— Так, ну раз мы с тобой вкусно пообедали и всё обсудили, — сказал Курляндский, вытирая руки и рот салфеткой и вставая из-за стола, — пойдём тогда разберёмся с этими штукатурами. Покажешь мне, что тебе не понравилось.

— С превеликим удовольствием, — откликнулся я и последовал за ним в комнату, где работы уже начались.

Готхард тихо подошёл к двери и резко открыл её. Все без исключения работники слонялись по помещению без дела, а когда дверь открылась, рванули на свои рабочие места. Как же мне это знакомо, у нас в поликлинике точно также ремонт делали.

— Не беспокойтесь господа, всё в порядке, отдыхайте, — ласково сказал им Готхард Вильгельмович. Похоже скрытую угрозу в его голосе уловил только я, а работники и правда снова положили инструменты и спокойно смотрели на него, как бандерлоги на удава. — Расслабьтесь, присядьте, отдохните.

Дюжина работников неторопливо расселась кто на чём смог и ждала, что хозяин дома скажет дальше. Старик говорил тихо, спокойно, размеренно. До меня не сразу дошло, что он их подавляет. На меня его способность почему-то не действовала, значит он может работать избирательно.

— Покажи, Саш, что не так, — сказал он, повернувшись ко мне.

Сейчас его лицо было в какой-то третьей ипостаси, спокойное, бесстрастное, твёрдый взгляд. Но на меня всё это не действовало, я словно наблюдал со стороны. Я подвёл его к участку стены, где уже начались восстановительные работы. Тут и неопытным взглядом без слёз не взглянешь, а я когда-то делал дома ремонт сам и знаю, как должно быть.

— Ты прав, Саш, — кивнул он, поморщившись от увиденного. — Эта штукатурка отвалится меньше, чем через год.

— Если не раньше, — хмыкнул я. — Как только вы отдадите деньги, и они уйдут, тут всё рухнет.

— Господа маляры и штукатуры, — сказал он к заглядывающим ему в рот работникам. — Собирайте свои инструменты и расходитесь по домам, здесь для вас работы нет, возвращаться в этот дом больше не надо.

Рабочие дружно поднялись, собрали свой скарб в ящики и сумки, оделись и потянулись гуськом на выход. Через пару минут зал опустел, остались лишь корыта с раствором. Курляндский ещё раз окинул взором жалкий пейзаж, вздохнул и пошёл обратно в столовую, махнув рукой, чтобы я следовал за ним.

— Готхард Вильгельмович, — первым нарушил я неловкое молчание. Старик сидел за столом нахмурившись, пока Лиза убирала наши тарелки и накрывала стол для чаепития. — Если это не секрет гробницы фараона, а что это сейчас было?

— А я тебя вроде умным начал считать, — усмехнулся он, криво улыбнувшись.

— Да умом-то я понял, — попытался я оправдаться. — Просто я никогда раньше такого не видел и не знал, что вы можете.

— Как видишь, могу, — ответил он и с удовольствием отхлебнул из чашки ароматного чая на травах. — Зато тебе за меня заступаться не пришлось и медальон не пригодился.

У меня по затылку пробежал холодок. Старик оказался гораздо проницательнее и внимательнее, чем можно было предположить. Это такая мощная телепатия? То, что сейчас произошло в соседней комнате, я принял за массовый гипноз, который почему-то не подействовал на меня. Ну там я предположил, что это заслуга медальона. А вот ему я про медальон не рассказывал и не показывал ни разу. Откуда он это всё знает? Это уже не гипноз, совсем другое.

— Чего ты так разволновался? — спросил, внимательно глядя на меня, старик. — Ты же мне не враг, а практически лучший друг. Друзей я никогда не обижаю, расслабься, чувствуй себя как дома. Бери вон эклеры и курабье, чай очень вкусный Лизонька заварила с чабрецом и земляникой.

— Да, я уже оценил, — ответил я, принуждая самого себя успокоиться и дышать ровно. — Спасибо вам, Готхард Вильгельмович.

— За чай? — вскинул он брови.

— За сегодняшний обед, — улыбнулся я. — Мне всё очень понравилось. А ещё за то, что назвали меня другом. Я рад, что у меня теперь есть такой друг, как вы.

— Это тебе спасибо Сань, что ты появился в моей жизни, — ласково улыбнулся он. От того телепата с каменным лицом не осталось и следа.

