Когда я открыла глаза, темнота перекочевала за окно. Ох. Уснула!.. Прямо на вечеринке по случаю дня рождения. Стараясь не делать лишних движений, я на ощупь добралась до своей ванной, побрызгала в лицо холодной водой. Энергия Артема отсвечивала с нашего этажа, кажется, в районе гостиной. Вместе с Костиной и Олиной. Вспышки безобидного азарта и неумная радость. Ясно, играют в подземельях со своими драконами. Мне, помнится, разрешили не присоединяться. Грех не воспользоваться разрешением!

Я нащупала выключатель, зажгла свет. Комната поразила практически больничной стерильностью, на полу не было ни пятнышка. В кухонном уголке – чистая посуда. На стуле – стопка идеально ровно сложенных полотенец, на застеленной с иголочки кровати красовалось новое покрывало. Я присела с краю, окончательно почувствовав дух гостиницы. Впрочем… какая разница? Главное, что Артему тут нравится. По крайней мере, тому Артему, которому десять лет, и который любит игры, комиксы, зубастых кроликов и немножко повредничать.

На самом деле это не так уж легко – отрицать очевидное. Можно отмахнуться от любых фактов, запретить себе вспоминать, даже думать. В итоге почти веришь. Почти. Хоть у Криса и поехала крыша на почве Вестников, доля истины в его словах была. Странные взгляды, чересчур взрослые речи, стремление устранить неправильное – замечала, и не раз. Оно есть. Что-то древнее, вечное, не отсюда. Оно меня пугает. Но разве тьме обязательно поглощать Вестника, и тем более оставаться? Исполнит предназначение, станет не нужна. Я все сделаю, чтобы его спасти. А Крис сделал? Вряд ли! Вестник не способен причинить вред тому, кого любит. Верно, Нири его и не убила. Я гадала, каким образом шестеро измотанных одаренных одолели ее – такую сильную, в совершенстве умеющую управлять даром. Выпущенная жизненная энергия помогла, но это – не главное оружие. Крис сумел подобраться к ней близко и… Что между ними случилось вообще?

В ушах зашумело, комната поплыла. Отпечатком звезд на чужом небе, маревом костров, силуэтами людей. Нет, только не снова! Черт, и зачем я спросила?…

…полыхает жаром, стоять на площади невыносимо. Не костры виноваты – толпа. То ли дело у воды. И тише, и прохладнее. Кама подбирает с берега камушек, бросает в реку. Всплеск, с ним одновременно оклик:

– Девы! Там… такое!

Ашес, настигла все-таки. Больше нас троих, вместе взятых, и вширь, и по настойчивости. Иллит кривится, неприметно для постороннего глаза. Умело пряча недовольство, отворачивается к воде. Будто нет ее.

– Какое? – спрашивает Кама.

Знает, иначе от сплетницы не отвязаться. Выслушать и отпустить – единственное безболезненное.

– Крис в город девицу привез, – бормочет возбужденно и кивает в темноту, – точнее, давно не девицу. Вон, площадь ей показывает.

– И? – удивляюсь тому, что это новость. Сколько было-то тех не девиц. – Что с того?

– Она из наших. С деревни далекой глухой, луп-луп на все такая.

– Из наших? – Кама сразу оживает. – Сильная?

– Не особо, не особо. Средненько.

– Ну, пусть, – мгновенно теряет она интерес.

Ашес делает вид, что рассматривает реку, мнет пухлыми пальцами край юбки. Любопытство в ней бурлит неистовее любых волн.

– Странно оно, – делится упрямо. – Худющая девица-то, полудохлая. Было б зачем из дали такой тащить. Прошлые его покрасивше…

– А эта не его, – подает голос Иллит, не оборачиваясь. – Подруга с родной деревни. Росли рядом, он туда ездил, даже когда родственников не осталось, ее навещать. Деда теперь нет, делать ей одной нечего. Забрал сюда.

Всегда так. Молчит-молчит, хотя знает чуть ли не обо всех на свете. Потом как скажет.

Кама неприкрыто зевает. Ашес хлопает глазами, роняет удивленно:

– И охота ж ему!

