Альбом отправился обратно в шкаф. Отлично себе лежал, и дальше полежит. По доброй традиции, существующей среди особенных вещей, нашелся случайно. В первый мой визит к Еве. Она решила, что чердак ей для чего-нибудь пригодится, и надо бы разгрести завалы. «Наверное, все-таки пора» – выговорила уверенно, будто меня для этого десять лет и ждала. Лестница наверх скрипела, остро пахло пылью, под ногами вился племянник и бесконечно пиликал на игрушечном синтезаторе. Завалов было на два треснувших, плотно сбитых ящика. В одном из них сверху валялся альбом, под слоем трухи и полосатым шарфом. Слегка топорщился заломленный угол обложки, прозрачные вставки между листами смялись. Ева порывалась его выкинуть, вместе с отсыревшими бумагами и побитыми елочными игрушками. Зачем-то достал из коробки в последний момент. А через пару лет выяснилось, что там коллекция редких марок, и не зря отец его постоянно на верхнюю полку от нас убирал.

Перед кабинетом Маэвы сидела Хлоя. На диване, прилежно сложив руки на коленях и не сводя с них глаз. Либо ждала своей очереди, либо не решалась войти.

– Ой, привет! – Она подняла растерянный взгляд. – А я вчера ездила в школу Артура и Натана. И сегодня с утра тоже. Познакомилась с ребятами из школьного оркестра, затем с их друзьями…

– И? – Я сел рядом. В этом крыле не бывает лишних ушей. – Что выяснила?

– О ребятах практически не отзываются хорошо. Разве что об Артуре… Что был, в общем-то, нормальный. До того как связался с этим жутким мудаком. – Хлоя запнулась и густо покраснела. – То есть… Э-э-э… Не то хотела сказать. В смысле… Я цитирую первоисточник!

– Первоисточник – это важно.

– Да, – немного успокоилась она. – Школьные короли. Обижали и новеньких, и стареньких, могли жизнь любого в ад превратить, чем занимались часто. И ничего им за это не было. У Артура родители крутые, Натан – гордость школы. Другие ученики обоих боялись и сильно не любили. Ненавидели! Даже якобы приятели и прочие, кто пытался ими стать, лишь бы их не трогали.

– А что взрослые?

– Артуру иногда доставалось, наказывали. А вот Натана – никогда. Его обожали и учителя, и директор, и родители… Умел казаться паинькой. Никто не верил, что он способен на что-то плохое.

Слышал сегодня от его матери.

– По-моему, кто угодно мог на них в автобусе напасть, – вздохнула Хлоя. – У половины школы был мотив. Натана никому не жалко… Кроме одной одноклассницы. Кажется, она умудрилась в него влюбиться. Я позвала ее погулять вечером. Попробую разговорить, вдруг знает о нем побольше остальных.

– Отличная идея.

Хлоя улыбнулась – не слишком уверенно и ненадолго. Дверь кабинета отворилась, порог перешагнула Маэва, за ней – Колвен. Я поздоровался, его сдуло в направлении коридора.

– Как раз хотела с тобой поговорить, – кивнула мне Маэва. – Хлоя, подожди еще немного.

Та снова уставилась на свои ладони. Я прошел в кабинет, настолько просторный, что из него легко можно было сделать два, а то и три. Собрания нередко проводили тут – места хватало на всех.

– Хлоя участвует в расследовании? – Маэва медленно опустилась в кресло во главе стола. – Серьезно? Что ты для этого сделал?…

– Не доводил до обморока ожиданием за дверью.

– Уже вторая вдохновилась, – мне досталась ироничная усмешка, – причем в том же юном возрасте. И первая до сих пор регулярно оказывается здесь, в какую страну ни отправь.

– Аните больше нравился архив, чем расследования.

И замки, запертые.

– Верно, – Маэва задумчиво постучала ногтями по раскрытому блокноту с расписанием. – Понять бы, что нравится этой.

– Она пока сама не поняла.

– Значит, шанс есть.

У Парижской консерватории тоже. Впрочем, мне якобы ничего не известно.

– Мы вчера кое-кого в клинике недосчитались, – ровно выговорила Маэва. – Куда делась София Максимова?

– Туда, где ей следует быть.

– В Москве? Важные источники информации следует держать рядом.

– Как только информация будет, ты о ней узнаешь.

– Гораздо лучше для успешной работы, – отчеканила она, – когда советуются, прежде чем принимать подобные решения.

– А еще лучше, – в тон отозвался я, – когда каждый занимается своим делом.

