на лечение, дурочка умудрилась найти работу в торговом центре и даже стойко туда ходила, пока не слегла. У четвертой выискалась ненормальная мамаша с подозрениями – полдня ее уговаривала отпустить ребенка на наши курсы и международные сертификаты показывала. Та носом воротила и задавала идиотские вопросы. Думала, прибью… Вроде в итоге убедила. Еще до троих не добралась, завтра продолжу. А у тебя чего? Она очнулась?… Кто это? Что сказала?

– Да. Яника. Во многом подтвердила слова Максимовой.

– И-и-и? – Анита замерла, стиснув в руках пухлую варежку. – Исторический момент! Состоялся контакт с практически потусторонней цивилизацией… Как впечатления?

– Никак.

– Это все декабрьская морозилка виновата! У меня уже мозги к черепу примерзли. М-м-м… Яника столько всего интересного должна знать. Даже самое банальное – как жили тысячи лет назад! С ней кто остался, Роберт? Давай я его потом подменю?

– Нечего тебе там делать.

Она переменилась в лице, задумчиво закусила губу. Подошла ближе и спросила:

– Что случилось?

– С этим делом оно не связано.

– Я чем-то могу помочь?

– Нет.

Снаружи засвистел ветер, сквозняк за спиной распахнул дверь. Надо было окно получше закрыть.

– Так, – Анита цапнула меня за плечо, оттеснив от порога балкона, – однозначно пора спать. Я тебе сейчас на диване постелю. И даже без панды!

Запахнула шубу и выскользнула за дверь с громким «бр-р-р». Окно заперла, дважды подергав за ручку.

– Даже без панды… – оценил я.

– Заберу себе, – донеслось с балкона. – С ней теплее будет!

Выскочила она со снежинками на макушке и салатницей в руках.

– Кстати, – взгляд сквозь мстительный прищур переместился с горы окурков на меня, затем обратно, – тебе какие котики больше нравятся?

Этот вопрос я оставил без ответа, к расстеленному дивану получил бонусом розовую подушку в цветочек. Панда перекочевала в комнату Аниты, а оттуда в коридор, подпирать грустной плюшевой мордой шкаф.

Не засыпалось долго.

В последний раз я видел Елену за две недели до, в доме, на лоджии второго этажа. Озеро внизу разбушевалось, в тишине всплеск волн слышался отчетливо. Мне пора было выезжать на самолет, а прощаться она не любила. Куталась в накинутый на плечи свитер и задумчиво разглядывала горшок с трудноопределимой растительностью, потом обронила: «Когда ты вернешься, как раз зацветут хризантемы». Может, и зацвели. Я с самого начала знал – что-то с ее смертью не так. Впервые с прошлой осени нашлась хоть какая-то зацепка. Совершенно случайно нашлась, благодаря обиженному до потери конспирации Веберу-младшему. Но дальше что? Как упомянутый Еленой в письме отказ мог привести к сердечному приступу? Чем Дорману не угодили ключевые фигуры Совета? Об этом она собиралась сказать мне тогда по телефону? Толку рассуждать отсюда… Через неделю на месте займусь. Ее переписка с отцом в ящике год с лишним лежала, еще полежит. Надо решать вопрос с Яникой. Оставим ее просто куковать в четырех стенах – смоется, наплевав на сложности повторного вселения, и до свидания. Второй раз может не повезти ее выловить.

Разбудил звонок. Ева. Восемь утра, в Женеве – так вовсе семь.

– Я нашла его, нашла! – вылетел из трубки радостный вопль. – Альбом! Ну, папин. В кабинете, в дальнем шкафу, среди книг, на самой верхней полке. Как новенький!

– Поздравляю.

Быстро управилась. Все трое суток без перерыва и искала? Неудивительно, что на сон времени не осталось.

– И этот негодяй, который по нелепой случайности мой муж, звонил, извинялся и звал обратно. Я еще не решила, прощать его или нет, но… Не обидишься, если я домой пораньше вернусь, а не через пару недель, как собиралась?

– В добрый путь. Удачно поностальгировать.

– На самом деле, – шумно вздохнула Ева, – я про альбом вовсе не из ностальгии спрашивала. Признаюсь, накануне гостила у своей крестной Лилечки… Такой славный дом ей внуки построили, и виноградники во дворе чудесные. Ай, все равно ты ее не вспомнишь. Так вот, она перебирала старые письма, всякие истории травила, и упомянула, что марки на одном конверте нет, потому что наш родитель выцепил – себе в коллекцию. Спросила меня, помню ли его альбом. Я ей ответила – конечно, забудешь тут, он вечно над ним трясся, чуть что: «положь и не трогай, помнешь». А Лилечка мне – еще бы, там какие-то жутко редкие экземпляры были.