– Скорп! Сколько лет? Сколько Зим? – первым подскочил Саныч.

– Двадцать три, – припомнил я последнее день рождение в ноябре.

После рождения Боремира и попытки Перуна убить первенца оно прошло незаметно. Точнее было совсем не до него. Народ из Иномирья надо было вытаскивать.

– И сколько из них мимо? – подмигнул Саныч понимающе.

– Чего-то всё-таки добились… – я развёл руками, как бы обводя руками не только границы базы, но как бы намереваясь показать всю массу влияния структуры на мир. Пусть в последние годы это было и не совсем моей заслугой. – А может, само всё как-то получилось?

– Как говорил Никитин, само бы давно взяло пистолет и застрелилось.

Крепкое рукопожатие. Генерал в форме, следит за собой. Ежедневные зарядки. Никакого пуза. Других, впрочем, и не держим. В подчинении нечто большее, чем десятки тысяч человек. Генералы охраняют саму идею нового мира. И каждый не позволит себе превратиться в тщеславное, заплывшее жиром, маразматичное существо о двух ногах, посвящающее жизнь чревоугодию.

После недочётов в Иномирье и подавно.

– Отец, чем опечален? – я повернулся к Космоведу, который настолько погрузился в свои мысли, что весь прочий мир оказался за гранью восприятия.

– Он худеет! – обернулся Дмитрий. – За месяц потерял семь процентов веса. Если учитывать, что за время пленения он уже потерял почти треть веса, то осталось ему совсем немного. – Печально добавил отец и вздохнул. – А вскрытие не даст нам той информации, что содержит его мозг.

– Вскрытие вскрытию рознь, – ответил я. – Лада, Юля, идёмте. Этот старикан должен быть погружён в проблему колонизаций иных миров, а не пытать пленных.

– Э! Что вы собрались с ним делать? – встрепенулся отец.

– Как что? – удивилась Лада. – Вскрывать! Тебе же только что сказали. Совсем не слушаешь?

Юля дружески похлопала Дмитрия Александровича по плечу, добавив:

– Не, не, не, всё не так, как вы думаете. Может и не понадобятся потом никакие патологоанатомы.

Слава сел за столом рядом с Санычем, взглядом усадил Космоведа.

– Если он так ценен для науки, то мироздание оставит его в живых, – хмыкнул Аватар.

– Знаю, – ответил генерал. – Это из той же серии, что и «само всё как-то сложилось».

Серокожий заинтересованно проводил нас за стеклом взглядом. К нему с самого момента в комнату не входил никто так открыто, без защитных средств и подавляющего волю оборудования. Он даже издал звук, похожий на вздох. Переводчик в мозгу, старый подарок Отшельницы Тосики, захрустел, силясь преобразовать его в осмысленное для меня, но не смог. Слишком далеко ушли Серокожие в генной мутации, чтобы принять осмысленно их вербальный язык. Или это действительно был просто вздох?

– Я общалась с ним образами, – объяснила Юлия. – Попробуй кинуть ему информационный пакет.

– Какой из трёх уровней? – уточнил я.

Просто не был уверен, что разговор не на тех скоростях адекватно воспримется нами обоими. Он больше использует возможности мозга, я – Глубинного. А между нами перемычка-душа.

Сжечь его мозг в планы не входило.

– Это не совсем тот процесс, как ты общался с Сёмой, – сопоставила мысли Юлии Лада (которые та считала с меня, пока отвлекался на ощущения переводчика. Постоянно забываю, что ей палец в рот не клади, но вот чтобы автоматизировать блок на считывание, время терять не хочется. Нужно же разобраться в процессе, а это требует больше двух минут), свои собственные ощущения и тот пласт инфы, что считала с Сёмы ранее о невербальных способах общения, пока блондин витал в облаках. – Просто переводи слова в образы и кидай ему. На естественных скоростях.

– Не советую. Он подстроится и приготовится к атаке. Будет меньше шансов снять его барьеры, – добавила Юля. – Нужен эффект внезапности.

Лада коварно улыбнулась и без подготовки и согласованности в действиях обрушила на пленного таранный пси-удар. Я ощутил давление на голову, у Юлии носом пошла кровь, а Серокожий просто рухнул на лежак.