Секундная пауза, сдержанный наклон головы в ответ. Маэва закрыла блокнот, будто он ей чем-то мешал, и перевела цепкий взгляд на окно. Там было пасмурно, ветер трепал вывешенный на верхушке забора флаг.

– Колвен взялся за ту школу, – сообщила она как ни в чем не бывало. То ли мне, то ли окну. – Проведут пару лекций на неделе, присмотрятся к ученикам. Если среди них завелись недавно инициированные – их не пропустят.

Хорошо. Судя по тому, что рассказала Хлоя, вариант с одноклассником правдоподобен. Натан с Артуром много врагов в школе успели нажить, кого-то совсем достали. Этот кто-то вместе с даром получил бы и возможность отомстить – напугать от души, раз их все боялись. Заодно ясно, почему Натану досталось больше, как главному в тандеме. Это если убийство непреднамеренное. А если нет…

– Расскажи про Шанталь Берг.

Маэва оторвалась от окна. В обычно спокойном, годами отрепетированном взгляде мелькнуло беспокойство. Хватило, чтобы понять – проблема была, и запомнилась.

– Феликс, – произнесла она утомленно, – ну, зачем опять? Пора уже оставить в покое все, что связано с…

– Она мать умершего мальчика.

– Адам умер?…

– Нет, старший.

– Вот как… Послушай, никакого отношения та история к вашему расследованию не имеет. – Маэва убрала блокнот в ящик стола и помедлила, явно подбирая слова. Все считают, что стоит только упомянуть Елену, как у меня сразу срыв, агрессия и неадекватные реакции. Год с того случая прошел, никак забыть не могут. – Елена долго занималась с Адамом, прогресса не было. Она решила, причина в брате, что тот младшего тайком от родителей изощренно доводит. Вывод озвучила его матери. Получился конфликт со всеми вытекающими последствиями. Я запретила Елене лезть в это, и извинилась перед Шанталь.

– Ты?

– Дорман попросил уладить вопрос, я уладила.

Уладила… Адам остался один на один со своим братцем, который превратился в полного отморозка. Зато никаких конфликтов.

Вдох, выдох, кивок – он же на прощание. За дверью вжималась в диван Хлоя, лампочки на потолке светили раздражающе ярко. Извилистый коридор, два поворота, узкая комната с круглым диваном, стопкой пепельниц на столе и окном во всю стену. После первой сигареты стало легче, но четвертая была лишней. Впрочем, думалось с ней лучше. Спокойнее.

Несмотря на более чем мирный и уступчивый характер, Елена могла быть и другой. Иногда, в качестве исключения. Такое уже случалось, на моей памяти – дважды.

Пара встреч в библиотеке, несколько – на факультете, и ее курсовую я изучил от и до. Приезжать в Лозанну по идее стало незачем, но поездки реже не стали. Елена говорила очень тихо, постоянно краснела, и на людях смущалась даже за руку держаться. Словно была вообще не отсюда, и ее случайно машиной времени занесло. Мягкие жесты, улыбки и свитера. Совсем несладкие яблоки, которые она грызла, когда волновалась, а волновалась часто. Увлечение чтением каких угодно букв, в том числе с вывесок, афиш и объявлений, делало ее осведомленной обо всех мероприятиях в округе. Парки, театры, музеи – Елене хотелось побывать везде, но непременно со мной, потому что «иначе неинтересно». В клубы тоже ходили, но реже, поскольку все неизменно заканчивалось одинаково – она пряталась где-нибудь в укромном углу, или подбивала уйти, дыша мне в ухо и сокрушаясь, что мешает «веселиться».

Через год Елена приехала в Женеву на каникулы, с намерением обойти местные парки и познакомить меня с папой, который «всегда страшно занят, и живет как раз здесь». Встреча в ресторане обещала быть скучной формальностью. Вышло иначе. Оказалось, что с папой мы… знакомы. Леон Дорман сидел напротив, терзая вилкой стейк, и от былого одобрения, с которым он на меня смотрел на совещаниях, не осталось и следа. Елена удивлялась: «Надо же, как тесен мир – вы вместе работаете». Тесен. Мне и в голову не могло прийти, что она имеет какое-то отношение к Дорману, даже фамилия не настораживала – не настолько редкая. А о фонде мы не говорили, к слову не пришлось. Потом, в офисе, недовольный папа вежливо намекнул, что девушек вокруг много, а дочь у него одна. Нечего ей делать рядом с эсперами и личностями с ними связанными, включая сотрудников Совета, и знать о чем-либо. Следующий разговор был менее вежливым, последний – за гранью деловой этики.