— Меня вот мучает один вопрос, — не удержался я, но не стал дальше продолжать, ожидая его ответа.

— Выкладывай, — снова улыбнулся он.

— Если вы так можете воздействовать на людей, почему вы тогда не смогли всех убедить, что ваши предложения по изменению имеющихся методов медикаментозного лечения являются революционными и крайне полезными?

— Тогда я так ещё не умел, — грустно улыбнулся он. — Иначе убедил бы. Это плод моей работы над собой за последние двадцать лет. Только реально на практике я сегодня применил это впервые. Так что можешь поздравить меня с удачным дебютом. Но теперь мне некому делать ремонт, так что буду ждать твоего чудесного мастера.

— Вы же пока не сильно торопитесь? — спросил я, вспомнив, сколько Николаю ещё предстоит работы. — Он как минимум до февраля занят.

— Лучше немного подождать, чем меня прибьёт рухнувший с потолка кусок штукатурки или лепнины.

— О, по лепнине этот мастер крутой специалист! — заверил я Курляндского. — Будет не хуже, чем в лучшие года. А может и лучше.

— Да уж, — Готхард задумчиво поправил волосы. — Там теперь даже непонятно, где и что восстанавливать. Очень много уже осыпалось.

— А каких-нибудь старых фотографий не осталось? — предположил я.

— Должны где-то быть, — пожал старик плечами. — Попробую найти, время у меня на это есть. А то, что задержка с ремонтом, даже наоборот хорошо, денег немного подкоплю. Намечаются заказы неплохие.

— Вот и хорошо, — улыбнулся я, чтобы поддержать загрустившего старика. — Всё удачно складывается. Зато всё сделано будет как надо и на голову ничего не упадёт.

— Твоя правда, — кивнул Готхард Вильгельмович и наконец снова улыбнулся.

Мы ещё попили чая, посидели, поболтали, потом я стал поглядывать на часы, что не укрылось от его проницательного взгляда.

— Ты наверно торопишься, а я тут тебя заболтал, старый дурак, — пробормотал он и громко позвал свою помощницу. — Лизонька, привези пожалуйста те коробки, что мы приготовили для Саши.

— Да, Готхард Вильгельмович, — пропела она. Только сейчас понял, что я услышал её голос впервые. Проводив её взглядом, я повернулся к старику и увидел, что он на меня пристально смотрит.

— Внучка моя, — пояснил он. — Люблю больше жизни.

— Я почему-то примерно так и подумал, — кивнул я. — Тогда почему она не зовёт вас просто дедушкой?

— Почему же не зовёт? — хмыкнул он, глаза наполнились теплом и любовью. — Зовёт дедушкой. Только когда никого постороннего дома нет. Моя лучшая помощница во всех делах, от кухни до лаборатории.

— Странно как-то, — пожал я плечами.

— Странно, что внучка у меня выполняет работу слуг? — спросил, словно прочитал мои мысли, Готхард. — Это её личный выбор, я нисколечко не принуждаю. Несколько раз пытался нанять прислугу, а она в штыки. После того, как я спас ей жизнь, она очень сильно ко мне привязалась. Правда не удалось спасти мою дочь, её маму. Лиза тогда ещё маленькая была, когда всё произошло. Ты извини, Саш, не хочу сейчас всё это вспоминать, кошки на душе скребут.

— Да, конечно, — кивнул я и постарался переключить тему. — Вы тогда позвоните, когда препараты будут готовы.

— Да, конечно, — кивнул он и улыбнулся, понимая, что я со сменой темы для него стараюсь. — Вон Лизонька привезла твои коробки, можешь забирать.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — сказал я, неохотно вставая со стула. Так пригрелся морально и физически, что уходить уже не хотелось. — Спасибо ещё раз за обед и за вашу помощь.

— И тебе, Саш, — ответил Курляндский и встал, протягивая мне руку. — Я уж провожать не буду, Лизонька за тобой дверь закроет.

— Хорошо, до свидания, Готхард Вильгельмович, — сказал я и учтиво поклонился.

— Саш, зови меня просто дядя Гот, чем я хуже Вити? — улыбнулся старик. — Тебе ведь не сложно, а мне приятно будет. У меня ведь из родни только внучка и осталась, а так ещё и племянник будет.

— Хорошо, дядя Гот, — сказал я, с трудом себя переборов. — До скорого свидания. Если что звоните.