Иллит усмехается…

Из-за черного неба выплыли очертания навесного потолка, шум в ушах стал аномально громким. Не разобрать то ли плеск, то ли шорох. Незажженная люстра кружилась, растворяясь в мутной мгле. Накатывало с новой силой – видение, и еще что-то, неотвратимое и тревожно-тягучее. Хватит, не хочу! Я шевельнула онемевшей рукой, кое-как подтянулась к краю и сползла с кровати. Пол, чтоб его… Боль ни черта не отрезвила. Муть обступала, жадно впиваясь в сознание, мысли вязли вместе с попытками вспомнить что-либо свое. Было душно, до одури. Воздух словно выкачали! На помощь, нужно звать на помощь… Телефон лежал в полуметре, на тумбочке. А толку?… Ни звука издать не выходило, даже жалкого хрипа. Я изо всех сил сосредоточилась. Нашла! Вот он, этажом выше. Знакомый яркий отпечаток, не такое уж далекое полыхание энергии. Концентрация, прицельно посланный импульс. Долетит? Запас дыхания кончился, рябь и шорох поглотили все.

…туман густой, за окнами – ничего кроме него. Клубится, обманчиво тая, но лишь разрастаясь. Вновь, и вновь. Как ложь, сказанная однажды.

– Скучно, – вздыхает Кама и вертит в руках кубок. Пятый по счету, откуда же было скуке взяться. Ее браслеты спадают до локтя, звенят. – Иллит повезло, спела и свободна…

– Терпи, – говорю, улыбаясь кому-то среди гостей, чье имя в голове не отложилось даже. – Сделалась новой жрицей, изволь присутствовать до конца.

Барабаны со сцены бьют громче, ритмичнее, она оборачивается. Тихонько толкает меня, вмиг веселея.

– Станцуй, а?

– Не положено, – напоминаю то, что ей и так известно прекрасно.

– Могла бы за кого попроще замуж выйти. – Кама морщит нос. – О, это та самая?

Смотрю туда, куда указывает ее длинный ноготь. В угол, за вазу с фруктами и статую прежней жрицы. В ее тени стояла девушка, не настолько полудохлая, как передавала Ашес. Худая – да, и бледная чрезмерно. Вдобавок темные волосы, острые черты. Но сияние красивое, интересные переливы. На нас она смотрит пристально, настороженно. Изучающе.

– Крис привел, – предполагаю.

Ибо больше некому, а так просто сюда не впустят.

– Что же он ее оставил? – Кама жестом подзывает ее к нам. Безрезультатно, та недвижима. Сама точно статуя. – Милая, не бойся!

Девушка вздрагивает, пятится. Шаг за шагом, прочь, к арке. Исчезает за ней. Напоследок ловлю колючий взгляд и еще многое. Интерес с отпечатком гнетущих мыслей. Горсть сомнений, лихорадочное непонимание. Страх, безотчетный. И другое, очень злое, на грани исступленной ненависти, неясно на что обращенное.

– Не нравимся мы ей, – единственный вывод.

– Вижу, – отмахивается Кама, касаясь губами кубка. – Переживем…

Окутало теплом, удалось вдохнуть. Слишком глубоко и резко, невольно взвыла. Головокружение, щемящая боль. Туман рассеялся, ощущения вернулись – полностью, собственные, мои. Из тумана выплыла родная реальность: вылизанная комната, горящий свет, Пашины ладони на моих плечах. И сам близко, совсем рядом. Долетело, услышал… Пришел. Мир недружелюбно крутанулся, я зажмурилась. Так уж повелось – хорошего понемножку! Он осторожно обнял, приподняв над полом. Кровать легонько спружинила, за спиной оказалась подушка.

– Тебя не было, – подтвердил Паша на ухо худшие опасения, – только что не было, и опять исчезаешь.

Нет уж, никакого опять!.. Он тут, это важно, это поможет. Влитая им накануне энергия пульсировала во мне, согревая и придавая сил. Знаю, что делать. Смогу! Я уткнулась ему в грудь, сделала еще вдох и собралась с мыслями. Сумела уцепиться за обрывки воспоминаний, первые попавшиеся.

…распахнутая занавеска, цветы на подоконнике. Фиалки, герань, трогательно маленькие розочки. Царапучие, больше трогать не буду, ни за что. Бабушка склоняется над горшками с пластиковой бутылкой, вода льется из горлышка рывками, но аккуратно, по чуть-чуть. Она всегда поливает их так. Бережно, с любовью, и нежности столько, что кажется – протяни руку и почувствуешь. Я не сдерживаюсь. Протягиваю, касаюсь чего-то теплого в воздухе, ласкового, не воображаемого…