Я воочию ощутил, как Слава за стеклом покачал головой, заранее окутав псионическим щитом всю комнату с пришельцем, чтобы наши внутренние игры не уничтожили космодром и воздействие Лады не вышло за её пределы.

За первым мощным ударом пошла более ювелирная работа. Аватар зацепилась за края пробитой «дыры» и предоставила телепатке свободный доступ. Юля, сдерживая слёзы в глазах, едва сдержалась, чтобы не треснуть Ладу по голове. Проявив стойкий характер, и не обращая внимания на две багровые дорожки, текущие по подбородку, паранорм сконцентрировалась на серокожем и принялась добывать необходимую обделёнными богами человечеству информацию.

Время снова растянулось в бесконечность.

Лада держала края сознания Серокожего, удерживая его в промежуточном состоянии сна и бодрствования, Юля старалась заглянуть как можно глубже и запомнить всё, чего коснулась. По большей части инфу кидала мне методом обратной телепатии. Это вроде как походило на невербальный монолог, но использовалось иначе, чем я привык, и первое время пришлось подстраиваться. Входить в резонанс с ней, превращая всё же в диалог. Волей-неволей пришлось открываться друг другу. Сами того не ожидая, доверили друг другу больше, чем стоило… И всё это увидела Лада, сама, оставаясь надёжно закрытой Аватарским автономным щитом, который Слава буквально заставил её научиться, едва встала на ноги после здравницы.

Неполный тройственный союз всё же заставил нас слить сознания.

И лишь потом я понял, почему тогда не открылась Лада. Её щит сдерживал влияние Серокожего на всех нас… Недооценил я возможностей мозга серокожего. То, что для нас сознание и подсознание, надёжно отделимое друг от друга – для них давно единое целое. И он скорее позволил себя открыть, намереваясь считать нас так же, как мы его. Только зачем ему эта информация, если он умирает в камере?

Перед отключением сознания послал Славе краткий вердикт исследования:

– Серокожего уничтожить. Он – маячок. Усилить охрану. Они летят…

Открыл глаза в чёрно-сиреневом мире. Пол тускло светился, а на лиловом небе мерцали звёзды.

Небе? Нет. Слишком крупные для звёзд, да и не небо – потолок.

Это был потолок гигантского помещения. Я назвал бы его открытым пространством, но за пределами зрения в полумраке так же тускло светятся стены.

Я словно на дне гигантского яйца. Всё тело в слизи. От неё ни тепло, ни холодно, температура в «помещении» постоянная. Слабость в ногах. Это усталость? Нет. Я просто только учусь ходить.

Моё тело как у взрослого индивида, но я делаю всего лишь первые шаги. Но внутри тела уже что-то работает, настраивается. И уходит слабость, уходит головокружение.

Я смотрю на свои руки, на свои четыре пальца и серую кожу. В лиловом мире она кажется почти чёрной. Мрачно кругом. Почему всё не в свете?

Вокруг тысячи таких же, как я. Я отражаюсь в их больших чёрных глазах без зрачков. Но чёрные глаза не означают, что мы незрячи. Я всё вижу… Вижу и различаю цвета. Просто мало цветов, и преобладают лишь два: сиреневый и чёрный. Зато я вижу десятки оттенков этих цветов. Бледно-сиреневый, светло-сиреневый, прозрачно-сиреневый, сиренево-… Боги, да в понятийном аппарате человека и слов то таких нет. Ни слов, ни образа. Человечество ещё с таким не сталкивалось.

Или сталкивалось, но не помнит? Кто знает. В моей генной памяти об этих событиях пустота.

Я оборачиваюсь и смотрю на ту же яйцевидную форму своего инкубатора. Оно открыто. Здесь я и вырос, созрел, вылупился. Могу назвать его родителем? Нет. Никаких эмоций, никаких ощущений. Эмоции чужды мне, а ощущения… Я почти ничего не ощущаю. Ощущениям надо научиться. Они не заложены в программе, воспитавшей меня. Никакого сверхразума, что вложил бы в меня всё.

Не ощущаю управления. Я свободен. Связан с себе подобными лишь чем-то важным. Что это? Почему не могу подобрать слов? Слова глупы для этого? Мы общаемся образами? Но как же нам тогда общаться с другими существами, которые не такие, как мы?